Табун саблезубых мышей : Правила

Собаки просто взбесились. Они рычат и лают где-то рядом. Два раза люди в некрасивой форме провели овчарок мимо меня. Животные рвались с поводков и захлебывались пеной собственной слюны. Я боюсь собак. Очень боюсь. А этих особенно. И форма, в которую одеты люди, мне не нравится. Их лица тоже. Стою на этом чертовом КПП уже третий час. Замерзло все: руки, ноги, сопли. В очередной раз выхожу покурить. Зачем выхожу непонятно - КПП почти та же улица. Во всяком случае, температура здесь такая же и ветер изо всех щелей. Прикуриваю. Мимо проходят женщины в синих телогрейках и у всех на головах платки. Почему платки? Можно ведь шапку надеть, а они в платках… За ними люди в форме и с овчарками. Опять эти овчарки! Курю и смотрю на них. Две женщины остановились. Одна из них смотрит на меня и громко произносит, выдыхая клубы пара – лицо у девочки знакомое… Ты здесь не сидела? Нет – говорю, поперхнувшись табачным дымом – и не планирую.
Возвращаюсь на КПП. Понимаю, что теплее здесь не будет, но все равно возвращаюсь. Занять себя можно только чтением образцов заявлений вывешенных на стене. Но их всего два и они были мной прочитаны больше трех часов назад. Хожу из угла в угол. Начинаю прикидывать время: на свидание отведено четыре часа, мой поезд через пять, какое-то время понадобится на то, что бы добраться до вокзала. В общем, на свидание у меня остается уже три часа, а ее все не ведут и не ведут!
Замерзла окончательно. Время тоже. Собак больше не слышно. Входит человек почти с таким же лицом, как у тех, кто проходил с овчарками. Дались же мне эти овчарки! Видимо я слишком боюсь собак…
-Вы кого ждете?
-Смирнову
-Какой отряд?
-Десятый
-Вы ей кто?
-Сестра. Двоюродная.
-Ааа… ну скоро наверно приведут…
-Да хотелось бы уже… А что так долго?
-Я-то откуда знаю!
-Как не знаете? Вы вообще кто?
-Я к отцу пришел. Он у меня тут электрик.
-Так что Вы тогда меня вопросами засыпали – кто я, к кому?!
-Да просто спросил…
Человек стучит в закрытую дверь. Ему открывают. Я остаюсь ждать дальше. По моим подсчетам на свидание остается уже два часа.

Продолжаю мерить шагами холодное помещение. После еще нескольких моих перекуров пришли две женщины в форме. На них форма выглядела еще более убого, чем на мужчинах. Золотые серьги размером с фалангу моего пальца и золотые передние зубы придавали этим дамам в цигейковых шапках совершенно нелепый вид. Оказалось, что это сотрудницы администрации учреждения. Кому пришло в голову назвать ВСЕ ЭТО учреждением?! Какая тут администрация? Этот алкаш, к которому я ходила подписывать заявление, что ли администрация? Или две эти тетки с обкусанными ногтями и в форме? Бред какой-то! И мое присутствие здесь тоже…
-Скоро - спрашиваю - Смирнову приведут?
-А в чем дело?! Когда нужно, тогда и приведут! Мы тут работаем между прочим, а не отдыхаем! - реагирует одна из сотрудниц администрации. Трудно себе представить, что может быть ужасней женщины работающей в зоне. В женской зоне.
-Вижу… только… Я торчу здесь уже больше четырех часов! Если через пятнадцать минут мое свидание с сестрой не состоится, я наведу в Москве справки о работе вашего учреждения! И не уверена, что после этого ваше заведение минуют проверки. Вы хорошо меня поняли?!
-Ну что Вы так нервничаете! Просто у нас сегодня внеплановая проверка… Вы же сами видите, с кем работать приходится - пытается казаться центристской вторая - Сейчас приведут Смирнову, и будет у вас свидание!
-"Будет у вас свидание" - зачем-то передразниваю я - Я жду! И я уже ОЧЕНЬ замерзла!

Через полчаса за мной пришли. Голос из крошечного окошка потребовал мой паспорт. Я отдала. Этот же голос потребовал, чтобы я произнесла свое имя фамилию и отчество вслух.
-Зачем?! Вы же все это видите в моем паспорте!
-Таковы правила
За мной закрылись три решетчатые двери. С жутким лязгом, оставляющим в душе что-то липкое и большее, чем страх перед овчарками.
Я сидела в неотапливаемой комнате и ждала. Опять ждала. На стенах украшения - крышки от коробок из-под конфет ассорти. Курить нельзя. А почему? - почти та же улица. Но нельзя - правила. Минут через десять ее привел конвой - двое мужчин. Тоже мне преступница, что бы ее двое мужиков сопровождали! Пришла и тетка с синими тенями на веках и розовой помадой на губах. Тот еще макияж! Она села позади меня. Тихо поставила стул и села. Ненавижу, когда кто-то стоит или сидит за моей спиной! Но не тот случай, когда можно возмутиться…

