Щикотиллло : Башня

Части 2 и 3 (исполняются, как обещано, без перерыва)
Начало тут: http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=24681

Скерцо

Troppo zapadlo (слишком коварно)

- Признайся, Пекарь, залазил на Башню по задней лесенке? - доверительно склонившись к Мише через барный столик спросил Женя Соколов.
- В каком смысле? – Миша отхлебнул тоника и забросил пригоршню арахиса в рот.
- Да ладно, неужели ты ей в очко до сих пор еще не засадил? – хихикнул Женя, - Вот уж не пизди! Ты ж уже пол-офиса окучил.
- Да что я - камикадзе? Тут за один намёк с работы вылетишь! Эта подруга - из тех, кого если в дверь первой пропустишь – сразу за харрассмент предъявит. А уж за ЭТО…
- Эх, блять, продвинутый ты чувак, Мишаня, а бабской душе – нихуя не смыслишь! Проставься текилой из бара – расскажу тебе холодящую кровь, но правдивую и увлекательную историю про нашу Начальницу. Эй, уважаемый, две текилы плиз!
Итак, как грится, здэлай погромче музику, сэстра. Начнём, пожалуй.
…Короче, остался я как-то в офисе допоздна – отчёт хуярю. Ёбнул из холодильника парочку «Йевера» представительского, потом зашёл в бабский туалет. Я, между прочим, если в офисе никого, всегда в женский срать хожу – чище там. Знаешь, бабы хотя бы потому лучше мужиков, что на круги унитазные не ссут! И после них не надо санитарить и по кругу унитазному оригами из туалетной бумаги выкладывать...
Так вот, отложил я кокон, вышел – руки мою. И вдруг чую – кто-то у меня за спиной стоит и тяжело так дышит. Оборачиваюсь – Башня. И откуда она взялась – все ж вроде бы ушли? Я, блять, с испугу чуть второго кокона в штаны не метнул! Открываю рот, чтобы извиниться за вторжение на чужую территорию и вдруг вижу в её глазах ниибацца первобытную похоть. Стоит, пялится мне на ширинку дышит тяжело, а сама блузон расстёгивает. Я, типа, начинаю – извините, я по ошибке… А она подходит ближе и – хуяк мне руку на ширинку! Хватает через штаны за яйца, пятится спиной в кабинку и тащит меня за собой. Садится жопой на унитаз, расстегивает мне ремень, зипер и начинает отстрачивать. Глубоко так, жадно – а у меня одна мысль – я ж после ссанья хуй плохо стряхнул – неудобно перед начальством, блять!
А ей, походу, только вкайф, причмокивает-похрюкивает и в жопу палец мне сунуть норовит, а я уворачиваюсь. Потом, блять, разворачивается, становится одним коленом на крышку унитаза, задирает юбку и грит: «Фик михь!». А под юбоном – трусов нихуя, голая срака с татуировкой в виде ромашки на левом полужопии! Ну я пристраиваюсь ей в пелотку вдуть, а она: «Найн, ин ден арш!» - и запихивает мою залупу прямо себе в шоколадку. Разработанное такое очко, но упругое…
Блять, как же она орала! А я всё боялся, что на её крик охрана с первого этажа сбежится. Я пытаюсь ей рот зажать, а она только глубже очком насаживается и сама себя по щекам пиздит. Ну и я чё-то озверел совсем, типа, получай, фашист, гранату, хватаю её за кудри одной рукой, а другой - ебошу ей сбоку по ебальнику. И тут она кончает! Счастливая такая встаёт, одёргивает юбку и выходит.
Я совершенно в ахуе сполоснул шершавого, а когда вышел из туалета, её уже в офисе не было.
На следующий день я боялся попасться ей на глаза, но Башня вела себя, будто нихуя не было. Мускул на лице ни разу не дрогнул при встрече! Даже обидно: любую нашу бабу отъебёшь – всё-таки какое-никакое событие. А этим западным проблядям поебаться – как посрать сходить!
Так вот, походу она не только меня в офисе выебла. Я тут с Аликом Мартиросовым в курилке за жизнь тёр, и выяснилось, что он тоже Башне в очко засаживал. Когда она с ним по Черноземью ездила. В каждом городе насиловал по её заказу. Жестко пиздил. А в воронежской гостинице положил в ванну и поссал ей на череп по её просьбе.
Короче, Мишаня, мы имеем дело с мазохисткой-нимфоманкой штопесдец. И я был уверен, что уж с тобой-то она в первую очередь дуплом торганула…
- Да точно не подкатывал я к ней! Нихуясе Барбара, - непривычно для себя матернулся Миша Пекарь и влил стопарь текилы в пересохшее горло, - а я-то думал, у неё вообще классический случай тестикулярной феминизации. Высокая, мужеподобная, умная, без волосяного покрова и с напрочь отсутсвующим либидо.
- Гыгы, сам ты без либидо! Зажми её в уголке и ёбни посильней в башню, гыгы, Башню в башню - сразу кончит, не начиная! Не веришь – поинтересуйся у самого Алика, тока аккуратно, не говори, что я тебе рассказал. Давай еще по одной?

