new_name : День победы

На светофоре я засомневался. Ехать ли прямиком домой или свернуть здесь же – за поворотом меня должно было ждать кладбище. Магнитола воспроизводила неутешительный приговор миру – женским голосом читала «Смысл жизни» Франка.
1. «Что жизнь, как она фактически есть, бессмысленна, что она ни в малейшей мере не удовлетворяет условиям, при которых ее можно было бы признать имеющей смысл - это есть истина, в которой нас все убеждает: и личный опыт, и непосредственные наблюдения над жизнью, и историческое познание судьбы человечества, и естественно-научное познание мирового устройства и мировой эволюции».
2. «Все мы - рабы слепой судьбы, слепых ее сил вне нас и в нас».
3. «…как бессмысленна каждая единичная личная жизнь человека, так же бессмысленна и общая жизнь человечества».
И все в таком же духе.
Перестроившись в крайний правый ряд и дождавшись разрешающего сигнала светофора (зеленого), я повернул. Припарковавшись напротив входа на кладбище, и прихватив из кармана двери деньги на предполагаемые пожертвования беднякам, я вышел.
Это был солнечный день. Я только что проводил маму, сестру и Аланчика – четырехлетнего сиротку с Казанского вокзала, и потому солнце меня не особо радовало. Неожиданно для самого себя я стал скучать по ним тут же – как только поезд тронулся. Я бежал немного подле их окна, махая, но мама спряталась за желтой казенной шторкой, и я чувствовал, что она плачет.
Рассуждения Франка затуманивали мою голову, а потом вдруг одним ударом по темени отрезвляли. Суетность, слабость и бессмысленность земной человеческой жизни – эти слова тревожили меня.
По главной аллее небольшими группками бродили люди. Молчаливые, усталые, ветхие. И дело тут не в возрасте вовсе – мимо прошла женщина средних лет и сын ее в синих тряпичных кроссовках и кепкой на голове – увяданием пахнуло от них обоих. И от меня, конечно, разило им – безнадегой и увяданием. Другие ощущали это – обращали на меня внимание, хоть я этого и не заслуживал вовсе.
Это был праздник девятого мая, и оттого людей было больше обычного… И торговцев цветами и бесвкусными из крашенного пластика венками у входа – как следствие.
На основных аллеях – ближе к входу люди, добывшие себя при жизни славу. Памятник Высоцкому с гитарой за спиной, плита актера Кононенко, декабрист Фролов Александр Филиппович…
Я решил, что если когда-нибудь решу написать об этом своем походе, то начну со слов: «Если у вас нет денег или деньги у вас есть настолько давно, что все мирские развлечения вам опостыли, то смело идите на кладбище…», но планировать что-то в жизни – глупая затея. Она сама решает даже то, с чего ты начнешь свой рассказ.
По главной дорожке я шел вглубь кладбища и по бокам встречал порой знакомые фамилии. Горка относительно свежей земли, простой деревянный крест и портрет всенароднолюбимого актера. Гвоздики, свечи из близлежащего храма потухшие или еще горящие, а снизу он – разложившийся или еще разлагающийся.
Я понял, что чем бы я не занимался в жизни, какую бы позицию не занял согласно своим наклонностям и возможностям, в каких бы богов не верил – все это было абсолютно бессмысленно.
Я пошел вбок – туда, где поток людей обрывался, ведь я, как бы там не было, предпочитал одинокие прогулки. Неспешно – руки в карманы я бродил между надгробными плитами, между крестами. Там наверняка были души умерших – я чувствовал какое-то давление на грудь, в глазах копились слезы.
Мусорный бак. Такой же, как в вашем дворе – там цветы засохшие, отлежавшие свое на могиле родственника. Горы цветов этих в пакетах полиэтиленовых и без них – просто так накиданных.
Лавка товаров для погребения. Надгробные плиты – некоторые красивы. С ангелочками. По большей части черные камни с гладкими бортами – для наших, еще живых фамилий и имен.
Могилки огорождены, прибраны. На многих посажены растенья, скамеечки подле – ухоженные, незабытые. Но есть и заброшенные – все в сухих грязных черного цвета листьях (опавших с деревьев еще осенью, видимо), с бедными покосившимся табличками.
Подле таких могил я останавливался на немного – возмещал им недостаток внимания со стороны мира – читал их имена, даты рождения и смерти, выяснял сколько лет было на момент погребения, придумывал обстоятельства.
Там были могилки совсем маленьких – тех кто прожил меньше года, по году, бюст восьмилетнего пионера – это особый случай. Детишки, еще ничего не понимавшие – все охладевшими легли в эту землю. И надписи такие жалостливые – «От мамы и брата. Ты всегда будешь в нашем сердце».
Или парень на цветной фотографии – в костюме, с модным тонким галстуком, с тонкой же полоской усов и шляпе и надпись снизу «Любимый, ты всегда будешь в моем сердце!». И чистота вокруг – цветочки ухоженные.
А еще – там, где ты совсем не ждешь – где-нибудь вдалеке от основных дорожек – на скамейке ты увидишь седого мужчину с длинными волосами, убранными в хвостик. На столе перед ним – ополовиненная бутылка водки. Сутулая спина и задумчивый взгляд, остановившийся на гранитной плите.
Но ты бежишь оттуда – ты не хочешь помешать их уединению.
А чуть поодаль – уже на общей скамейке ты видишь истрепанную жизнью седую опять же женщину, достающую из сумки бутылочку, в газетку завернутую.
Я срываюсь с места, не желая смущать ее своими слезами и понимаю, что что-то во мне изменилось в этот миг раз и навсегда.
Изможденные жизнью, пришибленные смертью своих близких, в ожидании своей собственной живут они. Это тяжелейший груз – груз неподъемный, ломающий хребет даже самым стойким. А простые люди – как такая вот женщина поднимается, и волочит его за собой по жизни (скорее уже не по жизни даже, а по процессу обоснованного увядания своего).
Я пытался отогнать все время атаковавшую меня мысль о том, что скоро умрут и мои родители, мои родные, все люди, которых я когда-либо знал, или где-то видел, я сам в конце концов – все мы умрем, и тем принесем кому-то тяжелые страдания.
«Пусть годы идут
и тебя не вернуть,
Но боль не слабеет на сердце
Тебя не забудем, Ванюша родной,
Наш миленький мальчик Ванюша».
Это тяжелая цепь, которая тянется из прошлого в настоящее и уйдет туда, где нас нет и никогда не будет. Осколки наши – в новых телах и характерах будут жить там, а потом и они исчезнут, уступив место другим.
Я уже шел обратно, когда справа от меня вырос старинный памятник, обращавшийся ко мне:
«Прохожий, ты идешь, но ляжешь,
Как и я, присядь и отдохни
На камне у меня, сорви былинку
И вспомни о судьбе, я дома, а ты
В гостях, подумай о себе».

Перечитав несколько раз это послание, я пошел прочь.