Шева : Барсучий жир

...У-я-с-с-с-е, у-я-с-с-с-е, у-я-с-с-с-е! И-и-и-и-и-и-и-и!, - тоненьким пронзительным голосом пел утреннюю песню Кула Шейкер, стоя перед своим домом. Он всегда делал это именно перед норкой, на случай, если какой-то другой зверь, или, не дай бог, охотничьи собаки окажутся рядом.
- Собаки и капканы, - наши самые страшные враги! - учила в детстве их, еще маленьких кутят, мама. А потом, тяжело вздохнув, добавляла, - После человека.
Хвала судьбе, пока бог миловал. Кула Шейкер, или, сокращенно, - Кула был весьма упитанным зверем, весом более двадцати килограмм. По размерам он выделялся на фоне своих собратьев. Серебристо-серый подшерсток на спине и боках, а особенно две светлые вертикальные полоски на морде делали его очень симпатичным зверем, чем, собственно, Кула неоднократно и пользовался в отношениях с соплеменницами. Много у него, наверное, было и детей, но Кула никогда их не считал.
Кула гордился своей норой, вырытой на склоне песчаной балки неподалеку от реки. Это было очень удобно, - причем не только из-за близости воды для питья, но еще и потому, что Кула любил, досыта наевшись и посербав водички, смотреть на свое отображение в воде, когда не было волн и ряби.
- Серьезный красавЕц! - сам себя нахваливал Кула, глядя на слегка подрагивающее в зеркале поверхности реки мохнатое пушистое отображение морды.
Но сейчас перед ним стояла конкретная задача. После зимней спячки организм требовал еды. Причем много. Две вчерашние мыши, пойманные Кулой, желудком уже были забыты. Надо было выдвигаться в ежедневный поход на поиски пищи.
Кула спустился к реке, надеясь поживиться лягушками. Но поймал только одного задохлика. Маловато, конечно.
- Грибков бы пожевать! - помечтал Кула, - любил он их очень, - за то кайфовое состояние, в которое он впадал после них, - Но - не сезон! Задумавшись, он не заметил, как ступил на едва припорошенную остатками снега какую-то железяку. Она же, взметнувшись с сухим щелком, как змея, со страшной силой ударила Кулу по передней правой лапе и очень больно зажала ее.
От неожиданности и боли, а скорей всего, - от панического страха, мгновенно охватившего его, Кула сначала закричал, а потом начал плакать.
- Фадеич! Слышь, - вроде как скулит! Попал таки! - услышал он человечий голос.
Валенки подбежавшего к нему человека громко и страшно скрипели на слежавшемся снегу. Кула сначала вжал голову в свое тельце, но затем с отчаянным бесстрашием рванулся навстречу и попытался последним в жизни движением укусить это страшное чудище.
Увесистая дубинка охотника резко ухнула по его черепу, и окружающий Кулу мир погас.
….Кхе-кхе-кхе, кха-кха-кха…кахи, кахи, кахи!!! - примерно так кашлял Борис Модестович уже второй месяц.
Несмотря на то, что считал он себя интеллигентом, Борис Модестович не мог подобрать другого слова для оценки утомившей его до предела ситуации с кашлем, - как: за-е-ба-ло! Все народные и ненародные средства, которые он нещадно применял к измученному кашлем организму, как-то: горячий чай с медом и лимоном, горячее молоко сначала с медом, а затем с препротивным тут же тающим сливочным маслом, горчичники, всевозможные таблетки против кашля, бронхолитины и отхаркивающие сиропы, результата не давали.
Вернее, результат был. Но совсем не тот, на который рассчитывал Борис Модестович. Тональность кашля изменилась, он стал как-то мягче, что ли. Но по утрам Модестович все равно заходился в кашле, как закоренелый туберкулезник.
- Борис, ты не прав! - выслушав рассказ Бориса Модестовича о непроходящей болячке, сочувственно сказала продавщица в мини-кафетерии при гастрономе неподалеку от офиса, наливая ему как-то вечером после работы стандартные пятьдесят коньячку, чтобы веселее было добираться домой. Танюшу Борис Модестович знал давно, она была ему глубоко симпатична. Хотя он понимал, что благодаря обаянию молодости и месту работы небезразлично к ней относился, наверное, каждый второй, становящийся в очередь за сигаретами, или живительным зельем.
Таня в юности успела выучиться на медсестру и даже немного поработать в больнице, поэтому по поводу перечисленного Борисом Модестовичем, - чем он лечился, строгим врачебным голосом безаппеляционно заявила, - Это все херня! Есть лишь одно проверенное средство, которое действительно помогает при любом кашле, даже самом запущенном.
- Какое? - недоверчиво поинтересовался Борис Модестович.
- Барсучий жир! - выпалила Таня.
- Так он же противный, наверное? - сморщился Борис Модестович.
- Зато эффективный! - ответствовала Таня, - куда там вашему коньяку!
- А меня от него не пронесет? - интеллигентно поинтересовался Борис Модестович.
- Так а вы далеко от горшка не отходите!, - тут же выдала Таня.
Еще два дня Борис Модестович лечился по-старому, но отсутствие результатов подвигло его на поход в аптеку и покупку нужного зелья.
Изображенное на картонной коробочке животное ему понравилось. Это был симпатичный, достаточно упитанный, пушистый зверек с хитрой мордочкой. Вид хитрована ему придавал вытянутый, почти как у лисы, острый нос и узко посаженные две черные бусинки глаз. На морде зверька, как боевой окрас индейцев, слева и справа от носа проходили две вертикальные белые полоски, слегка расширяющиеся книзу.
