Арлекин : Новая комната

1

Иногда очень устаёшь. Накатывает такое опустошающее бессилие, что вне зависимости от тех или иных обстоятельств просто падаешь на диван и отключаешься от бесконечного потока мыслей. Ничего подобного внезапному прояснению ума или облегчения никогда не прекращающихся терзаний при этом не наступает - единственная существенная перемена в такие минуты больше похожа на полную и безоговорочную капитуляцию перед лицом действительности. Собственно, это именно она и есть, но признаться в этом себе довольно трудно. Ведь тогда придётся признать и тот факт, что лежащие рядом с телом руки являются признаком слабости и безволия. Если самобичевание не состоит в списке любимых хобби, то такую правду хочется попросту не замечать. Конечно, ум не напрасно всегда под рукой, когда чешешь голову - он даёт возможность точно знать. Впрочем, это мало что меняет, и безжалостная стопроцентная уверенность в собственной мягкотелости не решит проблемы по её искоренению. Проще всего обходить всю эту печаль стороной - не отворачиваясь от неё, нет - созерцая своё убожество хладнокровно и отстранённо, да только не подходя слишком близко. От ущербности лучше бы держаться подальше, она пугает и раздражает, кроме того есть вещи поважнее взгляда на свои недостатки. Например, нужно грести. А то время течёт и, расходуя катастрофически быстро уходящие силы на то, чтобы держаться на поверхности, можно здорово отстать от тех, кто не только не тонет, но ещё и плывёт. Ладно, за мастерами этого вида спорта уже не угнаться - слишком мало времени уделялось тренировкам - но поспеть вот за этими бедолагами с боязнью воды, что исступлённо взбивают пену ногами, вцепившись в надувные круги, нужно любой ценой. Нет ничего замечательного в том, чтобы глотать чужие брызги - в особенности, если это брызги неудачников, а твои собственные брызги не глотает никто.
Просто падаешь на диван и отключаешься от потока. Мысли никуда не деваются, они всего лишь бегут в стороне. Этот парадокс зовётся надуманным безмыслием, и его самая примечательная черта - рыжие картинки. Жизнь почему-то не ладится никак. Неприятностей уже целая гора, и сама по себе она почему-то совсем не разгребается. Самое время уронить руки по сторонам от ещё раньше упавшего тела и разглядывать узоры на обивке дивана. Какие-то нелепые цветочки. Плод принуждённого и низкооплачиваемого фантазирования голодного дизайнера. Утомившись безвкусием собственноручно созданного интерьера, закрываешь глаза, а рыжие картинки уже тут как тут. Уход любимого человека сильно притупляет все чувства, ослабляет жизненный тонус и вообще выбивает из колеи. Безрадостные возвращения в пустую квартиру уже в печёнках сидят. Никакие искусственные восторги не заменят живую сознательную плоть, до поры до времени присутствовавшую рядом, а потом исчезнувшую и забравшую вместе с собой всё настроение. Может, этот человек и не был действительно любимым, но уж точно без него стало хуже, чем было с ним. И рыжие картинки в темноте закрытых глаз издевательски принимают очертания его лица. Это не портрет, а просто характерные черты, сваленные в кучу. Бедные кубисты, как же они, наверное, мучились своими привязанностями!
Иногда очень устаёшь и, вернувшись в унылую квартиру, пройдя ужасающе безмолвным коридором мимо всех дверей, просто падаешь на диван и отключаешься от бесконечного потока мыслей. Пусто и тихо, и одиночество нарушает только шаткое нагромождение проблем. Но к ним уже решено не приближаться на пушечный выстрел, и они даже не пугают своей готовой вот-вот рухнуть неустойчивой конструкцией. Осталось только лёгкое и угнетающее беспокойство: как бы не завалило. А ведь завалит рано или поздно. Громада раскачивается, трещит и скрежещет - уже недолго осталось. Надо было решать проблемы в порядке и поступления. Теперь придётся существовать в экстремальных условиях: как при игре в "спички", брать одну для разработки, стараясь не обрушить на себя все остальные. Опасность, порождённая избеганием опасности. Опасность, порождённая трусостью. Ну вот, начинается. Самокопание, перемывание косточек. А ведь был зарок этого не делать! Понимаешь, что защита не помогла и осада прошла успешно. Может, эти рыжие картинки и сыграли решающую роль? Открываешь глаза, чтобы вновь оказаться на своём вульгарном диване, но слишком поздно. Лицо никуда не исчезает, только из рыжего превращается в холодно-сиреневое, что даже ещё хуже.
Усталость валит с ног, но находиться среди этих тусклых умирающих вещей больше не можешь. Сейчас лучше уйти отсюда, убежать из этого некогда уютного склепа, захлопнуть дверь и предоставить пустоту, которая там останется, самой себе. Покидаешь свою квартиру и лицо человека, который был тебе дорог и исчез, закрываешь внутри. К нему всё равно потом вернёшься, а блуждать, предаваясь отчаянию, лучше без его укоризненного присутствия.
