Black Rat : Грязная Мама

Рано утром, стоявшую на окраине села Воронцово, огороженную высоким частоколом огромную трехэтажную усадьбу с мраморными колоннами, принадлежавшую до революции небезызвестному князю Воронцову, окружили сорок семь бойцов из элитного подразделения по борьбе с организованной преступностью «Российские ястребы». Только что подъехавший координатор операции «Осиное гнездо» майор Иванченко стоял в километре от усадьбы на крыше своего уазика, внимательно высматривая в полевой бинокль рассекреченный всего лишь каких-нибудь пару часов назад штаб РМЕ.
– Товарищ майор, они все там! – раздался в левом наушнике бодрый голос лейтенанта Гвоздева.
– Кто конкретно?
– Да вся верхушка – Брутал Жора, Михаил Степанский, Захар Гной и сам черный комдив Замогильный с двумя телохранителями. Въехали сорок минут назад на джипе в ворота усадьбы. Среди открывавших ворота был Григорий Скула и Жанна Блядко.
– Это точно они?
– Абсолютно точно, один из наших осведомителей узнал их еще на заправке. На Замогильном был его любимый крестик с саблезубым архангелом Гавриилом.
– Леша, сколько у них там человек? – Иванченко облизал обветренные губы, заметил в темной глазнице третьего этажа какое-то движение.
– Тепловизоры показывают около дюжины, но это без учета цокольных этажей!
– Ясно, а как насчет возможного хода под землей?
– Не думаю, что они успели вырыть существенный подземный ход за столь короткое время. Я изучил историческую карту усадьбы и прилегающих к ней окрестностей. Подземных коммуникаций здесь нет, и работы по грунту никогда не проводились. Да, краповые береты и егеря уже прибыли. Мишуков на связь выходил. Его казачья сотня рассредоточена вдоль всей прилегающей к деревне лесополосы. Отходы к городу мы блокировали, и у речки в кривом овраге два десятка «Витязей» томятся, так что, товарищ майор, никуда они от нас не денутся.
– Скажи, Леш, а федералы уже подъебывались?
– А как же, я им ордер показал и навешал, как Вы и велели, лапши про сбежавших америкосов.
– Добре, Леша, добре! Скоро примешь боевое крещение. Да, и предупреди ребят, чтоб стреляли сразу на поражение и во все что движется. Эти волки нам живыми уже не нужны.
– А как же похищенные литераторы, вдруг они все-таки там и еще живы, и маргиналы будут использовать их как щиты?
– На хуй заложников Леша, на хуй! Эти старые пердуны слишком дорого обходятся нашему государству, и их уже не в первый раз похищают.
– Но…
– Не ссы, Леша, сам Зубров и генеральная прокуратура уже дала добро!
– А Министерство Силовой Пропаганды?
– Со вчерашнего вечера министерство поступило под юрисдикцию генеральной прокуратуры, усек?!
– Я вас понял товарищ майор, ни врагов, ни старпедов не жалеть, жду вашего сигнала!
– То-то же!
Иванченко спрятал бинокль в чехол и ловко, словно юноша, спрыгнул с машины.
– Подъедешь когда я зеленую пущу! – проинформировал он своего водителя. Затем взял из кабины сумку с противогазом, автомат Калашникова с двумя запасными рожками и направился в сторону деревни.
Остановившись в трехстах метрах от окруженной плотным кольцом «ястребов» усадьбы, майор помахал рукой заметившему его Гвоздеву и набрал по мобильнику чей-то пятизначный номер.
– Пудовкин, докладывай!
– Докладываю, – раздался в трубке сильно простуженный голос, – Емельян Емельянович, утечки информации не произошло. Ни одного журналиста в районе проведения операции не будет.
– Молодец, Пудовкин, на следующей недели буду ходатайствовать о включении тебя в список очередников на элитный армейский жилкомплекс в Строгино, слыхал о таком?
– Так точно, у Куницына там зять- федерал квартиру получил.
– Ну вот и тебе обломится, ладно, до связи! – Иванченко выключил мобильный и вынул из кобуры ракетницу.
Красная ракета взлетела в воздух, и через минуту за высокий частокол Воронцовской усадьбы полетели сорок восемь гранат с нервно-паралитическим газом. Затем столько же осколочных с широким радиусом поражения. Заминированные лейтенантом Гвоздевым ворота взорвались, освободив проход в «осиное гнездо». Облаченные в громоздкие, надетые поверх пестро-зеленого, камуфляжа бронежилеты «Ястребы» надели противогазы, выпустили у «калашей» штыки и ринулись на штурм, пропуская вперед пятерых пулеметчиков и одного двухметрового гранатометчика с «Мухой» на плече.