Фламандский танец

Moderato (умеренно)

Наутро начались занятия. Их вёл молодой бельгийский профессор, специально привезенный фирмой из Гентского университета. Накануне за ужином он, покинув стол, отдельно накрытый для аппер-менеджмента, подсаживался со своим фужером по очереди к каждому участнику тренинга и представлялся, как Вим. Просто Вим. You can call me Wim. И чокался. К концу ужина он упился в говно и заснул прямо на диване в фойе.
Судя по слайдам вводной лекции о тринадцати законах маркетинга, профессор Вим Ван дер Конт был законченный педераст. Он то и дело иллюстрировал лекцию своими фотографиями топлесс, показывая себя то связанным на стуле с кляпом во рту, то прикованным наручниками к батарее, то обмотанным тяжёлыми цепями.
Случайно ли, нет ли – но Миша оказался за одной партой с Аликом Мартиросовым. Они тихо угарали над пидорскими замашками лектора, а в перерыве разговорились на тему, почему же на Западе так много извращенцев. У Миши была на этот счёт своя теория:
- Посмотрел я на их жизнь европейскую. Понимаешь, Алик, у них там ничего не происходит. Ни хорошего, ни плохого. Ни-че-го! Вот просыпается такой бюргер, выпивает кофейку, запихивает в себя полуметровый багет с колбасой-сыром, дежурно чмокает зануду-жену, садится в хорошую машину и едет в офис. Паркуется каждый день на одном и том же пронумерованном месте, еще двадцать шагов – и он за компом. Вечером – та же петрушка: двадцать шагов до машины, дома вытащил из подвала пару-тройку бутылочек пива – и сел передачу любимую смотреть. Знаешь, какие у них самые популярные вечерние программы? Например, «Либе зюнде» (любимый грех). Ведущий – транссексуал Лило, переделанный в бабу. Наприглашает в студию всяких знаменитостей, порнозвёзд и давай рассуждать про то, какие анальные шарики самые популярные или какой стоматологический материал лучше всего годится для слепков гинеталий партнёра, чтобы их потом на шее носить, как амулет. Вот тебе такой изврат придёт когда-нибудь в голову? А их, понимаешь ли, нормальный секс уже не заводит – подавай с вывертом обязательно! Оно и понятно: весь день без движения, сплошной застой в малом тазу, а пиво – ещё дальше венозный отток угнетает. Вот и встаёт у них только на тайских мальчиков да эсэсовок с плётками.
- А я думаю, что как раз в эсэсовках и дело. Эти кобылы немецкие так запугали своих мужиков, что те боятся к ним подойти. А зря. С виду грозные недотроги, типа нашей Башни, а на поверку оказываются ахххуительно ебливыми!
- У тебя чё, опыт с такими был? – невозмутимо поинтересовался Миша, помня своё обещание не палить Женю Соколова.
- Это не моя тайна, гыгыг! Одну из таких ты знаешь.
- Чё, неужели ОНА?
- Обещай не пропиздеться.
- Бля буду, - второй раз за сутки проматерился Миша и принялся слушать детализированный отчет регионального представителя Мартиросова о сопровождении им фрау Китцлер в командировке по Югу России.