Сражаясь с переутомлением, бродишь по протоптанной колее улиц, попадаешь в тысячекратно виденные места, артефакты собственного прошлого, давным-давно успевшие надоесть, но за неимением лучшей альтернативы заставляешь себя радоваться хотя бы им. Они уже покрылись плесенью тоски, но всё ещё способны пробудить старую эмоцию. Здесь память воссоздаёт какое-нибудь бывшее событие, здесь - эстетическое наслаждение от пустяка вроде развесистого дерева или покосившейся культовой карусели. Когда-то здесь было хорошо в компании друзей. А здесь было хорошо с обладателем запертого дома лица... поэтому лучше скорей уходить отсюда куда-нибудь, где воспоминания не такие болезненные. Главное, оттянуть неизбежное возвращение восвояси, где спрятаться от себя куда сложнее, чем на открытом пространстве, пусть и заставленном самодовольными бетонными уродцами. Блуждаешь по окрестностям, целенаправленно отдаляясь от квартиры в любом направлении - значение имеет только линейное расстояние от дома, которое нужно старательно увеличивать до тех пор, пока ядовитые щупальца правды не исчерпают свою длину и не втянутся обратно в квартиру, где смогут спокойно и терпеливо подождать. Не думаешь об этом пока, в любом случае возвращаться придётся, а сейчас хочется развеяться и урвать кусок свободы от непрерывного осознания своего положения. Ходишь и ходишь утоптанными тропками, в надежде обнаружить новые места, но таковых не находишь - ведь это уже не первый побег из душной квартиры, а количество маршрутов всё-таки строго ограничено. Так что неизбежно повторяешь какой-нибудь свой прежний путь. Это удручает. Огорчение перевешивает удовольствие - сигнал, что пора возвращаться. Не хочется, но приходится. И так, раз за разом, в безуспешной попытке бегства совершаешь длинную извилистую петлю с безвкусным диваном в конечной точке. Отправной пункт всегда совпадает с пунктом назначения, и это неизменно служит прекрасным поводом для тихой сдавленной истерики. Всегда приходится возвращаться. Но почему? Ответа не находишь и спросить не у кого, кроме этого бесстрастного лица, рыжего в темноте и сиреневого на свету, которое никогда прежде не нарушало молчания и, видимо, никогда его не нарушит. Немое, оно абсолютно немое.
Прогулка в очередной раз не становится отдыхом, хотя на это опять возлагались определённые надежды. Усталость по-прежнему валит с ног. Падаешь на диван и отключаешься. Но только от мыслей, сознание всё ещё на месте, на горе или на беду, точно не скажешь. Руки безвольно лежат рядом, вялые, словно придушенные друг другом. Рыжие картинки... нет! - Открываешь глаза. Только этого не хватало. Сил и так не осталось, и выносить повторяющиеся упрёки просто не сможешь - выбросишься из окна. Или напьёшься до горячки. Или до тошноты объешься сладким. Что угодно, лишь бы не терпеть это. Лишь бы не остаться наедине с правдой. Истинность положения вещей не отменяет жестокости этого положения, а даже усугубляет. Проходишь коридором мимо всех дверей. В этой квартире совершенно негде спрятаться.
Как с этим бороться, а главное, как с этим жить? Сидишь, развалившись на диване, и переживаешь крайнюю усталость. Ищешь способ отдохнуть. Очевидно, полноценный отдых может получиться только после решения всех проблем. Тогда ищешь такой способ отдохнуть, чтобы оставить неприятности шататься за спиной, смиряешься с тем, что когда-нибудь, когда они, наконец, обвалятся, похоронишь себя под этим курганом. Но, судя по всему, такого способа не существует. Закусывая губу от обиды, думаешь, что любимый человек мог бы и не уходить. Тогда квартира не стала бы такой кошмарно бездушной, да и в могиле была бы компания - ведь неприятно в одиночестве погибать под завалом из собственных не преодолённых трудностей. Предаваясь чёрному эгоизму, просиживаешь часы на проклятом диване, потом устраиваешься поудобнее и отключаешься уже совсем и от всего: и от потока тяжёлых мыслей, и от мрачных рыжих картинок, и от одиночества. Но только на несколько часов, которых совершенно недостаточно. Потом просыпаешься, весь день выполняешь обязанности и обязательства, которые ещё в состоянии заставить себя выполнять, а вечером возвращаешься в бездушную квартиру с чётко регламентированным количеством уюта, которое, с тех пор, как квартира сделалась прибежищем одного человека, а не двух, резко сократилось и продолжает неуклонно уменьшаться. Возвращаешься в неуютную опротивевшую квартиру, проходишь коридором мимо всех этих дверей и падаешь на диван с обивкой в цветочек.
Но расслабиться не можешь, потому что какая-то смутная мысль-заноза прокралась и настырно лишает покоя. Что-то не так, что-то не в порядке. Трудно с уверенностью сказать, в чём конкретно дело, но что-то явно не так, как должно быть. Ясное осознание этой туманной нестыковки заставляет даже встать с дивана, а это уже не шуточки. Что-то промелькнуло, щёлкнуло в мозгу, но придаёшь этому значение только сейчас. Возвращаешься в прихожую, встаёшь спиной к холодной двери и пытаешься восстановить все свои действия, потому что точно знаешь: таинственная неправильность здесь, в этой квартире. Коридор прихожей со всеми его дверьми. Вот дверь на кухню, вот - в спальню, вот - во вторую спальню, вот - в зал, он же гостиная. Вот дверь в туалет, а вот - в ванную. Стоп, а это что за дверь? Её здесь раньше не было. Странно, разве в этой квартире есть ещё какие-то помещения? Нет, точно нет и быть не может. Откуда им здесь взяться? Это просто невозможно. Этой двери здесь никогда не было. И она, в принципе, не может куда-то вести. Но она есть - вот же она! Борешься с головокружением, головокружение побеждает. С отчаянно кружащейся головой дёргаешь ручку - не заперто. Открываешь дверь и заглядываешь внутрь.