Майор прильнул к биноклю, ему был виден только верхний этаж усадьбы. В окнах появились трое вооруженных маргиналов, в черных масках. Каждый из них успел бросить вниз по гранате и выпустить по одной автоматной очереди. После чего одного разорвало точным попаданием «Мухи», а двух других изрешетил огневой шквал пулеметчиков. Среди ласкающей слух майора трели Калашниковых доносился и незнакомый автоматный треск маргиналов.
– Пора, – сказал сам себе Иванченко, засунул бинокль обратно в чехол, надел противогаз, снял с плеча автомат и неторопливо, словно в магазин, зашагал в направлении штурмуемой усадьбы.
Пройдя мимо покрытого демаскирующим материалом бронированного БТРа «Ястребов» и стоявшего рядом с ним горбатого автозака, майор козырнул двум плечистым водилам, инженеру с наплечным армейским тепловизором и вошел в развороченные взрывом ворота.
Во дворе объятой дымом княжеской усадьбы стояли восемь рослых «ястребов». Все они вели беспрерывный огонь по верхним этажам обветшалого, но все еще величественного и мрачного здания, принадлежащего когда-то (повешенной большевиками в семнадцатом году) чете Воронцовых. Еще восемь «ястребов» обстреливали усадьбу с обратной стороны. Из стоявшего у покосившейся беседки джипа «Чероки», двое бойцов, через разбитое лобовое стекло выволокли наружу длинноволосую девушку в черной униформе. Девушка вяло сопротивлялась и, задыхаясь от газа, выкрикивала что-то оскорбительное в адрес действующего российского президента.
Увидев майора, бойцы подтащили «боевую подругу» к нему. Иванченко вынул из своей кобуры нигде не значащейся ТТ с левыми номерами, расстегнул на девушке черную мужскую рубаху и вложил пистолет в его большой внутренний карман.
– Сволочи, снимите маски, я хочу видеть ваши подлые рожи! – закричала пленница и сразу сильно закашлялась, сблевнув чем-то вязким на новые сапоги майора.
Иванченко спокойно застегнул на девушке рубаху, взял у одного из стоявших рядом солдат автомат, вставил его ствол в рот боевой подруге маргиналов и нажал на спусковой крючок. Прозвучала короткая очередь и одна треть содержимого ее черепа осталась на пестро-зеленой униформе державших ее «ястребов». Иванченко вернул автомат и кивнул в сторону ворот. Бойцы кивнули ему в ответ и потащили забрызганное кровью юное тело в автозак.
В это время внутри самого здания шел ожесточенный (судя по доносящимся воплям и непрекращающейся автоматно-пулеметной трескотне) бой. Возле изуродованного гранатами крыльца с полустертым фамильным гербом, лежал невероятно жирный толстяк в обнимку с ручным станковым пулеметом системы «Дрейзе MG 13» времен Второй Мировой. На толстяке была увешанная самодельными гранатами портупея и такая же, как и у девушки, черная униформа с красными нашивками РМЕ. Осколок гранаты разорвал ему бычий кадык. Блаженная улыбка застыла на добродушном лице нейтрализованного маргинала. Рядом с толстяком лежал еще один мертвый боец облаченный в желтую офицерскую куртку немецкого легиона «Кондор», серые с двумя белыми лампасами брюки генерала войск и полиции СС и единое, серо-голубого цвета кепи люфтваффе с летящим имперским орлом, сжимающим в когтях свастику. Вооружен он был красноармейским ППШ: пистолетом-пулеметом с дисковым магазином на 71 патрон.
«Значит налет на киностудию имени Горького тоже их рук дело», –предположил майор, перешагивая через трупы. Войдя в дом, он оказался в огромном усеянном неподвижными телами «ястребов» и маргиналов помещении с выбеленными стенами, вдоль которых стояли монументальные статуи, изображающие каких-то агрессивных уродов. Над одним из них висел большой плакат с изображением двухголовой крылатой крысы яростно пожирающей двухголового российского орла. Внизу плаката красными буквами было выведено: ДА ЗДРАВСТВУЕТ РАДИКАЛЬНАЯ ПАРТИЯ МАРГИНАЛЬНОГО ЕДИНСТВА! АМИНЬ, ТОВАРИЩИ! НАШЕ ДЕЛО ПРАВОЕ, МЫ ПОБЕДИМ!!!
