Шизоff : Проездом в Лондон

«Я смотрю в чужое небоооо из чужого окнаааааaаа
И не вижу ни одной знаааакомой звездыыыыыы...»

Далее - заунывный трам-пам-пам.
Нечто хорошо подзабытое.
Ходил, бродил, не встретил.

Одинокий питерский божок

1.
Благая весть о божественном статусе настигла меня в совсем другом городе. Относительно чужой страны.
« ВИТЯ НАШ БОГ! ЦОЙ ЖИФ!!» - агрессивно-пурпурный, кракалястый речитатив хамски раскроил неприметную и мирную стену. Вот так, походя, ткнуло родиной. В грузный от местного пива живот, и сразу ввысь, в голову. Всплеск нефильтрованного счастья. Или ностальгическая отрыжка в 5 %. Последний вариант ближе к истине.
Градуса, однако, хватило. Я спустился с небес в ближайший подземный переход, и совершил глупость.

МП-3 – говно формат. Названия песен на хохляцкой мове. От пива изжога: вода не та. Не тот хмель. Не тот солод. Одна радость, что Цой жыф. А то уехал бы я, к дьяволу, в Лондон. Но божественное присутствие не даёт спрыгнуть с киевской иглы. Причащаюсь питерской аудиокровью, сбиваю дозу местного абсурда. Нынче в моде «Бумбокс».

Прелесть какая – бумбокс! Бум! Бокс! Динамично, задорно, бессмысленно. Майдан, Крещатик, братья Кличко. И каштаны цветут. Жирно так, приторно.

Девки под каштанами ходют. Приятные, сочные девки, в масть каштанам. Цветут. А вокруг мужики толкутся. Как шмели. Глухо жужжат, все в полоску. Поперечную. Хоть и так поперёк себя шире. Как и мова, головы дивно круглы и опрятны. Подстрижены, приглажены, спортивны. Крепкий, основательный, чернозёмный народ. Не чета мне, болотному горлуму, - зарос, как лошак, худ и тёмен.

Впрочем, одна из гарных дивчин глянула с интересом. Та, что божественный диск мне отрыла из кучи бумбокса. В припадке энтузиазма наврал с три короба: да, мы тогда, с Витей, в 87-ом, отжигали на Рубинштейна, ух! Кино, там, вино, и домино. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Город трёх революций. Ясен хрен, что участник. Ветеран. Всех трёх.Сразу.

Вру я легко. Потому как всю жизнь. И не только себе.
Это, руку на сердце, и неплохо. Девочка, вон, осталась довольна. Оксаной зовут. Кажется... Пофиг. Нам с ней не жить, потому что я весьма холост. Таким, как я, место в Лондоне.

2.
Лондон – город убеждённых холостяков. Вычитал где-то, давненько. Врезалось на всю жизнь. Почему? Потому что сам такой. Это состояние души, образ жизни, а если дальше копнуть, то и мировоззрение. Весь мир или скручен в семейный рог...нет, сплетён в тугой узел, -- или автономно холост, отстранён. Холостяк является вещью в себе, он самодостаточен, и, как любой одиночка, непредсказуем. Медведь-шатун. Настоящий холостяк не рождается, а просыпается в жизнь. Он не стремится в мир, его туда разбудили. Поэтому он не видит мира, а косит на него исподлобья, сильно миром недовольный.

Ближе всего к холостякам стоят бляди. Их роднит врождённая обречённость на одиночество. Антагонизм к семейным узам, привязанностям, долгу и морали. Если они волею судеб и попадают в силки ложно понятых социальных истин, обрастают супругом- домом-детьми, то это майя, мираж и надувательство. Дом строится на песке, любовь на лжи, дети искалечены уже в проекте. Разве что побитая жизнью блядь воткнётся в кондового холостяка. Наоборот, разумеется, но не суть.Тут возможны варианты, порою забавные. Даже удовлетворение возможно. Своеобразное такое, вывернутое против себя, перекрученное состояние. Вроде мастурбации перед кривым зеркалом. К тому же им легко расстаться. Если, конечно, они не поубивают друг друга. Шатун непредсказуем, блядь неисправима. Страшно, но весело, чёрт возьми. Адреналин. Тот, что толкает кровь по венам, говно по трубам, а человека по жизни. Идёт он по жизни не смеясь, а криво улыбаясь, но хоть идёт, а не киснет портянкой в семейной квашне, вместе с тюлевыми занавесками, постельным бельём, и пелёнками. Идёт в свой Лондон. Или Париж. Бляди финишируют на берегах Сены, холостяки ближе к Темзе оседают. Гипотетически, в душе, в идеальной модели. На деле же Лондоном может стать хоть Москва, Петербург или вот, пожалуйста, - Киев. Главное, чтоб город побольше, в нём более естественны затерянность и одиночество. Как остановка на пути в небесный Париж или Лондон, очень даже ничего. Особенно летом.