2

Стараешься выведать побольше, разузнать, что и как, каким образом вообще нечто подобное может иметь место в скучной и ничем не удивительной квартире, которая внезапно перестала быть таковой. Скрипя извилинами, изо всех сил думаешь об этом. Однако, даже находясь в этой комнате, всё никак не можешь взять в толк - как это. Проходит час, а может день, трудно сказать. И тогда вообще перестаёшь раздумывать над этим нонсенсом, потому что приходит весьма твёрдая уверенность в том, что умом понять это явление невозможно. Бесполезно пытаться объяснить это, руководствуясь одними лишь своими познаниями о реальности и представлениями о том, что может и чего не может быть. Категорически запрещаешь себе размышлять об этой странной комнате и концентрируешься на том, что уже давно пора начинать делать - изучать и исследовать - ведь за столько проведённого здесь времени до сих пор не приходило в голову даже осмотреться. Оставляешь дверь распахнутой, чтобы в любой момент, когда этого душа пожелает, можно было обернуться и увидеть стену прихожей. Обыденную действительность неожиданно начинаешь очень ценить и расстаёшься с ней крайне неохотно. А обклеенная пошлыми бежевыми обоями стена прихожей - это куда более эффективная связь с реальностью, чем самощипание или тряска головой.
Первые шаги совершаешь с опаской, но убедившись, что из тёмного угла не выскочит страшный чёрт, а пол в этой комнате такой же твёрдый, как и во всех остальных помещениях квартиры, и провалиться сквозь землю тоже, вроде, не грозит, успокаиваешься и даже немного осваиваешься. Новая комната представляет собой ещё одну спальню. Несмотря на необычность ситуации, задаёшься простым житейским вопросом: на кой чёрт она здесь нужна, если и второй-то спальней никто сроду не пользовался, и всегда было только лишней морокой не позволять ей зарастать грязью и поддерживать в хорошем состоянии. Квартира и без того чересчур просторна для одного жильца, а чудесное расширение жилплощади и, следовательно, рост этой недвижимости в цене почему-то вызывает не радость, а недовольство. Но это лишь один из эмоциональных пластов, он возникает раньше остальных, потому что исходит из той зоны абсурда в мозге, где вне зависимости от степени важности и качества обстоятельств рождаются самые неуместные мысли. Эти самые первые нелепые продукты работы ума есть не что иное как результат шока. Но постепенно окружающий сюр перестаёт будоражить, шоковое состояние сходит на нет и появляются другие, более адекватные ситуации мысли. Ладно, допускаешь, что это действительно спальня, но почему она имеет такой запущенный вид? Такое впечатление, как будто эта комната принадлежит огромному особняку на тридцать спален и двенадцать ванных комнат. А так как по каким-то неведомым никому причинам в доме нет ни одной горничной, гувернантки или ещё кого-нибудь, кто способен производить уборку, а самим хозяевам особняка прибираться не позволяет их аристократический статус, то многие нежилые помещения в доме тускнеют, блекнут, выцветают и покрываются призрачным налётом серой пыли. И вот эта новая комната - как раз одна из тех, которым просто не повезло. Да, именно такое впечатление она и производит. Аккуратно застеленная кровать, ночной столик, светильник с бумажным абажуром, комод, гардероб, матовый плафон на потолке - обстановка вполне приличной спальни, правда, несколько выпадающей из контекста остальной квартиры, в которой даже нет ни одного предмета мебели из натурального дерева. А тут - и комод, и ночной столик, и кровать, и гардеробный шкаф - всё настоящее и, по-видимому, дорогое. И всё опечатано запустением, о чём говорит характерный затхлый запах от того, что комнату явно много лет не проветривали, не вытирали в ней пыль, не мыли окна... да, окна здесь тоже есть. Сразу по совершении этого серьёзного открытия ловишь себя на том, что снова теряешь самообладание. Внутри всё нагревается и поднимается вверх, мысли спотыкаются и образуют лихорадочно копошащийся в голове ком, пульс резко учащается, а на лбу и ладонях выступает пот. Нервно сжимая и разжимая кулаки, часто и тяжело дыша, пересекаешь комнату и подходишь к мутному окну. Оно запотело от ночной прохлады. Приготовившись увидеть параллельный мир, или открытый космос, или ещё что-то в этом роде, проводишь по холодному стеклу ладонью и заглядываешь в образовавшийся просвет. Изображение слегка размыто из-за испарины, размазанной по гладкой поверхности стекла, но идентификация всё равно проходит без особого труда. Тёмная улица, добросовестно освещённая фонарями, горящие окна в домах напротив, фары проезжающих автомобилей, яркие неоновые вывески, луна в сточной канаве. Самый обычный вид из окна.
Озарившись внезапной догадкой, выскакиваешь из комнаты, проносишься по коридору мимо всех дверей, врываешься в зал, он же гостиная, ударяешься коленом о безвкусный диван и приникаешь лбом к окну. Точно, всё сходится. Ну да, естественно, ведь окна новой комнаты и зала выходят на одну сторону.