Алик экспрессивно и в подробностях рассказывал Мише о том, как он отчаянно драл Барбару в и Воронеже, и в Липецке, и в Тамбове… Всё время только в очко и с обязательным элементом насилия, но с условием не бить по роже – завтра на работу. И как в Курске ему это порядком остопиздело, так что он отмудохал её до беспамятства и даже пересрал, что убил, и как наутро она, счастливая, целый час замазывала кровоподтёки на теле тональным кремом. И как в последний день, в Белгороде он на коду исполнил ей «Голден шауэр»…
При иных обстоятельствах Михаил воспринял бы повествование полуармянина Алика, как традиционный пиздёж – скажем, под влиянием закавказских отцовских генов. Он почему-то вспомнил, как его однокурсник Гурам Мегвинетухуцеси по кличке Винету частенько привирал про свои стремительные победы на любовном фронте, и что якобы все самые лучшие девушки курса у него сосали и выстраивались к нему в очередь: Гурамчик, выеби! Многие верили грузину, как и тому, что он из древнего княжеского рода. А на поверку Винету оказался пиздуном и нищебродом и женился в конце учёбы на самой страшной девушке курса: худшей из двух близняшек Лобко по прозвищу сёстры Пубис.
Только вот сегодняшний рассказ Мартиросова уж очень подкупал своей подробностью. Больше всего в его правдивости Мишу убедили некоторые подробности: Алик, как и Женя, упомянул о пристрастии к силовым методам и анальным забавам, и особенно – о татуировке с ромашкой на левой ягодице Барбары.
Миша даже на минутку представил себя на месте Жени и Алика, но быстро прогнал эти мысли. Тем более, что в этот момент в коридорном проёме показался хрупкий силуэт Лены Рыжиковой. Она подошла к ним изящной походкой и окатила ароматом свежевыпрыснутого Кристиан-Диора:
- Ну что, народ, как вам лекция? По-моему интересно, а?
- Леночка, - сладко пропел Алик, - Я вообще считаю, что чем больше будет таких лекторов, тем лучше! Значит нам-натуралам достанется больше таких девушек, как ты.
- Чёт я не догоняю, о чём вы, - сказала Лена и порхнула в аудиторию.
- Всё-таки прелесть, до чего она неиспорченная, - нежно проводил её взглядом Миша и подумал: «Поскорей бы вечер».
- Нихуя тут не попишешь, - так же глядя Лене вслед вздохнул Алик, - Нашим бабам деваться некуда: у них вся судьба зависит от внешности. И карьера, и мужик по жизни. Вот западным – похуй: на каждую кобылу найдётся свой Фриц, особенно если бабло у неё имеется.
- Да нет, на самом деле достали фрицев их эмансипированные подруги. Вот и носятся они по миру в поисках женственности. Привозят себе жён из Доминиканы или Тайланда, иногда даже по почте их заказывают. И надеются, что обретут этакую фею, которая окружит своего Белого Принца любовью и лаской. Только вот получается совсем по-другому: приезжает такая мартышка и первые пару лет играет в покорную рабыню, пока не получит вид на жительство. А вот потом - постепенно начинает строить и порабощать своего суженого. Лет через пять этот огромный викинг уже окончательно подсажен на свою маленькую коварную половину и спешит выполнить любую её прихоть.
- А наши бляди, говорят, тоже у немцев в ходу?