Наташку посадили напротив меня. Она вся светилась!
-Ой! Ну, как по громкой объявили "Смирнова на выход", я прям сразу сорвалась! Вы ведь как приехали, по зоне сразу слух пошел "к Смирновой приехали ОЧЕНЬ приличные родственники из Москвы!". Я когда услышала, что мать и сестра приехали, тут же поняла, что за сестра!
-Ты как тут вообще?...
-Да нормально. Кстати! Ты обратила внимания на мой воротник?
На ее телогрейке был пришит серый воротничок из искусственного меха. На грязно-синей телогрейке…
-Я тут на днях Катю встретила, она тебе привет передавала
-Надо же! Она еще жива?! – изумилась Наташка. Не хорошо как-то… с кривой улыбкой и недобрым взглядом она это произнесла.
-Странно…
-Что? Что странно-то?
-Она тоже самое сказала, когда узнала, где ты сейчас. Трогательные у вас отношения…
-Ой, да наплевать на них на всех! На Катю эту… Я вообще к прошлому больше не хочу возвращаться.
-Верю… я бы к такому прошлому тоже не стала возвращаться… А почему ты все время кашляешь?
-У нас барак новый, отопления нет. Мы тут все кашляем.
Дама с макияжем «крик отчаяния» зашуршала бумагами, напоминая о своем присутствии
– Вы я так понимаю никакая не сестра?
-Да, я не сестра. И?
-В следующий раз, так не поступайте
-Следующего раза не будет

Она о чем-то говорит. Нет, она о чем-то спрашивает… Но я не слышу… я ничего не слышу… Все мое внимание захватил серый воротничок. Ничего с собой не могу поделать – смотрю на него и не могу отвезти взгляд. Ни у одной из проходивших мимо меня женщин не было меховых воротничков. А у нее есть. Ей можно. Статус. И администрация закрывает на это глаза. Администрация… Администрация… У меня начинают болеть зубы, когда я даже про себя произношу это слово. Что я здесь делаю? Кому нужна эта встреча? Ей? Не уверена…
-А почему ты не в шубе приехала?
-Что?
-Я говорю, почему ты не в шубе? Ты же шубу купила. Очень хотелось на нее посмотреть. Что сейчас вообще носят? Я когда освобожусь, хочу меллирование сделать, говорят, сейчас золотистые пряди в моде. А как тебе моя стрижка?
-Тебе идет стрижка… Шубу еще успеешь увидеть… - ловлю себя на мысли, что отвечая ей, думаю только о том, что бы не обернуться. Тетка сидящая за спиной раздражает. Все время хочу обернуться. Мне кажется, что от нее исходит опасность. Но я не оборачиваюсь. Назло держу спину ровно и делаю вид, что не замечаю ее. И не оборачиваюсь.
-За открытку на день рождения спасибо! Такая огромная!!! Ты мне вообще почаще присылай открытки, ладно? Мы тут все очень открытки любим. Они такие яркие! Нам яркости очень не хватает…
Тетка за спиной деланно кашляет. Наташка тут же осекается. На свидании нельзя обсуждать зоновский быт. Даже после этого кашля, я не оборачиваюсь. Злюсь, но не оборачиваюсь. Окончательно понимаю абсурд этой встречи. Радуюсь, что на все про все у нас полтора часа. Больше я не выдержу. Встреча тягостна и не имеет смысла.

Зачем я сюда ехала? Жалость? Поддержка? Нет, не то… Жалеть не за что, поддержать нечем. Эгоизм – да. Мой собственный… я ехала чтобы что-то в себе найти… а может мне хотелось контраста: она в такой вот заднице, а я сердобольная навещаю… не забываю… Находиться в этой комнате почти невыносимо - такое ощущение, что меня медленно пережевывают. Вроде бы ножками сучу, но выбраться без шансов. Если только надо мной сжалятся и великодушно выплюнут.
Разговоры о планах на ее будущее бессмысленны, о моем настоящем скучны. Тетка, слушающая наш разговор, вызывает во мне желание встать, выбить из-под нее стул и поставить ногу на ее горло. Желание дикое, мимолетное но, однако же, зафиксировавшееся в моем сознании. Может оттого, что я начинаю примерять на себя все, чем здесь живут? Мы с Наташкой по разные стороны баррикад, но обе сейчас здесь. Сейчас. Только сейчас. И это скоро закончится. До конца свидания остается минут сорок. Мне кажется, эта мука никогда не прекратится. Потом опять посыпятся яркие открытки, привносящие в зоновский быт яркие мазки из вне. И письма. Никому не нужные письма. Да, она радуется получая их, да, я получая ее письма понимаю, что у нее все в порядке. Что в порядке? В данном контексте определения «нормально» и «порядок» не вполне уместны… Но по сути – кому нужны эти письма? Какова их смысловая нагрузка? Кто из нас обеих возьмется читать их через пять-десять лет? Ей важно, что доллар «растет?» Меня должен впечатлить тот факт, что попав в тюрьму она научилась стирать и гладить белье? Боже!!! Когда же закончится это свидание?! Стоп! О чем я думаю? Я сейчас уеду, а она останется. С меховым воротничком или без него, но останется. Ежедневно ее будет окружать администрация, для которой она не больше, чем рабочий материал. Ежедневная и монотонная работа. Им всем там скучно. И заключенным и администрации. Все сотрудники администрации живут рядом, потому и работают здесь. И всегда будут работать здесь. И дышать жизнью заключенных. Синие телогрейки и защитного цвета форма – все, что здесь было, есть и будет всегда. А я уеду… С глубоким пониманием того, что Наташка останется со своим воротничком и не поймет, что он жалок до тех пор, пока не выберется отсюда. А может, вообще никогда не поймет.