Это слегка озадачивает, но находиться и дальше в зале невыносимо, ведь в квартире творятся чудеса! Поэтому поспешно возвращаешься в третью спальню, боясь, как бы она не исчезла за то время, пока отсутствуешь. Комната никуда не делась, дверь по-прежнему широко распахнута, на грязно-коричневом паркете оранжевые следы ног, открывающие его настоящий цвет, а всё остальное пребывает неизменным. Первая волна возбуждения уже схлынула и мысли, перестав копошиться, снова выстроились в ровную цепочку. Однако тепло в груди не пропадает, а внутренности всё так же тянутся вверх. Тогда понимаешь, что это отнюдь не реакция на удивление, это что-то куда более сильное и постоянное. Это - восторг. Нет, не детский восторг от невероятного открытия, не восторг ребёнка, столкнувшегося с волшебством - восторг взрослого человека, восторг от состояния, в которое погружаешься, находясь в этой комнате. Ведь это как раз то состояние, которому были посвящены мечты и чаяния последних недель - вожделенное состояние всеохватывающего и безусловного покоя. Наконец-то! Наконец-то! Больше не нужно ломать голову над решением проблем, больше не нужно сбегать из дома в безуспешных попытках отдохнуть на несвежем воздухе, больше не нужно мучить себя рыжими картинками надуманного безмыслия, падая на диван и отключаясь от бесконечного потока! Достаточно просто приходить сюда - это место вырвано из мира, оно ему не принадлежит и, судя по всему, вообще никак к нему не относится, никакие события повседневности на эту комнату не влияют и, наверное, повлиять не могут, а все неразрешимые трудности и жизненные неурядицы являются таковыми только вне этих стен, а пока находишься внутри, вызывают лишь лёгкую пренебрежительную усмешку. И усмехаясь проблемам, оставшимся за дверью и потерявшим свой угрожающий вид, уже прикидываешь, с чего следует начать генеральную уборку.
Даже не особенно утруждаясь раздумьями, определяешь, что именно эта спальня отныне станет основным обиталищем, и пусть, вследствие такой рокировки, все остальные комнаты приходят в запустение - теперь это совершенно не имеет значения, да и к тому же квартира всё равно давно уже опротивела - не без причины же сформировалась привычка к ежевечерним побегам из неё. С удовольствием ходишь по магазинам, выбирая новое постельное бельё, занавески и мягкий ковёр, на котором приятно будет растянуться, отлежав бока на койке; наполняешь ящики комода личными вещами, шкаф - одеждой, на ночной столик торжественно водружаешь специально приобретённую бронзовую пепельницу; бумажный абажур торшера, испорченный влажной тряпочкой, заменяешь на новый, в японском стиле, который ну никак не вяжется с остальным интерьером... То есть наполняешь новую комнату новыми безвкусными вещами. И комната становится всё более и более уютной. Неделю за неделей посвящаешь обживанию нового пространства, отдаёшь этому всё свободное время и даже специально увеличиваешь его количество в ущерб другим повседневным заботам, чтобы уделить комнате больше внимания. Неприятности, принявшие устрашающий оборот в виде шаткого нагромождения, время от времени маячат где-то на дальнем плане, но больше не вызывают ни тени беспокойства. Отстранённо созерцаешь их всё с той же усмешкой, точно зная: если они и обвалятся когда-нибудь, то погребут под собой не тебя - комната надёжно защитит, не даст в обиду, ни в коем случае не позволит, чтобы случилось нечто подобное. В новой комнате так комфортно и хорошо, благостная атмосфера новой комнаты обволакивает своим нежным, спокойным, ласковым... чем-то своим нежным, спокойным и ласковым, не знаешь, как назвать. И пожалуй, действительно, поступаешь очень разумно, ни на минуту не задумываясь о природе этой спальни, о причинах её внезапного возникновения, о том, навсегда ли она появилась. Это совсем не трудно, ведь внутри сконцентрировано такое высокое содержание счастья, что как-то не до того.
Новая комната вызывает привыкание. С течением времени остаёшься в ней всё надольше, течение жизни перестаёт представлять интерес, а брызги неудачников, продетых в надувные круги, больше не вызывают озабоченности. Теперь это всё становится несущественным, потому что, хоть это и не доказуемо, но доверяешься устойчивой уверенности: в этой спальне - суша. А это то, чего не способны достичь даже всемирно прославленные чемпионы по гребле в водах жизни. Осознание собственной непричастности к суматошной мокрой гонке за первенство, осознание уникальности своего положения умиротворяет настолько, что, в конце концов, вообще перестаёшь покидать эту спальню. Думать о себе в прошедшем времени перестаёшь тоже, и всё, что было до этой комнаты, теряет актуальность. В том числе и некогда любимый человек, о котором уже много месяцев даже не вспоминаешь.

3

Сохраняя верность традиции не думать о том, каким образом всё это возможно, не удивляешься ни отсутствию голода, ни отсутствию жажды, ни отсутствию скуки. Целиком и полностью отдаёшься постоянному, непреходящему чувству комфорта, валяясь на невыразимо удобной кровати, почитывая книжки и полистывая журнальчики и изредка, ради разнообразия, подходя к окну. Дверь комнаты закрыта. Что там, за ней - неизвестно, потому что больше не выходишь. В этом совершенно отпала всякая необходимость. Комната способна обеспечить всем, в чём нуждаешься, а нуждаешься теперь в очень немногом. Больше не хочешь ни пить, ни есть - соответственно все другие физиологические потребности тоже сами собой отпадают. Не испытываешь ничего даже отдалённо напоминающего тоску или томление. Тебя устраивает абсолютно всё. Время, и так всегда бывшее некоей непознаваемой абстракцией, полностью лишилось каких-либо очертаний - его не то что больше не ощущаешь, но даже перестаёшь замечать, что оно существует. А потом вообще забываешь о том, что оно когда-либо было. Между тем, независимо от того, признаёшь его наличие или нет, время продолжает двигать весь мир вперёд. А новая комната продолжает оставаться вне времени.
