Гусар : Домик для мамы

Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени
И красок звучные ступени
На холст, как струпья, положил.
О. Мандельштам

Я помню этот дом. Я никогда его не видел, но прекрасно помню.
«Будем надеяться на лучшее!». Так всегда говорила мне моя мама. С детства я возненавидел эту фразу, как, наверное, ненавидели «Jedem das Seine» обреченные узники Бухенвальда.
Когда мы ютились в вагончиках, бараках и комнатушках общаг, когда новую квартиру получали не мы, а кто-то другой, когда мне не за что доставалось от отчима, мама говорила:
- Терпи, сынок! Будем надеяться на лучшее…
Я рано начал работать. Развозил на своем «велике» телеграммы, после школы поливал клумбы, подстригал кусты. Это хватало на то, чтобы купить себе магнитофон, новый велосипед, подарок для мамы. Мечта же о своем доме была несбыточной, и от того почти сказочной.
Вот, так он мне и приснился. Наш, с мамой, дом. Вернее, даже домик. Небольшой, уютный. Со столиком на небольшой террасе, палисадником с любимой маминой сиренью и небольшим двором, огороженным низким заборчиком.
Когда я рассказал маме о своем сне, она заплакала, обняла меня и сказала:
- Красивый сон, сынок. Мечтатель ты у меня!
- Мам, когда я вырасту, обязательно куплю тебе такой дом. Я обещаю.
- Не надо обещать, мой мальчик. Будем надеяться.

* * *

Рейс 2545 принес меня в майский Париж точно по расписанию. В аэропорту Шарль де Голль меня, как обычно, встретил Филипп Каде – мой старый приятель.
- Как долетели, месье Одинцов? – Филипп выхватил у меня из рук небольшой чемоданчик.
- Спасибо, Филипп, как обычно. Надеюсь, я прилетел не зря? Это, действительно стоящая вещь? У меня очень серьезный клиент.
- Обижаете, месье! Разве я ошибался когда-нибудь?
- Когда я смогу увидеть картину?
- Завтра. Я забронировал для вас номер в «Пейрис». Заказал авто.
- Не этот ваш, французский хлам?
- «Porsсhe». У французов не бывает ничего хорошего, кроме женщин. Впрочем, и женщины уже не те…
Каде – бельгиец, с внешностью Дени ДеВито, добропорядочный семьянин, отец троих детей, умел любую философию свести к бабам. Со мной он всячески подчеркивал, что он именно бельгиец, считая французов (и, на мой взгляд, не без основания) нацией напыщенных педерастов. Хотя, за деньги он готов был быть любой национальности, хоть «негром преклонных годов» и когда держал в руках доллары или евро, взглядом своим напоминал мне Вениамина Марковича – моего знакомого московского маклера.

В Париже тоже бывают пробки, поэтому до отеля мы добрались только к полудню.
Я попрощался с Филиппом. С продавцом мы будем встречаться завтра, значит, сегодня я возьму свою фотокамеру, выеду в какой-нибудь еще незнакомый мне район Парижа, буду бродить и фотографировать все, что мне вздумается.
Те, кто утверждает, что в Париж невозможно не влюбиться, безусловно, правы. Так можно влюбиться в шикарную, дорогую красавицу-проститутку и ответом тебе будет презрение, если ты беден или недолгая любовь, пока у тебя есть деньги.
В Париж надо входить победителем, под звуки русских военных маршей, как это делали наши прадеды. Вот тогда, возможно, французы обратят на тебя свое внимание. Хотя, именно французов в Париже не больше, чем в Москве русских. Впрочем, и в остальных городах Франции картина почти такая же. Французская шутка «с бородой»:
Вопрос: - Какой первый арабский город на трассе Париж-Дакар?
Ответ: - Марсель.
Ха-ха!

