10_kg_cocainos : Колесо

Ладони чесались так, что я стер их о скамейку до крови. Женщина, качающая коричневую коляску, нервно поглядывала на меня зелеными линзами. Солнце, оранжевое от вечернего июня, лупило меня по затылку. Мутными глазами я зацепился за колесо этой странной коляски, и никак не мог их оторвать. На колесе были налипшие комья грязи в которых были впечатаны гандон и пробка от пива. Я огляделся, дождя не было уже дня три, вокруг было сухо, и где эта свинья нашла грязь было для меня загадкой.
Гуляла на свалке, ебалась и пила пиво в парке в кустах, пыталась продать ребенка цыганам, работает на стройке маляром – все эти догадки никак не вязались с образом примерной мамаши, который я вывел, посмотрев на её ухоженные волосы и укомплектованность коляски. Пока я впадал в кому, терроризируя себя же раскачиванием воспаленного мозга, она ушла. Коляска оставила след на дорожке парка, а мой нос учуял тающий запах детской присыпки. Солнце скрылось и сквер опустел.
Я достал из мешка просмоленную ветошь и запалил её. Ножом вывел на земле круг и вписал в него треугольник. Одел на руки медвежьи лапы и выпил отвар «акьешко»(по сути мимоза, каапи, гармалай и водка). Съежился, прижался к земле и стал слушать. Слушать себя. Моё мычание сменялось то ревом медведя, то криком ястреба. Я выпил еще и мой желудок отверг всё, что я употреблял в последние сутки. Болезненная эрекция осложняла мои движения. Ладони чесались даже сейчас, в лапах. Я попытался успокоиться, и запалил еще одну ветошь. Расставив широко ноги, я поочередно поднимал их и двигался по вырезанному ножом кругу. Тряпка вспыхнула и остатки слизи и желудочно сока вышли из меня. Я упал на колени.
Женщина с зелеными линзами смотрела мне прямо в глаза, её кормящие груди упирались в мою поросшую медвежьей шерстью грудь. Она держала в руке канистру с розовой мутью и, улыбаясь, поливала ею мою голову. Дух города раскаленным когтем снимал с меня кожу, а она смотрела и улыбалась. Жидкость наполняла мои легкие, заливалась в уши и нос. Я слизывал её с себя, а лоскуты кожи превращались в свербящих жуков, расползающихся по парку. Но тут я вновь увидел это колесо. Все с тем же гандоном, все с той же пробкой. Ярость вытолкнула из моих легких розовую влагу, и я схватил её за волосы. Ударив лапой наотмашь, я разорвал ей живот, она продолжала улыбаться. Я тряс её за плечи и бил головой о скамейку. Я вырвал её длинные ресницы и вонзился когтями в веки. Колесо продолжало вращаться. Я детально рассмотрел его. Там были мелкая речная галька, обломок иглы, какие-то водоросли, собачье дерьмо. Вся грязь этого мира, казалось, прилипла к вонючей глине.
-Кто ты?
Она улыбнулась и спросила в ответ.
-А ты кто?
Я весь затрясся и вырвал ей клок волос. Она чуть опустилась передо мной и принялась целовать шерсть на моих ногах. Я обезумел. Она поднялась и снова заглянула в мои глаза, и в них был я. Мое отражение и больше ничего. Она вылили на меня остатки из канистры, и в её глазах появилось колесо с налипшей пивной пробкой. Я метнулся к коляске и заглянул в неё, она была пуста. Я очистил лапами колесо и смыл своим потом пыль.
-Ложись...
Я как-то поместил свое огромное тело в эту пахнущую детской присыпкой колыбель. Она стала качать меня, и в её глазах я увидел сочувствие. Ладони уже не так зудели, и эрекция сошла на нет. Она запела тихим, похожим на шепот ветра, голосом.

Санойеко мири те
Онотай ти люхно цуи
Пакиено нйе тамате
Илинхвай самутуе
Санойеко мири те
Санойеко мири те...

Меня разбудили собаки. Они с испуганным потявкиванием вились вокруг меня. Было раннее утро, но солнце уже начинало припекать. Я вылил в урну, от греха подальше, остатки «акьешко» и убрал в мешок медвежьи лапы. Собачники покрикивали на своих любопытных питомцев, а я, умывшись водой из фонтана пошел к выходу. Уже подходя к воротам, мне встретилась та самая женщина с зелеными линзами, колеса у коляски были чистыми, а в ней лежал младенец и улыбался. Я, чуть слышно, шепнул ей: спасибо, и она, еле заметно, кивнула мне в ответ.