Летом хорошо видно, кто есть кто. Если в пять утра на балконе стоит мужик в трусах, курит натощак, и натощак-же пьёт пиво – это явный холостяк. Вполне вероятно, что в комнате у него за спиной на тахте разметалась какая-то блядь. А вот если он в пять утра пьёт из горла водку, копаясь в поисках бычков даже не в пепельнице, а в ящике для рассады, то это уже настоящий холостяк. Натурал. И вместо бляди у него в комнате стопудовая блядь, то есть блядь, на которой он счастливо женат месяц, два, а то и больше, хотя это не важно, потому как осенью разведутся, как пить дать. Ему остро захочется в Лондон, ей в Париж, они полетят разными рейсами. Париж с Лондоном разделяет вшивый Ла Манш, поэтому они уверяют себя, что это не навсегда, это так, передышка, тайм-аут, лучший выход на данный момент. На деле же она оказывается в Сургуте, а он в Бобруйске. С*est la vie. И это неплохо.

3.
Я пью «Бехеровку» и смотрю в чужое небо. Напиток достаточно крепкий, но опять же приторный. Как местные девичьи груди, традиции, и каштаны. Небо высокое, как и хотелось. В Питере оно давит, об него задеваешь головой. Правда, там я пил на шестнадцатом этаже. Настойку боярышника. Под «Оптиму». Тут седьмой, «Camel» и настойка с более благородной рецептурой. Поднялся я, или опустился? Небо выше, или сам присел? Там я из окна наблюдал строительство высотной башни, потом гипермаркета, затем...Затем наскучило и обрыдло. Картину несколько скрашивало далёкое кладбище. Слева. Тут кладбище по правую руку. Напротив стеклянная башня, ну надо же, а?! И какая-то промка неясная, поезда опять же мимо гремят. В основном ночью. Почему так?
Переселяюсь отсюда, решено, обстоятельства. Квартирка получше, лоджия гиганская. Правда, опять поезда: вокзал в десяти минутах ходьбы. И пустырь. А ещё цокольный этаж. Небо будет – выше не придумаешь. Только вот что за понт в такой лоджии? Носки сушить, да кактусы культивировать... Пиво уже не попрёт, да и водка вряд ли. Пить водку, глядя на пустырь – прямой путь к безумию.
Зато там не будет карликов, однозначно. Не знаю уж, насколько опасна баба с пустыми вёдрами, но вот лилипут меня прибил не по-детски.
Вылез я в пять утра по москве, – так и живу по кремлёвским курантам, чтоб впереди планеты всей, - не спится с бодуна, сушняк долбит, дай, думаю, в ночник прогуляюсь. По утренней свежести. Абрикосов цветущих сонной неги вкушу, с плакучей ивой всплакну мимолётно... Ёпссс!!! Лифт громыхнул, двери разъехались, и...

Двери по сторонам, глаза на лоб. Явление отрока Варфоломея: лысый, маленький, горбатый, личико сморщеное, в складочку, как у старичка шарпея. Складочки, однако, в щетине. Брутальный такой чел, хоть и в умывальник ему нассать разве что с табуретки. Глазёнки на меня вытаращил, брыльца сурово обвисли. В обезьяньих ручках – ведро. В ведре, на дне, какая-то ересь: то ли говно, то ли плодородные местные почвы. Запашок так себе, гнилью тянет. Я от неожиданности аж отстранился, и руки к лицу – а ну как метнёт черномор в больную голову своим зельем?! В четыре-то ночи по местному, да с бодуна....

