Арлекин : Стоны Жерико

Дневник Эжена Делакруа, декабрь 1823 года.

Сегодня я был у Жерико. Какой печальный вечер! Он умирает, его худоба ужасна; его бёдра стали толщиной с мои руки, его голова - голова умирающего старика... Какое ужасное изменение! Возвратился домой, полный энтузиазма перед его живописью. В особенности этюд головы карабинера! Помнить о нём. Это указующая веха. Прекрасные этюды! Какая крепость! Какое превосходство! И умирать рядом со всеми этими работами, созданными во всей силе и страсти молодости, когда не можешь повернуться ни на палец в своей кровати без чужой помощи!

Сознание Жан Луи Андре Теодора Жерико, 26 января 1824 года.

Чёртовы кони... ненавижу, ненавижу, а-а-а-а... ненавижу... Ненавижу этих проклятых лошадей. Вот, чем вы отплатили мне за двадцать лет бескорыстной любви? Ненавижу, ненавижу вас, отродья мрака, черти из преисподней, слышу, вы уже стучите своим вероломным копытом по крышке моего гроба. За что я страдаю? За вас?! Вы, которых я писал, столько лет отдаваясь во власть вашего стремительного бега, вы, в которых я видел всегда лишь чистую, покорную кротость и ласку, вы погубили меня. Я не прожил и тридцати трёх - наш великомученик, и тот, жил дольше. Какого чёрта?
Что им нужно? Зачем вы толпитесь, демоны, вокруг моей постели?
А-а-а-а!!! Я этого не вынесу, я умираю, умираю, умираю. Я. Умираю.
А этот парижский пидорас Делакруа наклоняется и целует мой лоб. Можно подумать. Ты всегда считал меня своим другом, Эжен, мудила, а я никогда не сомневался в том, что ты полнейшее ничтожество. Я весь высох, мне неудобно, я чувствую свои пролежни, но даже не могу пошевелиться. А-а-а... А ты вот, весь такой под маской скорби, отворачиваешься и размазываешь по лицу сопли. Тряпка. Кто это? Нет, уйдите, не трогайте меня, сгиньте!
Это ты прозвал меня величайшим гуманистом? Неужели за моего "Кирасира"? Этот говнюк, что мне позировал, вонял сильнее, чем те разложившиеся утопленники, над которыми я корпел, создавая "Плот". И образ получился такой же - образ гниющего изнутри человека, который видит облака порохового дыма, но не замечает язв, сокрытых под собственным мундиром.
Кто вы? Уходите, не прикасайтесь ко мне...
Я помню сумасшедших, я помню их глаза, я не смог их написать так, как увидел, боже, это не моя вина, я бы не посмел... нет, кто вы? А-а-аааа-а... Почему этот ебучий конь сразу не проломил мне череп и не избавил от мучений?
Ненавижу, лошадей создал сатана.
Эжен, это ты? Хренов гомик, ты опять тянешь ко мне свои хрупкие ручонки? Кто я, по-твоему? Папа Тео, которого можно приласкать поцелуем в лоб, чтобы он потом позволил тебе облобызать его сладкую сахарную палочку? Не трожь меня, сука, не трожь меня! Боже, я даже не могу закричать.
Он думает, наверное, я стону от боли. Я никогда не любил вас, а вы крича...
Кто вы? Не приближайтесь, прошу, прошу вас... я умаляю, не подходите ко мне, я знаю, зачем вы здесь...
А вы кричали о моём гуманизме... Да какое тут человеколюбие, вы, убогие? Как можно вас любить? Вы же даже подохнуть спокойно не дадите, и этот мерзкий гнойный пидор гладит мои волосы... я стону не от боли, блядь, я стону от отвращения!!! Отвяжись, боже, мне больно, уходите... А-а-а-а... И что-то шепчет, всхлипывает, и все тоже хлюпают покрасневшими носами и растирают воспалённые, изъеденные солью веки. Кто вы такие? Я вас не знаю.
Нет, пожалуйста, нет...
Вам же не обязательно меня забирать... не надо, оставьте меня здесь... Давайте, я просто так умру, и вы не возьмёте меня с собой, я же вам совсем без надобности, ну кому я там нужен, да вы что, ни к чему ждать, не надо, выйдите из своего тёмного уголка, вот дверь, и пиздуйте, откуда вылезли, я с вами не пойду... А-а-а-а...
Они крадутся, вот они, шажок, шажок, цок копытцем, взмах хвостиком, улыбочка, паскудные глазки смотрят, не мигая. Кто ты?
Я тебя ненавижу. Это ты, Эжен? Ублюдок, не смей закрывать мне веки, я ещё жив! Я же не увижу, как они подойдут, ты, козёл, что ты делаешь, нет, не закрывай...
А-ааааа-а-а-а... а-а... а... ... ...а-а-а..........
Я. Не. На. Ви. Жу. Те. Бя. Чёр. Тов. Пед. Ри. Ла.
Ладно, уже иду. Дайте, хоть тапочки обую. Иду-иду.

Дневник Эжена Делакруа, 27 января 1824 года.

Бедный Жерико, я часто буду думать о тебе! Мне кажется, твоя душа будет витать иногда около моей работы.