Я не стал обедать в ресторане отеля, взял машину, которую любезно приготовил мне Филипп и направился на запад Парижа, в сторону тихих пригородов.
В Нейлли я остановил «Порш» возле небольшого храма, показавшегося мне интересным, вышел и стал с увлечением щелкать своим «Кодаком».
Неожиданно сильный удар в бок выбил из моих рук фотоаппарат, а меня заставил несколько метров прокатиться кубарем по асфальту.
Меня сбила машина. Здесь, во Франции, какая-то девица (не блондинка), за рулем сранного «Пежо»!
Дурацкая ситуация. Я сидел задницей на асфальте и смотрел снизу вверх на только что чуть не убившую меня представительницу слабого пола.
Кстати, она ничего! Еще одна легенда – француженки самые красивые женщины на земле. Бред. Заявляю это с полной ответственностью. Знаю это еще со службы в «легионе», а там уж я попробовал женщин, наверное, всех национальностей! Не побоюсь показаться патриотом, но и в России намного больше красавиц, чем во Франции.
Француженкам необязательно быть красивыми. В них есть что-то, что привлекает, как привлекают к себе тайны. Именно это и называется «шарм».
- Вы в порядке, месье? Чем я могу вам помочь?
- Если только легкий минет… - сказал я по-русски, поднимая мою убитую фотокамеру.
Она так посмотрела на меня, что я испугался, вдруг мадмуазель понимает язык Достоевского. Вот будет конфуз!
- Простите? Не понимаю. Вы говорите по-французски?
- Да, все нормально.
- Вы уверены? Боже, что за день сегодня! Вы неожиданно шагнули на проезжую часть, я просто не успела среагировать и задела вас зеркалом! Слава богу, я ехала не быстро!
- Успокойтесь, я вполне живой.
- Надеюсь. Меня зовут Сьюзан. Вы иностранец?
- Серж. Я русский.
- Послушайте, Серж! Мне очень неудобно, что так вышло. Я живу в трех кварталах отсюда. Поедемте ко мне, там вы приведете себе в порядок, а я осмотрю ваши ушибы.
- Вы врач?
- Медсестра. Так что едем?
- Пожалуй. А то уже начинают собираться зеваки. Не хотелось бы дождаться, когда вызовут полицию.
- Поверьте, мне тоже! Поедем на моей?

Дорога, действительно, заняла минуты три, не больше.
- Вот, здесь я и живу.
Я вышел из машины и застыл пораженный увиденным.
На меня смотрел приветливыми окнами утопающий в кустах сирени дом. Столик на уютной террасе, палисадник и маленький двор с низким заборчиком – все как в том детском сне! Это был он. Дом нашей с мамой мечты…
- Что с вами, Серж? Почему вы так смотрите?
- Сьюзан, ваш дом и эта сирень… Словно на картинах импрессионистов. Боюсь спугнуть впечатление. Как у Моне – подойду сейчас ближе и увижу только мазки красок…
- Да вы романтик!
- Мама всегда называла меня мечтателем. – я улыбнулся воспоминаньям.
- А я вот ничего не понимаю в живописи. Хотите, я покажу вам наш дом?
- Конечно!
- Тогда пойдемте. Это гостиная, там кухня, там мамина комната, комната для гостей. А это моя комната…
Похоже, слово «минет», женщины понимают на всех языках…

- Сьюзан! Ты дома?
- Да мама, здравствуй. Знакомьтесь – Мадлен, моя мама. А это Серж, он русский.
- О, русский! Vodka, Gorbachoff! – на этом знания русского, видимо, заканчивались. – Надеюсь, ты предложила гостю кофе?
- Не успела. Сержу понравился наш дом, я показывала. Кофе, Серж?
- Да, с удовольствием.
- Вам понравился наш дом?
- Понравился, очень. Небольшой, уютный.
- Его построил еще прадед Сьюзан. Таких домов больше нет, поверьте мне, молодой человек. А вот Сьюзан мечтает переехать в Париж! Зачем? Чем здесь плохо? И где взять деньги на жилье в Париже?
- А если я предложу вам хорошую цену за ваш дом?
- Какую? – подошедшая Сьюзан живо заинтересовалась разговором.
- Ну, скажем, такую…- я достал ручку и написал сумму на салфетке.
- Но, месье…- Мадлен хотела что-то возразить, но Сьюзан твердо взяла ее за плечо:
- Мама!
- Подожди, Сьюзан! В конце концов, это пока мой дом и я должна решать! Серж, понимаете, цена, которую вы предложили, по крайней мере, вдвое больше, чем стоит наш дом. Это, согласитесь, странно. За эти деньги вы можете купить такой же, и даже лучше, в Париже, в хорошем районе!
- Ну, во-первых, не такой же. Во-вторых, именно такой дом хотела моя мама. А, в-третьих, у меня к вам будет одно условие…
- Условие? Какое же?
- Вы должны будете выехать отсюда в течение трех дней!

* * *

Через неделю я вернулся в свой родной город, к маме.
- Здравствуй, мам! Я приехал. Я выполнил то, что обещал. Прости меня.
Я положил ключи от дома и букет сирени на черный мрамор надгробья с надписью:
«Одинцова Надежда Сергеевна»