Однажды появляется какой-то неприятный зуд в бедре, чуть выше колена, очень напоминающий зуд от укуса раннего весеннего комара. Закатываешь штанину, чтобы проверить свою догадку. Да, и правда, это чешется крохотный прыщик - небольшое воспаление, бугорок припухлости со светлой макушкой. Прыщик во всём похож на комариный укус, кроме одного - он синего цвета. Это совсем не естественная синева, которая возникает от ушиба или которую приобретает кровоподтёк на стадии заживления, это не синева вен и не синева теней на переносице рядом с глазами, это не синева радужной оболочки и даже не синева тюремной наколки. Все цвета человеческого тела усреднены, приведены ко всеобщему знаменателю, будто пропущены сквозь природный цветофильтр, снимающий с красок яркость. Цвета человеческого тела напрочь лишены глубины, они весьма поверхностны и прозрачны, как самый первый акварельный слой при лессировке. Это неудивительно, если помнить о том, что человек на четыре пятых состоит из воды. Чтобы придать организму достаточную яркость, было бы необходимо пожертвовать пигментам оставшуюся пятую, и то, наверное, этого бы не хватило, чтобы хорошенько прокрасить все эти литры. Цвет прыщика на бедре слишком ярок, инородно ярок. Это синева неба на социально-ориентированных плакатах, это синева предупреждающих дорожных знаков. Синий цвет прыщика слишком искусственен, чтобы можно было придумать себе какую-нибудь беспечную отговорку и снова опустить штанину. Прикасаешься к нему пальцем, пробуешь ногтём соскрести с него краску, но краска внутри, под кожей, а от прикосновения зуд только усиливается, вынуждая чесаться. И расчёсываешь этот прыщик ногтями, как всегда поступаешь с прочими насекомыми укусами, неистово чешешься, как дворняга, одолеваемая блошиным выводком, и зуд уходит, и его сменяет маленькое блаженство - то есть всё как всегда. Ощущения ничем не отличаются от обычного состояния покусанности кровососами. Ну и что, что цвет такой странный. Может, всё дело в новой комнате, здесь ведь всё по-другому, не так, как в обычной жизни и, наверное, здешние комары оставляют после себя именно такие ярко-синие следы. Прячешь прыщик под штаниной, откидываешься на подушки и больше об этом не думаешь. Вообще, столько внимания этому явлению уделилось только потому, что оно внесло лёгкое разнообразие в размеренное монотонное бытие.
Проходит время, которого не замечаешь, но которое, всё же, проходит, и вот, некоторое время спустя в квартире раздаются звуки. Слышишь их из-за закрытой двери спальни и гадаешь, что бы это могло быть. Это необычно, ведь на протяжении всего времени, проведённого здесь, ничего не было слышно, а тут - на тебе. Откуда им здесь взяться, в пустой квартире? Но звуки появляются в один прекрасный день - а день действительно прекрасный, судя по тому, что видно из окна - и эти звуки производит некто, отпирающий входную дверь своим ключом, проходящий туда-сюда по коридору мимо всех дверей, гремящий посудой на кухне, заваривающий чай, а может быть, кофе. Потом слышишь трель телефона и голос. Этот тихий голос заставляет приподняться на локтях и прислушаться. Но голос слишком тихий, и чтобы лучше слышать, встаёшь с постели и, почёсывая бедро, подходишь к двери и прижимаешься к ней ухом. Предположение подтверждается - это голос любимого человека. Вот оно, долгожданное возвращение, ну наконец-то, сколько месяцев меланхолии потребовалось пережить, сколько грустных мыслей пропустить через свою голову, сколько рыжих картинок пересмотреть! Наконец-то любимый человек вернулся. Но почему-то не испытываешь неудержимого желания выскочить и заключить его в объятия. Наоборот, возмущаешься, почему продолжаешь стоять здесь с до сих пор прижатым к двери ухом, а предмет тоски преспокойно пьёт на кухне чай и болтает по телефону? Гордость не позволяет вот так просто взять и обнаружить своё присутствие, и только ждёшь, что сейчас, высосав чашечку до донышка и окончив свою беседу века, любимый человек начнёт заглядывать в комнаты - если уж не в поисках твоей персоны, то, хотя бы, ради того, чтобы ознакомиться с изменениями, если они здесь произошли (а они не произошли, если не считать разросшейся проблемной кучи). Да, это угадываешь правильно, так оно и происходит, как только чай допит и вызов прерван.
Поочерёдно открываются двери. Дверь в первую спальню, основную, дверь во вторую спальню, дверь в зал, он же гостиная. Полчаса спустя открывается и закрывается дверь в туалет. Слышишь звук спускаемой воды, шорох салфетки. Ещё через несколько часов открывается и закрывается дверь в ванную. Слышишь, как тонкие струи воды бьют по жёсткому кафелю и упругому телу. Нервно чешешь прыщик на ноге и ожидаешь близящийся момент развязки: в квартире осталась всего одна не открытая дверь, сейчас, уже скоро, дойдёт очередь и до неё. Но сталкиваешься с неожиданным разочарованием, когда до уха, ноющего от длительного контакта с дверью, доносится шелест простыни и мягкий шепоток одеяла. А потом любимый человек начинает дышать чуть громче, чуть медленней и чуть глубже. Как же так? Утешаешь себя выводом, что это, видимо, по привычке, новая дверь была воспринята как продолжение пошлых бежевых обоев. Но вот завтра, да, завтра утром, на свежую голову, новую комнату невозможно будет не заметить. В предвкушении сюрприза потираешь ладони и тоже ложишься спать. Выйти из комнаты, пробраться в ту, другую постель и спать вместе даже не приходит в голову. На самом деле, хоть пока что и не знаешь об этом, но выйти уже не можешь, даже если и возникнет такое желание. Новая комната опечатана, и двери в коридоре больше нет - там только пошлые бежевые обои.