Нам по девятнадцать лет. Мы вместе учились в школе. Вместе выходили покурить на лестницу. Носили похожие джинсы. В общем-то и все… Теперь сидим в холодной комнате и говорим о какой-то ерунде. Она зачем-то клянется больше так не поступать. Лучше бы она этого не говорила! После этого вдвойне хреново себя чувствую. Начинает болеть голова и тошнит. Она задает нелепый вопрос, не беременна ли я. Она не понимает что со мной. Вероятно, как и я не понимаю, что с ней: почему она радуется открыткам, воротничкам и конкурсам красоты среди заключенных. Мы обе пока всего этого не понимаем.

Тетка напоминает, что до моего поезда осталось чуть больше часа. Начинаю мямлить, что мне пора… что опоздать на поезд не могу… чувствую себя по-идиотски.
-Ты Вите звонила?
Черт! Зачем? Зачем она об этом спросила, когда и без того все безнадежно плохо!
-Да. Он не будет тебе писать. И не приедет.
-Что ж… я как-то так себе все и представляла…
Нас выводят одновременно. Мы даже успели еще раз попрощаться. Дальше – ее в одну дверь, меня в другую…

Полтора километра шагаю по снегу. В кармане деньги на билет. В руках три сосиски и тапочки. Вокруг ни души. Только стайка бродячих собак мелькает. Если что, откуплюсь от них сосисками. Собаки даже не заметили меня. Холода не чувствую. Только головная боль, тошнота и то ли жалось к Наташке, то ли злость на нее. Нахрена она про Витю спросила? Нахрена я вообще сюда перлась?! Можно же было и дальше письмами обходиться, нет же! Меня понесло в этот богом забытый уголок нашего отечества, что бы сейчас чувствовать, что у меня аппендицит без наркоза удалили! Она будет ждать, что я снова приеду. А я не смогу! Никогда больше не смогу сюда приехать… Я не хочу добровольно еще раз пойти на то, что бы из меня тянули нерв. Буду дальше писать письма и слать открытки. Выбирать поярче и слать…

Около меня остановилась белая «восьмерка». Откуда она здесь взялась? Мне в зоне сказали, что из транспорта раз в месяц сюда только грузовик с хлебом приезжает. Как они там целый месяц хлеб хранят?.. Люди в «восьмерке» улыбаются и предлагают подвезти. Лица не приятные, да и местность не располагает к доверию. Здесь вообще все не так. Отказываюсь ехать с ними и иду дальше. Выхожу на трассу. Трасса федерального масштаба. Сумасшедший транспортный поток! Пытаюсь «поймать» до вокзала машину. И конечно же ловлю ту самую белую «восьмерку»… Окончательно поняв, что здесь все происходит вопреки здравому смыслу, сажусь в «восьмерку»… Выяснилось, что меня везут «уважаемые» в этих краях люди. Каждая проезжающая милицейская машина им салютует, а они на это снисходительно улыбаются. Но я уже ничему не удивляюсь, я просто хочу домой. Выяснив, откуда я взялась, они выражают мне искреннее уважение. Ввезли меня почти в здание вокзала. Предложили посадить на поезд. В общем, еле от них отделалась.

На вокзале происходит нечто невероятное. Мой поезд прибудет только через три часа! То есть, эти три часа я могла быть рядом с Наташкой. Теперь я уже не злюсь на нее. Я злюсь на эту тупую сучку в форме, которая меня обманула! Мне становится жалко Наташку, с которой мы теперь неизвестно когда увидимся… Я вспоминаю лица женщин, которых провели мимо меня. Это те лица, которые будут окружать Наташку еще очень долго… Вспоминаю овчарок… Становится совсем тошно. Нет! Я больше никогда сюда не приеду.

На вокзале, около мня, начал крутится какой-то армянин. Подходить - не подходил, но все время был в поле зрения. Потом мы оказались в одном купе. Я на одной верхней полке, он на другой. Он так же как и я был на свидании. Только в соседней мужской зоне. Всю ночь он читал мне какие-то записки, которые ему удалось вывезти… что-то рассказывал о правилах… А я все время боялась блевануть на нижнюю полку. У меня раскалывалась голова от боли и злости на то, что даже попутчик мне напоминает о том, что хочется забыть.

Через полтора года, я стояла у дверей этой же зоны и ждала Наташку. Она вышла в черных джинсах и белой куртке. В руках она держала справку об освобождении и какую-то фотографию. Мы сели в машину и поехали домой.