Нет, вышел, просеменил к самой насосанной, под красное дерево, двери, тару аккуратно поставил, ключ достал, ковыряется. Ключей целая связка. Как у Плюшкина. Тот, помнится, тоже помойку под замком сохранял от чужого завистливого ока. Я бочком, деликатно, опять к лифту, пупочку надавил, а тут в спину: «Свете привет передай!». Голосом таким басовитым, вроде Вия, - «Поднимитеее мнееее векииии, ууууу!». Откуда что берётся, прости господи?! Повернулся, а он мне лукаво подмигивает и рыло кривит, типа в панибратской циничной ухмылке. «Ага, говорю, передам». И в лифт спрятался. Всё, аллес. Знал бы Свету, жил бы в Сочи...Какой там Цой, тут жыф -- Гоголь!!!
Я потом с ним познакомился ближе. Заинтриговал он меня, эльф картофельный. Раз, когда начало уже шквалить от группы крови напополам с бехеровкой, и жутко хотелось метнуть харч на родину, прямо с балкона, решил пробить эту тему. Рассудил просто. Вряд ли у этого недоноска есть половинка. Он сам, бля, как четверть. Значит одинок, как степной волк Чак Норрис, и тему поддержит. Да и не разоришься с таким малолитражным, а поглядеть интересно, бесплатный цирк. Опять же, в творческом кризисе новые впечатления – самое то. Мальчик-с-пальчик в быту. Чем не тема?! Это я уж сам себя гоношил, просто впадлу стало глушить в одну харю. Штаны натянул, бобочку оранжевую, - мало-ли этот перец национал-патриот? - бутыль прихватил, и к нафокстроченной двери направился. Звоню, весь заранее приветливый, как свидетель иеговы, а тут, понимаешь, из распахнутой двери вылезают очень неслабые сиськи. На длинных ногах, и все в локонах. Рыжих. Не сиськи, разумеется, а то что сверху. И всё это дело молчит. Довольно неодобрительно. А я так растерялся, что не нашёл ничего лучше, как заявить, что пришёл, мол, от Светы. К хозяину. Его нет? Ух ты! Ну ладно, я пошёл, звиняйте. Какой Светы? Да так... Потом как-нибудь, при личной встрече, когда ваш гарный хлопец вернётся, приятно было, суп убегает, пока.

Ну, а вечером он и сам пожаловал, ясный пень. Когда я уже состоялся как личность. В мясо.

4.
Чёрт, мне ужасно хочется в Лондон. Где лондонский дождь, карлики неженаты, по пустырям не громыхают товарняки. Меня не радует щедрое солнце, достал Труханов – я валялся на пляже, благосклонно разглядывал достоинства местных дам, жизнерадостно окунающихся в Днепр, меня радовало, что восемьсот лет назад ровно напротив крестили Русь, и вдруг заметил, что в железные трубы, вкопанные в песок, сверху воткнуты какие-то ветки. Имитация пальм, закос под Гаваи. Почему-то меня огорчил этот нездоровый закос, просто жесть какая-то. Я убежал с этого Бали так стремительно, что забыл плеер. Кто-то нашёл, обрадовался. Предполагаю, что питерского бога утопили в том же Днепре, как и Перуна. Другие люди, другое время, другие боги. Всё шиворот-навыворот, и если не вокруг, то во мне.
Я тогда пил с гномом, и всё думал: так жить нельзя, это неправильно. Он обдирает по ночам кору для орхидей, живёт с двухметровой бабой, передаёт привет моей квартирной хозяйке. Он, сука, думал, что я её муж! Бля, он сам-то её видел?! Ещё бы – сморщенный вафельник рассупонился по диагонали, - у него с ней БЫЛО. Мне можно, я же не муж, поэтому.... Я схожу с ума. У этого выползня баба с модельной фигурой, а у него, понимаешь, БЫЛО с каракатицей. И он думал, что у меня с ней тоже БЫЛО. Или ЕСТЬ. Или БУДЕТ. Карлик качал мою бехеровку, как насос, и не пьянел. Только становился всё гаже и интимней. Пожурил меня за акцент. Сказал, что писать книги – хуйня, вот орхидеи – это вещь. Обругал Россию за газ. Пообещал приватизировать Крым. Узнал, что мне всё это похуй, насупился, допил, и ушёл не попращавшись. Пока я с ним пил, наш рост почти уравнялся.
Нет, я уеду. На пустырь. Там нету развратных карлов. Хрен с ним, что уже не балкон, а терраса. Плевать, что носом уже закопался. Насрать, что сакральный диск проебал. Это ещё один шаг к Лондону, надо двигаться, двигаться.
Я читал, что Высоцкий часто маячил на балконе, курил, вглядываясь в ночное небо. Он был холостяком высшей пробы. Плевать, что у него была парижская жена Марина Влади. Она и была нужна лишь для одного – чтобы рассказать. О том, что когда он, -- подавляя отрыжку, морщась от дыма, ёжась от сырости, - вглядывался куда-то вдаль, то это был поиск. Творческий поиск. Себя, и того самого Лондона. Думаю, что он там встретился с Витей. Похоже на то. Завидую, надеюсь, жду

У меня, кстати, за спиной тоже проснулась жена. Только вряд ли она что-нибудь расскажет, вся в парижских мыслях и переживаниях. Плевать. Лондон – дело мужское и камерное.

Жаль только, что рассказать ей будет особенно не о чем. Я не Высоцкий. В Лондоне вовсе не нужен.

Хрен с ним. Допью, и уеду.

В Бобруйск.