4

Всё ли знаешь о себе? Все ли глубины собственной души исследуешь в те нечастые экспедиции по далеко не просторным просторам отнюдь не обширного эго? Можешь ли с уверенностью кивнуть головой, подтверждая, что понимаешь мотивы поступков, которые совершаешь? Да, да, да. Причём, уже очень длительный срок. Давным-давно минули сладкие времена пытливой юности, много секунд прошло с тех пор, как было прекращено изучение загадочной сущности, известной в узком кругу одного человека, как "Я". В этой области отныне не существует тумана, пурги, снежных завес и дождливых размытостей. Циклоны сюда больше не залетают, в этой местности теперь установлена вечная и безграничная ясность. Субстанция органического происхождения, оформленная как человеческое тело, которое изо дня в день двигаешь и таскаешь на себе его тяжесть, всего-навсего несколько пудов плоти, которые не представляют из себя ничего сверхсложного и, уж тем более, непостижимого, которые знаешь, как свои пять пальцев... - вот тут-то и сокрыт тот самый заусенец, ловко вводящий в заблуждение. К нему, как к любым заусенцам, следовало бы подойти деликатно, но, зная себя и ханжески не перенося никаких изъянов кожного покрова, впиваешься в него зубами и яростно вырываешь его вместе с длинной лентой кожи. Это причиняет жуткую боль, при этом злобу выместить не на ком, ибо если станешь вымещать её на том, от кого исходят причины этой боли, круг замкнётся на защёлку и разомкнуть его будет крайне затруднительно без ключа, которым не обладаешь и о местонахождении которого не имеешь ни малейшего, даже самого смутного, представления. Зная себя, как свои пять пальцев - и вот таким нелепым алогизмом обманываешься, словно малое дитя? Вот, откуда растут корни тупости, той самой, о которой никогда себе не признаешься. На пальцы приходится такая малая доля тела, что смешно и говорить. Пусть даже и досконально изучив одну четвёртую их часть, можешь вот так запросто пребывать в ложном убеждении, что знаешь себя целиком. А ведь кроме материи существует ещё нечто неплотное, нечто такое, что никогда не сможешь постичь даже в минимальной степени. Это нечто окольными путями, не производя лишнего шума, скрупулёзно и методично возводило вокруг непроницаемый барьер, глухую мембрану, постепенно закрепощало, замуровывало, пока, наконец, полностью не изъяло из мира, не дав возможности оставить после себя каких-либо следов или указателей приблизительного направления, в котором те, кому это может быть нужно, должны вести поиск. И теперь, чем больше проходит времени, которое внезапно начинаешь остро ощущать, тем легче поддаёшься паническим умонастроениям, буйным цветом распустившимся подобно огненному бутону на костлявых ветвях страха. Колотишь в дверь, которой больше нет, кулаками, но дерево твёрдое, как стена. Паника продолжает расти, и перспектива не радужная, а вовсе лишённая цвета. Обычно, если с такой силой стучишь по двери, она хоть чуть-чуть, но всё же болтается на петлях, если только это не дверь сейфа или... морга. Нет, нет, отбрасываешь эту мысль, пока паранойя не набрала разрушительных оборотов, за её вращением и так уже не успевает глаз. Всё время слышишь, как любимый человек живёт размеренной спокойной жизнью там, в квартире, явно ничего не подозревая ни о новой комнате, ни о её узнике, медленно, но верно сходящем с ума. Кричишь, особо ни на что не надеясь - только для того, чтобы освободиться от излишков стресса. Пытаешься выбить окно снарядом, роль которого блистательно исполняет массивная и вычурная бронзовая пепельница, - и действительно, хрупкое стекло разлетается вдребезги и осыпается вниз с многометровой высоты, охотно плодя вокруг зайцеобразных пришельцев с ближайшей звезды. Но что толку? Через окно никак нельзя спастись даже теоретически, но зато теперь будешь мёрзнуть по ночам. Очередной тупой необдуманный поступок, подчинённый слепому подчинению. Звук удара пепельницы о далёкий тротуар приводит в чувства, и сразу же начинаешь серьёзно думать о способах спасения, уже без ребячества и наивности, которые неотступно сопровождали в течение всего этого незабываемого волшебного курорта в третьей спальне, непрестанно, но запоздало укоряя себя в безрассудстве.
