Дикс : Собачьи слёзы (часть первая)

-Сегодня же первое сентября!!! - с этой радостной мыслью Наум распахнул глаза и, сладко потянувшись, соскочил с кровати.
Наскоро почистив зубы, захавав лепёшку из собачьей радости и натянув на закорки распинанный пацанами фиолетовый рюкзак, седой ссыпал мелочь со столика у трильяжа в карман и горным козлом поскакал вниз по ступенькам, чтобы не опоздать на автобус до школы.

Подбегая к остановке, совсем уже запыхавшийся и розовощёкий, маленький школьник ловко юркнул в толпу, медленно втягивающуюся в задний проход ржавого ЛиАЗа.
Проскользнув между двумя толстыми бабками, споткнувшись о тележку и ударившись головой о рояль, Толян таки достиг задней стенки и взявшись за ребристый жёлтый поручень, уставился в грязное, нихуя не прозрачное, окно.
Двери со скрипом и возмущенными воплями бабок захлопнулись, одного деда ногой вышибли обратно на остановку и ритуал поехал.
«Конечная остановка кладбище» - продребезжал пыльный динамик.
- Передайте валидол пожалуйста!
Толчки, тесно, трясёт на кочках.
Седому в ухо кто-то жарко дышал. Толян обернулся посмотреть, но тут же запотели очки.
Чья-то рука проворно шарила в рюкзаке. Наконец наткнулась на незачехлённый циркуль и коротко взвизгнув уползла в толпу.
Неожиданно кто-то схватил за жопу.
Седой обернулся, чтобы пристально рассмотреть нахала, но обнаружил лишь шмару с глупым деревянным еблетом, которая покачиваясь, смотрела ему в плечо.
-Че за фигня-то?
Толян снова отвернулся к стеклу, но чьи-то тонкие пальцы снова проникли ему под куртку и начали щекотать между ног.
-Э-эй! - возмутился Наум. - а ну прекратите немедленно!
Обернувшись, он снова уставился на шмару. Та скорчила такую рожу, словно к ней повернулся не кудрявый блондин Наум, а как минимум сифозный бомж с выгнивншим носом и украшенными бельмесом глазами.
-Это ты што-ли меня за попу трогаешь? - прямо спросил Толян.
-Ну вот ещё! Нужен ты мне, лошара нищая! - шмара презрительно фыркнула, как кошка, которую пнули под сраку и отвернулась лицом к четверым бомжам, похмеляющимся с утреца дешёвым древесным спиртом.
Толян в недоумении пожал плечами и приспустил чутка ранец. Затем попятился назад и прижался спиной в роялю. Теперь точно никто за жопу не схватит.

Неподалёку разгорался спор.
-Да мы таких как ты на кол сажали при царе! - шамкал беззубый дед с огромным рюкзаком и длинной жёлтой бородой, плюясь в лицо худющего гопника.
-Штоп ты в аду сгорел, засранец!
-Слыш, батя, ты че базариш - гопник оглядывался по сторонами и теребил рукой застёжку на олимпийке.
-Батя тебе - поросёнок стриженый, понял! - громко взвизгнул дед и сплюнул на пол, попав гопнику на штанину - охламон бесчувственный!

Напряжение понемногу нарастало. Наум даже расстегнул верхние пуговицы новенькой, но уже успевшей пропитаться потом, розовой рубашечки, купленной специально на первое сентября в секонд-хенде. Начинались движняки. Воздух становился спёртым и горячим, бомжи уже допили спирт и строили глазки шмаре, которая теперь стояла на цыпочках, зажимая нос пальцами и задрав голову к заваренному в потолке люку. Дед орал всё громче.
-Да я блядь в семнадцатом году с пушки хуярил таких пиздюков мелких! Я в сорок пятом шашку наголо и по шеям, головы как капуста сыпались!
-Бать, слыш чо, умолкни а, заебал реально!
Гопник переминался с ноги на ногу и видимо уже рассматривал вариант ввалить дедуле с локтя по переносице.
Длинный мужик в кепке и обоссаной жёлтой куртке встрял в беседу:
-Молодёжь, угомонитесь, надоело уже вас слушать!
Старик слегка приутих, но затем переключился на мужика:
-А ты демократ ебаный че пасть разявил?! Кто тебе слово давал из вождей пролетариата? Где справки из райсобеса? Почему пенсию задерживают? Гаф-гаф!

То-ли седой перегрелся в душном сарае, где марамойка уже давно валялась на полу, потеряв сознание и скребла стразами говно, присохшее к полу, то-ли просто начинало рвать башню, но он явно слышал из уст деда вместо речи человечьей — надтреснутый и сиплый собачий лай.
-Батя, заткнись нахуй!
-Да мужик, заткнись, ёбана!
-Рррр, гаф-гаф!
-А вот мы при коммунизме всегда имели и селёдку дешёво и молочко! Всё для народа было! - вмешалась жирная бабкам с сумкой чеснока, занимавшая собой пять стоячих мест сразу.
-Гаф-гаф-гаф!