- Не то слово! Зацепит такая доярка где-нибудь в Донецке командировонного немца, перезжает к нему и начинает доить. Потом постепенно перетаскивает в Германию своих детей от прежних браков, родителей, потом бывших мужей, и все они дружно сидят на шее у бедного работяги. А она быстро входит во вкус, начинает уже перед его друзьями задницей крутить, унижать кормильца прилюдно, крыть на чём свет стоит и его, и сраную Германию. Даже пиво по вечерам запрещает пить, типа алкоголик поганый. И чем хуже она себя с ним ведёт, тем почему-то больше он боится её потерять и паникует при каждой её наигранной истерике. Такое впечатление, что у немцев просто в крови мазохизм. И чувство вины. За мировые войны, за холокост. А ещё – за «Хексенхаммер».
- Чёзахуйня?
- «Молот ведьм» - книжка такая, написанная двумя средневековыми немецкими монахами-садистами. О том, что все сколько-нибудь привлекательные женщины суть порождение дьявола. И методичка - как выпытать у них признание, что они ведьмы. Вот и остались в результате такой селекции одни бабы с яйцами. И ещё одна есть у меня теория по поводу отсутствия женственности у немок – лингвистическая.
- Это как?
- Знаешь, что в немецком языке слова «девушка» и «женщина» - среднего рода? Das Maedchen и das Weib! Вот и живёт всю жизнь такое девочко с осознанием своей принадлежности к среднему роду. Небось еще и имя у неё соответствующее: Гудрун, Дагмар, Герборг… Вот ты бы назвал свою дочку Гудрун?
- Пиздец, конечно, - ухмыльнулся Алик и вдруг вспомнил сестёр отца – усатых тётушек Ашхен и Шогер. «Заебал, энциклопедист хуев», - с раздражением подумал Мартиросов и про себя порадовался, что Пекарь, похоже, схавал дезу про Барбару.
Занятия по маркетингу и тим-билдингу проходили в актовом зале на втором этаже главного (так называемого генеральского) корпуса санатория «Барвиха». В этом же корпусе располагался бар, а на третьем этаже было несколько двухкомнатных номеров-люкс в сталинском стиле. В одном из них расположилась Барбара Китцлер, в другом – бельгийский профессор. Остальные же сотрудники фирмы были размещены по одноместным и двухместным номерам в других корпусах санатория.
К радости Миши Пекаря, и ему, и Лене Рыжиковой достались одноместные номера – а значит, вряд ли кто сможет помешать его планам на предстоящую ночь. На новогодней корпоративной вечеринке Лена уже подарила Мише свой горячий поцелуй, но потом, после отпусков обоих слегка отвлекла рутина. А сегодня, по пути на ужин - Лена просто шепнула Мише: «У меня пятнадцатый номер в пятом домике, только приходи попозже». Так, как-то по-простому, по-домашнему сказала, что у него сначала ёкнуло в груди, но потом стало как-то обыденно: азарт пропал, что ли.
А за ужином Миша поймал себя на том, что его мысли постоянно возвращаются к Барбаре и к её вновь открывшимся нимфоманским наклонностям. Этот новый образ начальницы настолько не совпадал с собственными Мишиными представлениями о ней, и он пытался переварить информацию. Предстоящая благосклонность Лены как-то постепенно отошла на второй план – как само собой разумеющееся событие, в какой-то степени обязательная программа. К тому же, до поздней ночи было далеко – поэтому Миша охотно присоединился к Жене Соколову, когда тот пригласил его лакирнуть окончание учебного дня парой стопок текилы в баре генеральского корпуса.