- Охереть! - печально подумал Борис Модестович, открывая стеклянную бутылочку с маслянистым содержимым цвета концентрированной мочи.
- Ни хуя себе! - не смог он сдержаться, когда по кухне волнами пошел омерзительный запах животного жира.
- Рыбий жир из детства, - прямо как благоухание цветущей черемухи по сравнению с этим запахом! - промелькнуло в голове.
Дочь, прикрывая рукой рот, метнулась - на балкон, успев на ходу бросить, - Закрой немедленно эту мерзость, меня сейчас стошнит!
Во бля! - Какие все нежные! – отметил про себя рафинированный Борис Модестович. Но решил поторопиться с принятием лекарства, ибо долго вдыхать этот запах было, конечно, вредно для здоровья. Закрыв пальцами левой руки ноздри, правой недрогнувшей рукой Борис Модестович опрокинул столовую ложку с барсуковым зельем в рот и тут же жадно запил ее заранее приготовленной чашкой воды из под крана.
Вкус - специфический! - вспомнил он классическую фразу времен детства. Во рту у него расцвел непередаваемый букет воспоминаний о детсадовском рыбьем жире, проглоченном c чайной заваркой как-то в темноте таракане, съеденных с другом «под пиво» с водкой в качестве сухой закуски высохших какашках покойной морской свинки.
- Да, наверное, где-то так, - задумчиво пожевав губами, оценил он послевкусие.
…Изменения не заставили себя ждать.
Через две недели ежедневного трехразового приема волшебного снадобья Борис Модестович с удивлением, а точнее, - с испугом, а где-то и с ужасом почувствовал, как резко повысилась его волосатость, - причем, не только на голове, а и по всему телу. Резко стали расти и желтеть ногти, превращаясь в настоящие когти, из-за чего стало трудно бить по клаве компа. На верхушках ушей сверху появились кисточки. На животе и лице стали четко заметны пигментированные светлые полоски.
Нечто типа щетины вылезло даже на головке, из-за чего любовница Бориса Модестовича, которой повышение шерстистости его тела первоначально очень даже понравилось, во время их последней встречи при заключительных фрикциях как-то не по детски и испуганно взвизгнула, - явно от боли, а не восторга.
Давний друг Бориса Модестовича на работе, один из немногих, кого он реально уважал, - Георгий Злупа, для друзей, - Жора, - большой профи и знаток этой темы, растолковывал Борису Модестовичу, - Знаешь, Боря, чего она так нервно реагирует? У тебя, видно, аппарат стал, как у котов: у них там тоже есть щетинки, правда, небольшие. Так вот, когда кот всовывает, эти щетинки ложатся как ветки у елки. Если ее верхушкой толкать. Но: представь, что ты елку верхушкой вниз запихнул в прорубь, а потом решил вытащить! Во-о-о! То-то и оно! Веточки то, щетинки твои - распрямились, да и цепляются! Не отпускает прорубь то! Особенно - если не раздолбанная. Поэтому она и шипит на тебя! Не прорубь, ясен пень, а зайка твоя! - добавил он зачем то ни к селу ни к городу.
Когда в густой шерстяной поросли Бориса Модестовича появились блохи, пришлось перейти на двухразовую ежедневную ванну с обязательным применением собако-кошачих шампуней с антиблошиной добавкой. Хорошо хоть жена из сострадания на ночь вычухивала его специальной металлической щеткой, приобретенной на птичьем рынке, и предназначавшейся, как подозревал Борис Модестович, для вычесывания персидских кошек. Дочка, по своему, тоже жалела батяню. На двадцать третье, - День защитника отечества, подарила немецкий антиблошиный ошейник, который здорово выручал его на работе.
В офисе народ сначала вызверивался, особенно женщины, но - спасибо, - профсоюз встал горой. Отсадили, правда, в угол комнаты, за фикус.
Да и хер с ними!
Пыталось начальство затрахать его разными хитрыми поручениями, - чтобы выжить из коллектива, но опытный Борис Модестович, каким-то звериным чутьем научился чувствовать бумаги с подлянкой и благодаря многолетнему опыту ловко с ними расправлялся. Или отфутболивал. Как когда. Под настроение.
Такого рода бумаги и поручения Борис Модестович называл капканами, и вскоре коллеги привыкли, что его любимым выражением стала старая киношная фраза, - Капканов, тут, понаставили, понимаешь!
Начальника, его зама и секретаршу Борис Модестович теперь иначе, как собачье племя, не называл. - И лают, и лают! Чего спрашивается? - бурчал он обычно в своем углу, шурша корреспонденцией и бумагами.
Но было в этой удивительной истории и хорошее.
Кашель то - прошел!
Хотя по утрам, в дождливые, сыроватые, или просто холодные дни, когда Модестович вставал с кровати, его иногда подмывало подняться на носочках вверх и закинув назад голову, которую он все чаще называл мордой, пропеть тоненьким, даже визгливым голоском, - и откуда он взялся? - У-я-с-с-с-е, у-я-с-с-с-е, у-я-с-с-с-е! И-и-и-и-и-и-и-и!
При этом, когда он закрывал глаза, ему даже казалось, будто стоит он на пригорке в густом, пахнущем смолой вековых сосен лесу, а невдалеке, где-то совсем рядом, слышатся всплески от подпрыгивающих над речкой рыбешек да кваканье лягушек.
А напротив него, так же вытянувшись струночкой вверх, стоит кто-то другой, непохожий на него, но почему-то родной-родной…