И это ещё не всё. Масла в трепетный огонь, охвативший казавшуюся незыблемой идиллию, подливает ещё одна нелицеприятная деталь. Прыщик на бедре что-то слишком долго не проходит, не смотря на то, что стараешься его не чесать и вообще к нему не прикасаться и мужественно терпишь ужасный зуд. Наоборот, он ещё увеличился в размерах, и его странная синева стала только ярче. Он теперь совсем не похож на след комариного укуса, скорее - на чирей. Разглядываешь его с любопытством дерматолога и содроганием его же пациента, осмеливаешься даже аккуратно его ощупать. Его светло-голубое ядрышко твёрдое и безжизненное, а сам прыщ на гладко натянутой нежной коже ноет, моля снять печать с жерла и позволить ему извергнуться. Это заманчиво, это было бы так просто: сдавить его двумя пальцами у основания и выплеснуть на себя всю эту боль. Но почему-то не делаешь этого. Возможно, из-за того, что не желаешь видеть цвет гноя, который явно обещает быть совсем не белёсо-жёлтым, возможно, не последнюю роль играет то притяжение мерзости, когда соглашаешься стерпеть любые неприятные эмоции или ощущения ради того, чтобы увидеть, как нечто отвратное перерастает в нечто ещё более отвратное. Противоестественный магнетизм синего прыща удерживает от опрометчивых поступков. Где же он был, когда ещё совсем недавно опрометчивые поступки совершались налево и направо, что и привело к заключению в потусторонней ячейке? Но теперь уже поздно рвать на себе волосы... и, кстати, из ядра синего фурункула торчат три коротких и тонких светлых волоска.
Тем временем любимый человек начинает приводить в квартиру ещё кого-то. Теперь, вечерами слышишь звяканье уже двух ложечек об эмаль чашек. А позже, из спальни - глубокое мерное дыхание двоих. Причём, обычно, поначалу, оно гораздо более глубокое и надсадное, чем когда любимый человек спал в одиночестве, и с более чётко прослеживаемым ритмом, склонным к ускорению, затем - к апогею, а затем - к выравниванию до обычного. Это сильно беспокоит. Это терзает и причиняет страдания. И это беспокойство совершенно несопоставимо с тем лёгким шелохновением в душе, которое когда-то вызывала груда проблем, так и оставшаяся грозно раскачиваться где-то в зале, за спинкой дивана. Понимаешь, что необходимо срочно что-то предпринять, и чем скорее, тем лучше. Это зашло слишком далеко. Бесспорно, в новой комнате есть свои прелести. Но есть и недостатки. Огорчение перевешивает удовольствие - сигнал, что пора возвращаться. Лихорадочно выдумываешь более или менее осуществимый план побега, но дальше собственно лихорадки дело, почему-то, не идёт. Как это ни удивительно в сложившихся чрезвычайно угнетающих обстоятельствах, находишь откуда-то даже силы для самоиронии. Думаешь о том, что раньше было бегство из квартиры, а теперь вот - в неё. Да, квартира надоела, да, опостылела, измотала, придавила и лишила воли, всё верно, с этим не поспоришь. Но пребывать в преисподней новой комнаты гораздо хуже, притом, пока там, в спальне эти двое, кем бы ни был тот второй. Из комнаты нужно выбираться. Влетающий в выбитое окно ветер отрезвляюще холодит разгорячённое тело, концентрация тепла в котором особенно сильна на небольшой области на ноге, чуть повыше колена. Снова откатав штанину, обнаруживаешь, что прыщ продолжает увеличиваться. И очень быстро. Он уже похож на синюю шишку, а его ядро достигло сантиметра в диаметре - если так дальше пойдёт, им скоро можно будет играть в гольф или на бильярде. Если не в баскетбол, господи спаси. И пучок волос стал гуще и жёстче. А те двое, за дверью, кажется, уже развели там совместную жизнь.
Для начала определяешься с подходом. Комнату во что бы то ни стало нужно победить, но сделать это сможешь, только если будешь предельно чётко знать, какими методами воздействия следует орудовать и к чему следует прилагать усилия. Эта спальня нереальна. Предположение недоказуемо, но оно в этом и не нуждается, тут и так всё ясно безо всяких математических выкладок и метафизических экспериментов. Новый дверной проём в стене коридора возник не случайно и не от нечего делать - этому есть определённые причины. Их тоже не нужно искать, они очевидны. Жизнь была такой убогой, а мечты о рае - такими пронзительными и мощными, что, по-видимому, сознание, устав самостоятельно выдерживать эти запредельные ментальные нагрузки, взяло, да и отобразило их, подобно диапроектору, на стену прихожей цвета беж. Сознание как будто не смогло удержать в себе чудовищного веса материальности столь лелеемых тобой притязаний на лучшую жизнь, и переложила этот груз в буквальном смысле на плечи, прорвалось, как прыщ. Он всё больше. Что же это такое? Штанина уже так натянулась, что скоро разлезется по швам. Опасаясь, как бы гигантский нарыв не лопнул там от безысходности, снимаешь штаны и вышвыриваешь их в оконный проём за ненадобностью. Из пятисантиметрового ядра торчит копна волос, а синева уже охватила колено и с другой стороны неуклонно подбирается к паху.

5

Всё на свете устроено таким хитрым образом, чтобы быть неразрывно связанным со всем остальным. Незачем быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, что сколько их там ни есть, этих пядей, все они как раз таки и содержат за собой ту творящую энергию, средствами которой новая комната пребывала до сих пор и пребудет во веки вечные, если и дальше ничего не будешь делать для изменения этого положения. Очевидно, это помещение существует в вакууме посреди всеобщего присутствия, это такой пузырь в форме параллелепипеда со внутренними стенками, выложенными изысканным паркетом, побеленными или заклеенными выцветшими старыми обоями с вертикальным орнаментом. А внутри вакуума помещена дорогая мебель из натурального массива. Единственный парадокс, который тщетно разгадываешь уже очень долго: как сознанием созданное пространство, обладающее эфемерным качеством материальности, смогло погрузить в себя и заключить в себе того, посредством чьего сознания оно существует? Это слишком запутанно и сложно. В прямом смысле бьёшься об стену, но такая стимуляция ни к чему не приводит, кроме ещё одной шишки на голове.