Сарабанда

Brutto maestoso (по-скотски, величественно)

Женя, уже прилично принявший на грудь, дожилался Мишу за барной стойкой. Рядом с ним на стойке возвышалась огромная хрустальная ваза с букетом алых роз:
- Вот, наши бабы купили для Башни букет, а она его в актовом зале забыла. Я тут вазу местную у администраторши раздобыл. Надо бы ей отнести в номер, да чё-то хезаю я к ней заходить. Ща начнёт опять за штринку хватать – а у меня точно не встанет – сёдня птичка перепел я. Может, ты отнесёшь? Выебешь заодно по обстоятельствам, в случае чего. Глядишь - она завтра с нами всеми подобрей будет, гыгыг.
- Да ну ладно тебе! Как погонит меня из номера и с работы заодно…
- Блять, да отдолби ты её в очко! Она же после этого за тобой на карачках ползать будет! Отпизди её как следует.
- Да я вообще-то баб ни разу в жизни не ударил. И в жопу, честно говоря, не засаживал…
- Мишаня, да ты охуел! Вроде бы продвинутый чувак во всех отношениях и не знаешь, что во время ебли в бабах просыпаются первобытные инстинкты. Ну да, им, конечно, приятно, когда их ласково ебёшь. Ну прутся там, от твоего кунни. Но только вот когда ты берёшь её за волосы и со всей дури об стенку ебальником, а потом засаживаешь ей без смазки в очко и ещё пару раз по еблу сразмаху дашь – тут в их глазах сразу и страх, и благодарность! Такого они никогда не забывают и бегают потом за тобой, как дрессированные… Давай ёбнем по стакану – вот я тебе взял уже.
Миша махнул стакан текилы и не стал закусывать. Он продолжал слушать Женю про то, что ебать тёлок просто так, классически – это всё равно, что собачке бегать и обоссывать деревья-метить территорию. В-общем, оказывается, Миша ещё толком в своей жизни и не ебался, гыгы! Потом тот перешёл на тему подвига дедов и отцов, что всех немцев надо опускать штопесдец, а уж ему-то, еврею, сам Бог велел за холокост…
После трёх двойных порций текилы Мишу наконец-то вставило. Он резко слез с барного стула, взял со стойки вазу с розами и отправился на третий этаж.
Его собутыльник остался в баре. Ему вдруг стало тошно от себя самого. Пойти, остановить Мишу, сказать, что всё - розыгрыш? Или найти Алика, уже вжопу пьяного, и дружно поржать над этим жидовским карьеристом? Ох, как было ему тошно! Кроме того, текила в обнимку с ужином рвалась на волю, и Женя Соколов вывалился из генеральского корпуса наружу.
На улице шёл снег. Зима решила исполнить коду и напоследок засыпать округу огромными мокрыми хлопьями. Женя пару раз подскользнулся, но каждый раз собирался силами и вставал. Он завернул за угол и принялся метать харч на свежевыпавшую порошу…

