Диоптрий : Не синей пастой

Мария Поликарповна, здравствуйте, душа моя!
Вот уж полтора месяца минуло с нашей последней встречи, и как много произошло, голубушка. Как много слов сказано, мыслей сгинуло и не сделано добрых дел. Это было неподдельное счастье, потому чиста и лучезарна была наша дружба. Счастьем для меня было гулять с вами в парке, качать вас на качелях и читать стихи. На набережной мы смеялись, ели беляши и запивали их лимонадом, помните? А ваши глаза искрились и выдавали вас, милая, нежная моя Машенька! И вечера с чаем у меня дома... Как светла была моя печаль в тот последний вечер, когда я проводив вас домой брёл к себе.
Что же случилось? Что, чёрт побери?! Вы пропали, не отвечая на звонки и не звоня мне! Милая... ведь мы всего полгода встречались, неужели это много для любви и я успел вам надоесть? Ведь я боготворил вас Машенька, приобнимал нежно, целовал вашу пахнущую кремом руку! Ангел, что же случилось?
Поток, стройный поток... мысли текут и множатся, сознание ясно. Это не язык: который скудеет, не тело: которое чахнет. Поток могуч и тяжёл... и это всё, что у меня осталось. Всё: что ещё правильной формы и логично. Мария Поликарповна, душенька, я так много на вас поставил, но видимо не смог стать романтиком. Не смог соответствовать. И вот с тех пор как вы исчезли, я начал пить. Я начал бухать: по чёрному блять, напиваясь до соплей, а потом тяжело и натужно блюя. Да, я не работаю, дома грязь и огромные тараканы, которые пришли вместе с моей бедой... в гараже холодный автомобиль.
Вы просили меня рассказывать о себе всю правду, вот она, правда. Вместе с вами, ушёл тот которого вы знали. Тот, нежный и весёлый, дарящий цветы. Ушёл, оставив вместо себя потерянного, разбитого неудачника... Вы забыли у меня маленькую шариковую ручку, да, ту самую - от своего блокнотика. Это единственная память, да ещё и образ ваш. Три дня назад я был сильно пьян, я ходил по квартире как безумец, выл и бормотал стихи. И в прихожей на полу, увидел эту ручку, среди своей грязной обуви. Боясь увидеть себя в зеркале, я поднял её. А затем переписал все ваши телефонные номера на ладонь, опасаясь что мой блокнот исчезнет. Вскоре озлобился на себя и плюя в руку, остервенело стирал их. Адскую синюю пасту оттирал так долго, что даже выучил номера наизусть, ёбана! И пил опять в этот вечер, пил и плакал, харкая и матерясь... пока прихожая не позвала меня... зеркалом.
Кошмар давно шуршал за спиной, прятался по тёмным углам, заглядывал через плечо. Я боялся его, но боялся и света, любого. Огромное, в полный рост зеркало в прихожей, чуть искрилось в полумраке и мягко светилось. И я решил что это картина, прекрасное творение неизвестного художника, на которой увижу вас, милая Мария! Ангел хранитель мой противился, не пускал, но я пересилил его и рассудок, отпихнув. А зеркало... оно отражало шевелящуюся штору в спальне, из-за которой медленно и крадучись вышел отвратный кособокий карлик. Он приближался за моей спиной, обрастал шерстью и рос сам. Кошмар до боли стиснул горло, я знал что рехнусь, если посмотрю в глаза этой мерзкой твари. Но бес просто прошёл скозь меня, прошёл и стал напротив, частью меня. Он стоял под качающейся люстрой, приплясывал и строил рожи, хихикал и ссал себе под ноги... а потом показал мне шариковую ручку, зажатую в когтистой грязной лапе и стал бить себя в шею, остриём вашей ручки с синей адской пастой. Бес визжал брызжа слюной, и приблизил к моему лицу свою мерзкую рожу. И я встретился взглядом с его жёлтыми глазами... и заорал, дико заорал от ужаса и отчаяния. Тьма скрыла видение, неведомая тугая сила швырнула меня к потолку, прижала к нему грудью и понесла с бешеной скоростью по чёрному, зловонному коридору...
Теперь мне легче, милая моя Мария Поликарповна. Второй день я лежу на нашем с вами любимом диванчике, с мокрым полотенцем на лбу и заросший вонючей щетиной. Рядом на полу, стоит голубое пластмассовое ведёрко... но меня больше не рвёт, нет-нет! Я трезв и просветлён. Я тихо весел и спокоен, даже могу курить и пить воду. Единственное неудобство, милая моя Машенька, это жесточайшая эрекция. До боли, до ломоты, многими часами к ряду. Кажется теперь я понял главную свою ошибку. И вот лежу я в своей залитой солнцем комнате, со звенящим членом, прижимая к слабой груди вашу шариковую ручку. Ведь вы понимаете, это письмо - поток. Русло реки времени и сознания. Завтра, завтра я сяду и напишу вам на бумаге. Вот всё это напишу, как вы просили, всю правду. Надеюсь на это хватит синей пасты, ведь её так мало осталось... но чтобы до последней точки, с которой надеюсь я забуду вас, любимая моя. Ведь теперь свободен, видел то, от чего теперь болят глаза и трясутся внутренности.
За сим откланиваюсь, голубушка моя, Мария Поликарповна и... и будте вы прокляты. Завтра. На бумаге, если проснусь...