А потом вспоминаешь о своём синем прыще, который так и не прорвался. Он становится поистине огромным, его ядро величиной с два кулака медленно выходит из ноги, которая значительно гипотрофировалась за то время, что носила в себе этот странный синий плод. Головка нарыва окончательно выходит наружу, и видишь, что она обладает отчётливыми антропоморфными чертами: у неё два глаза под сомкнутыми веками, маленький нос пуговкой, тонкие прямые губы и плотно прижатые к черепу уши. А из макушки отрос уже довольно длинный светлый чуб. И тогда, высунувшись из твоего бедра по шею, эта голова открывает свои глаза жёлтого цвета, очень яркого на фоне густой синевы студенистой белковой жидкости, но вместо того, чтоб закричать, как все новорождённые, она ухмыляется синими губами. Кричать и так есть кому. И раздирая глотку воплем, который вызван не ужасом, а, скорее, нежеланием верить в происходящее, хватаешь эту голову за волосы и выдёргиваешь её из ноги, как морковку за ботву. Под головой оказывается свёрнутое калачом тельце: локти и колени плотно прижаты к туловищу, но когда отбрасываешь этого уродца к стене, он довольно резво вскакивает на свои худосочные ножки, не прекращая паскудно улыбаться. Торопишься к окну и вываливаешься из него по пояс, и тебя рвёт соками, потому что давно не ешь, а соки и по цвету, и по консистенции в точности похожи на его белки. От этого становится ещё дурнее, хотя, кажется, дальше уже некуда. Резко оборачиваешься, опасаясь, что человечек нападёт со спины, но он всё так же стоит у стены, в которой когда-то была дверь. Улыбнувшись, он разворачивается лицом к стене, высоко подпрыгивает и издевательски щёлкает в воздухе босыми пятками, после чего проходит сквозь стену и пропадает, оказавшись на той стороне реальности. Из растянутого и безвольно обвисшего кратера над коленом медленно вытекает тускло-голубая жидкость, но боли нет, только чувство освобождения от чего-то, от нежелательной ноши, от незаслуженного бремени. Впрочем, если задуматься... но только не сейчас. Задумываться будешь после. А пока бросаешься вдогонку за этой омерзительной тварью - но расшибаешь лоб о стену и падаешь на мягкий ковёр. В глазах пляшут цветные пятна, сознание меркнет, но сверхъестественным волевым усилием удерживаешься в нём. Подползаешь к стене и приникаешь к ней ухом. Обострённый от частого употребления слух улавливает ровное глубокое дыхание в основной спальне, спокойную работу двух пар лёгких, и суетливое копошение в кухне, откуда доносятся металлические лязги и звон столовых приборов. И тихое, сдавленное хихиканье. А потом шлепки босых ног по паркету прихожей, слишком отчётливые в тишине. Они должны услышать и проснуться, они должны услышать. Но они спят. А потом шлепки прекращаются, и только мягкое шуршание коврового ворса, потом - возня в постели, невнятное мычание нехотя пробуждающихся людей, а потом - истошные крики, а в перерывах между ними - злорадное тонкое хихиканье, а потом снова крики, а потом визг, и уже не можешь отличить, кто из двоих визжит, а, может, и синий уродец тоже вносит свою лепту. И приглушённые звуки ударов. Удары, удары, очень быстро и часто. И постепенно визг сменяется стонами. А потом до твоего заострённого слуха долетают только тихие всхлипы. И снова хихиканье этого чудовища. А потом всхлипы постепенно затихают, и слышишь уже одного синего человечка, который продолжает несдержанно посмеиваться, уже в голос, без опаски кого-нибудь разбудить.
В ухо, прижатое к стене, вдруг тыкается что-то острое и холодное. Отскакиваешь от неё, и тогда это существо проходит сквозь стену так же, как и выходило, но оно уже не синее. Всё его маленькое тельце блестит, словно смазанное жиром, и оно красное. И из красного лица по-прежнему ярко сверкают маленькие жёлтые глазки. Человечек ухмыляется, поигрывая в ручонке окровавленным ножом для разделки рыбы. Потом он выбрасывает нож в окно, одним прыжком оказывается рядом и быстро суёт голову в дырку на твоей ноге. Не успеваешь и глазом моргнуть, как оно полностью скрывается внутри, запачкав всё вокруг кровью, и достать его уже невозможно. Кожа сразу же стягивается вокруг, а крохотный розовый прыщик, который остаётся на этом месте, выглядит в точности, как укус настоящего комара. Если некоторое время воздержишься и не будешь его расчёсывать, он сам и заживёт.
Поднимаешь взгляд на стену и видишь, что в ней снова появилась дверь. Борешься с головокружением, головокружение побеждает. С отчаянно кружащейся головой дёргаешь ручку - не заперто. Открываешь дверь и выходишь из новой комнаты. Притворяешь дверь за собой, и она тут же растворяется в бежевых обоях, но не замечаешь этого, потому что остановившийся безразличный взгляд приковывает к себе ужасающая своей жестокостью бойня, учинённая синим уродцем в спальне. Всё залито кровью. Медленно проходя мимо спальни в зал, чувствуешь адскую усталость. Накатывает такое опустошающее бессилие, что просто падаешь на диван и отключаешься от бесконечного потока мыслей. А груда проблем за спиной уже готова похоронить. Ну ничего, главное немного потерпеть, и прыщик сам заживёт, - вяло думаешь ты.