Казалось никто не замечал что дед лает.
Толяну стало жутко любопытно. Точнее он понял, что если он сейчас не отвлечётся на что-нибудь, типа этого лающего деда - то попросту сойдёт с ума.

Седой попробовал протиснуться к мужику в обоссаной куртке, чтобы узнать че пачем, но случайно наступил на лицо шмаре, провалившись левым кедом в её разработанный рот.
-Господи, какая мерзость!
Толян вынул кед изо рта и принялся вытирать налипшую на него помаду об её чёрную целлофановую куртку.
Такие куртки сейчас шьют из мешков для мусора, тщательно прошивая нитками, чтобы придать эффект замятости.
Стерев тридцатирублёвую дрянь, купленную в метро, он таки дорвался до мужика.
-Дяденька! - подёргал его за рукав. - дяденька! что происходит, почему дедушка лает?
Дед неожиданно замолчал и уставился на Наума.
Седому аж самому неловко стало. Казалось время замерло. Все голоса, шум и дребезжание пыльного лоховоза отошли на второй план.
Даже мужик, которого он спрашивал - казалось стал серым и неприметным, чутка отдалившись.
Лишь бешеный взгляд деда впился в него и не отпускал.
Толян робко попятился назад, путаясь ногами в гламурном гавне, расстелившемся на полу.

Старик принялся рычать как мелкая поганая собачонка.
Он рычал и рылся в мелких карманах своей куртки, выуживая оттуда что-то своими грязными пальцами.
И наконец выудил небольшое шильце.
Толян и опомниться не успел, как бородатый демон проскользнул к нему, ловко ткнул шильцем в бедро и что-то невнятно пробормотал себе в бороду.
Вскрикнув от боли, седой отшатнулся назад, снова наступил шмаре на гриву и завалился поверх неё, приложившись головой о ножку рояля.

Какие-то голоса совсем рядом. Как будто тётка ругается на него за то, что он поцарапал рояль. Предлагает выкинуть его из автобуса.
«Дед! Где дед?!» Толян приподнял голову и, борясь с тошнотой, вгляделся в толпу. Шумит, качается.. Шумит словно кроны ив у бабушки в деревне, близ речки.
Лето, солнце, тёплая стоячая вода. И мужик плывёт. Спиной кверху. Его течением тащит. Доплывает до мостков, упирается в подпорку и так там и висит. Утопленник. Качается как водоросли на дне пруда. Влево-вправо. Влево-вправо.
Солнце печёт макушку и даже птицы утихли. На небе ни облачка..

-Поднимите его! Пацану дурно!
Шлепки по щекам. Очнулся.
-А где дед? Где он?
Глаза мужика, стоящего неподалёку блеснули злым огоньком и он отвернулся.
Люди столпились, все чего-то лопочут.
-На воздух его!
Автобус подъезжает к остановке и глохнет. Тормозит колесом о паребрик, заезжая на саму остановку.
Заклинившие двери открывают два мужика.
Седого вытолкали наружу.

-Иди сядь на лавку, подыши воздухом - советует какая-то толстая тётка в ярко-красном пальто с пакетом селёдки в руках. Селёдка смотрит на Наума холодными мёртвыми глазами. Рот приоткрыт.
Он дошёл до остановки и уселся на скамейке. Рюкзак вроде на месте. Кости целы. Разве что рубашку разорвали, чтобы дыхательные пути освободить.
Гады, не могли пуговицы расстегнуть.
Седой огляделся. Вышел он за три остановки до своей. Денег на проезд больше не было, поэтому надо топать дальше.
Наклонившись, чтобы завязать шнурки, он протянул руки и задрожал мелкой дрожью, не в силах разогнуться.
Все руки были покрыты - а лицо? - лицо ощупал. Тоже! Всё в жёстких коротких чёрных кучерявых волосах. Под волосами на коже большие родинки! Мамочка!

Наум подскочил и скинул рюкзак. Дрожащими руками расстегнул куртку. Собачку заело. Задирает рубаху - на пузе тоже родинки и волосы, волосы везде!
В бессилии сел он обратно, не обращая на то, что тетрадки выпали в лужу и их листает ветер.
Закрыл лицо волосатыми ладошками. Как же мерзко!
По щекам потекли непрошеные слёзы.

Хлопок по плечу.
Не хочется убирать руки от лица, увидят, будут смеяться.
Кто-то настойчиво теребит. Будь что будет.
Рядом сидит дед. Щурится, а глаза как будто смеются.
И крупный он какой-то, дед этот. И Наум уже вроде сидит не на лавочке, а почему-то на земле, на корточках. И голову задирать приходится, чтобы деда видеть.

Старик чешет бороду и треплет Наума по кудлатой голове. По густым чёрным волосам. Кудрявым.
Достаёт откуда-то старый, перекрученный кожаный ошейник с верёвочкой. Одел Науму на голову.
Толян дрожит, ему страшно. Хочет что-то сказать, а из глотки лишь скулёж приглушенный вырывается.

И ни-че-го не сделаешь, только хвост по земле пыль метёт, сухим репейником шуршит. Только звуки все, как будто чётче стали и глаз видит дальше. Резче.

Продолжение следует.