Барбара уже давно находилась в своём номере. Сперва она включила ноутбук и пробежалась по своей завтрашней презентации. Затем она достала из сумочки наполовину выжатый тюбик с кремом ромашки, выдавила из него на указательный палец два сантиметра крема и привычным движениям смазала анус. Потом она встала в коленно-локтевую позу истала сжимать-разжимать травмированного Наполеоном сфинктера. Это стимулировало микроциркуляцию и, по мнению австрийского доктора, в комбинации с кремом хорошо способствовало заживлению слизистой.
Барбара была по-немецки педантичным и исполнительным пациентом. В результате регулярной лечебной гимнастики, сфинктер стал, наверное, самой сильной мышцей Барбары, и она, вероятно, могла бы посостязаться с героиней ремарковского «Чёрного обелиска» в выдёргивании задницей гвоздей из стены.
При этом фрау Кицлер была химиком, а совсем не физиком. Была бы она сильна в оптике – знала бы, что если на улице темно, а в комнате включен свет, то всё происходящее внутри просматривается через гардинную тюль, как на ладони. А может быть, она не придала этому значения, так как была уверена, что никого на её верхнем, генеральском этаже нету. Так или иначе, но боковом крыле здания у лестничного окна замер с цветочной вазой в руках Михаил Пекарь. Он как раз поднимался по лестнице и решил выглянуть наружу, чтобы понять по зажжённому свету, в какой номер ему стучаться.
Увидев свою начальницу в пресловутой позе, а также её манипуляции с анусом, он отбросил последние сомнения по поводу Башниной нимфомании и рванул по этажу в сторону её люкса, прикрывая вазой свой эрегированный член.
Устышав стук в дверь, Барбара Китцлер накинула халат и приоткрыла дверь.
- Sie haben Ihre Blümen vergessen Frau Kitzler* , - начал с порога Миша, прикрывая вазой свою эрекцию.
- Das ist aber sehr lieb. Herein spazieren Michael! Und stellen Sie bitte Ihr Strauss auf den Tisch**.
Барбара подошла к столу и стала прибирать свои бумаги и отодвигать ноутбук. Миша возрузил вазу на середину стола и вдруг бросился срывать с Барбары халат и исподнее. Та не сразу поняла, что с ней происходит, и когда до неё дошло, что надо сопротивляться, Миша уже повалил её на стол животом, спустил с неё трусы и принялся судорожно, дрожащими пальцами расстёгивать свою ширинку.
И тут его взгляд упал на оголённые ягодицы Барбары.
Ни на левой, ни на правой половинке не было никаких следов татуировки. Ровным счётом ни-че-го!
Миша вдруг всё понял. Его примитивно подставили. Мысли понеслись с бешенной скоростью. Всё кончено. Прощайте, карьера, работа за рубежом и, вероятнее всего, свобода. Вряд ли это сойдёт ему с рук – Башня немедленно заявит на него, и его очень быстро упекут в цугундер, дабы не развивать международный скандал.
У Миши засосало под ложечкой. Сладковато-тошнотворное тепло поползло по затылку.
Но Барбара почему-то не кричала. Она развернулась к Мише лицом, стыдливо прикрывая одной ладонью оголённую грудь, а другой – лобок и молча, оторопело и завороженно смотрела на его медленно опадающий обрезанный член. Она не понимала, что с ней происходит. Какая-то неведомая сила вдруг как будто бы лишила её сил и стала придавливать сверху. Ноги начали подкашиваться, она медленно опустилась перед Мишей на колени и принялась сосать. То, на что её столько раз безуспешно пытался раскрутить прыщавый Торстен – она дарила своему подчинённому, простому виницкому еврею!
Миша еще не до конца верил в реальность происходящего. Но неискушенная в оральных ласках Барбара создала своим усердием такой вакуум, что уже совсем упавший было член воспрял духом, а вслед за ним – и его хозяин. Последний, осмелев, грубо сгрёб Барбару за шкварник и поставил на пол раком.
- Spritz mich voll!*** – застонала Барбара, - Spritz mich voll!
.
А сейчас Миша совершит роковую ошибку. Подожди, Миша! Ты же хороший парень, хоть слегка и конформист! Не изменяй своим принципам! Вспомни – ведь эти двое обманули тебя. Сделай всё правильно! Всего на дюйм ниже! И забеременеет она сегодня, и уедет рожать в Германию, а потом перетащит тебя туда же. И будешь ты недолюбливать Барбару и скучать по Лене Рыжиковой, иногда по секрету сбегая с ней, уже не Рыжиковой, а Соколовой в город её мечты Рим.
А может быть, всё пойдёт иначе Барбара сделает аборт ради карьеры, а тебя – возненавидит. И перейдёшь ты на другую, уже отечественную фирму с еврейским хозяином, а потом переманишь туда же Лену Пекарь. Ну и пусть, ведь тоже неплохо?
А сюда – совать не вздумай! Не вздумай, говорю! Нехорошо там! Ой, нехорошо… Эх, Миша…
…Барбара вскрикнула он резкой боли, когда головка пениса проскользнула в её смазанную кремом прямую кишку. В следующее мгновенье мощный, натренированный сфинктер Барбары практически перекусил пополам одно губчатое и два пещеристых тела. Раздался хруст разрываемой ткани. Миша взвыл от боли, а Барбара дёрнулась всем телом и её анус изверг член обратно. Вернее, это был уже не член, а изуродованный отросток, который на глазах у обоих стал медленно надуваться кровью.
Барбара в ужасе продолжала стоять раком и молчать. Миша почему-то перестал чувствовать боль. Он подумал про ожидающую его в пятнадцатой комнате пятого домика Лену Рыжикову. Потом он вспомнил слова Жени про Холокост. Потом он взял со стола принесённую им вазу и разко опустил на голову Барбаре.
.
Кода

Tutti (играют все)

Миша даже не посмотрел Барбару. Он точно знал, что убил её. Превозмогая боль в продолжавшем надуваться члене, он переступил через труп, залез на подоконник и распахнул окно. Его лицо обдало свежим мартовским ветром в перемешку с мокрыми снежными хлопьями. Боясь протрезветь и передумать, он побыстрей шагнул в темноту и заснул. Через три секунды тело Михаила Пекаря смертельной бомбой упало с десятиметровой высоты на согбенную пополам фигуру блюющего Жени Соколова, раздробив череп последнего о ступеньку задней лестницы главного корпуса.
.
Скоро наступит утро полное загадок.
Дворник санатория «Барвиха» шестидесятилетний татарин Зинатулла (упрощённо Толик) посмотрит на выпавший за ночь снег, обречённо вздохнёт: «Уф, аллакаем!», достанет из сарая лопату и пойдёт за главный корпус прочищать дорожки, где наткнётся на страшную композицию из двух окоченевших мужских тел, лежащих посреди застывшей разноцветной блевотины. Один из трупов почему-то будет голый по пояс. Причём по пояс снизу. По его центру, как раз на том месте, где по опыту и разумению Толика должен был бы находиться хуй, будет темнеть странное, внушительных размеров образование, напоминающее наполовину сдувшийся синий воздушный шарик.
Другая загадка будет ждать жену Зинатуллы горничную Мубаржят (упрощённо – Зоя). Проходя из бытовки по коридору она услышит, как ритмично хлопает от сквозняка дверь в генеральский люкс. Осторожно толкнув её, Зоя попадёт в изрядно остывший люкс и увидит у распахнутого окна ещё один труп – уже женский, тоже голый и припорошенный снегом, а вокруг – осколки хрусталя и разорванной одежды. И пронзительный вопль «Астагафирулла-а-а!» огласит территорию спящего санатория.
Но главные загадки будут ждать этим утром Алика Мартиросова. Он откроет глаза и застонет от похмельной головной боли, а также от странного ноющего ощущения в промежности. Затем он обведёт взглядом комнату и поймёт, что находится в номере-люксе. Чей это номер? Как и когда он сюда попал?
Эту загадку он быстро разгадает, когда посмотрит налево и увидит рядом с собой мирно спящего на животе белобрысого мужика. Wim. Just call me Wim. Профессор будет лежать на животе совершенно голый. Взгляд Алика скользнёт ниже.
Региональный (по Черноземью и Югу России) представитель фирмы Доктор Фотце Алик Мартиросов похолодеет от ужаса, и волосы зашевелятся у него на голове. Потому что с левой ягодичной мышцы профессора Гентского университета Вима ван дер Конта на него будет смотреть маленькая татуировка с изображением цветка.
И разрази меня гром, если это будет не ромашка!
.
.
_________________
* Вы забыли Ваши цветы, госпожа Китцлер.
** Это очень мило. Проходите, Михаэль! И поставьте, пожалуйста, букет на стол.
*** Блять, ну не переводится это дословно на русски! Сколько я не пытался каждый раз, когда от них это слышал…

Москва-Франкфурт-Брюссель-Инсбрук, май-июнь 08;