Иванченко снял противогаз. В центре зала прямо перед ним стоял трехметровый крест, сколоченный из окоренных бревен, на котором было распято голое, дряблое тело главного литературного авторитета столицы, цензора и педофила Эдуарда Усренского. Вне всяких сомнений он был уже мертв. Белое обескровленное лицо хранило на себе печать мученической смерти. Лишенные пальцев ладони и ступни, варварски прибитые к колыбели Христа огромными ржавыми гвоздями, напомнили майору о горячих буднях в Моздоке и Новороссийске.
Внезапно по лестнице ведущий на второй этаж скатился окровавленный и голый по пояс рыжеусый юноша с дымящейся американской винтовкой «М–16». Увидев майора, он быстро вскочил на ноги и попытался выпустить из подствольника смертоносный плевок. Но Иванченко дал очередь первым, и юный маргинал с простреленной головой рухнул на пол. Где-то внизу громыхнуло почти одновременно несколько гранат.
Неожиданно выстрелы стихли. Стал слышен чей-то слабый стон. Майор подошел к стонавшему рядом с убитым «ястребом» маргиналу-чернорубашечнику с прострелянным легким и одним ударом приклада в горло отправил его в царство мертвых. Держа палец на спусковом крючке, координатор операции зашел за распятие и увидел широкий вход ведущий вниз. Из окутанной дымом темноты высунулось возбужденное, гладко выбритое лицо старшего лейтенанта Гвоздева.
– Товарищ майор, у них тут целый бункер, куча запрещенной литературы а еще… в общем, сейчас сами увидите.
Ведомый Гвоздевым, Иванченко стал быстро спускаться по бетонным ступеням.
– Всех накрыли?
– Всех, товарищ майор, деться им больше некуда было! – ответил Гвоздев, вытирая со лба пот и несколько капель крови.
Дым быстро рассеивался, гудели несколько мощных вытяжек. Несколько раз Иванченко переступал через выпотрошенные разрывными пулями пулеметчиков тела преступников. Один, практически без головы, в залитой кровью, черной летней форме лейтенанта германской армии с красно-белой эмблемой РМЕ на левом плече сжимал в руках четырехствольный обрез. Рядом с ним лежал мертвый, вечно улыбающейся пес породы бультерьер с маленькими мышиными глазками.
– А это, собственно, Григорий Скула со своей любимой собачкой, вот только его подруги Жанны Блядко я среди убитых пока не заметил, – торопливо сообщил майору остановившейся у трупа Гвоздев.
– Блядко я уже отправил в расход. Ее наши орлы, вернее ястребы, из джипа вытащили. Надеялась сучка, наверное, опять отсидеться и на своих адвокатов гребанных, но на этот раз они ей уже не понадобятся.
– Так точно, товарищ майор, не понадобятся, как и всей верхушке РМЕ! – радостно откликнулся лейтенант и тут же соскользнул с мокрых, липких от крови и человеческих внутренностей ступенек на бетонный пол бункера.
– Осторожней, не ушибся?
–- Никак нет, товарищ майор! – бодро ответил быстро поднявшийся на ноги Гвоздев.
– Однако! – Иванченко вошел в просторный бункер с низковатым потолком и сразу обвел взглядом поредевшие ряды «ястребов».
Двое бойцов, раненые в ноги, сидели у стены, разрисованной красными коловоротами. У одного стоявшего в строю пулеметчика из плеча сочилась кровь. У другого была обожжена правая сторона лица, но он стоически переносил боль, преданно смотря на майора. Двухметровый улыбающийся гранатометчик упирался затылком в выложенный черно-красной плиткой потолок, держа в одной руке «калаш» с окровавленным штыком, а в другой трофейный, тоже окровавленный двухсторонний топор. В углу, возле ящиков с надписью «продукты ежедневного питания» лежали вповалку десять тел нейтрализованных маргиналов, теперь больше похожих на освежеванных (у многих были изуродованы осколками гранат лица и отрублены ноги и руки) животных. В другом углу, отдельно от всех, возле стеллажей с полной коллекцией запрещенной литературы валялись четыре трупа в гражданской одежде. Гвоздев отряхнулся, встал перед строем и, козырнув, радостно и громко доложил:
– Товарищ майор, операция «Осиное гнездо» успешно завершена! Бандитское формирование, именующее себя как Радикальное Маргинальное Единство, уничтожено вместе с главенствующей верхушкой отщепенцев и уродов! С нашей стороны имеются трое, – лейтенант посмотрел на отстрелянную фалангу своего мизинца, – нет, четверо раненых и примерно десять убитых. Точное количество будет оглашено после осмотра первого уровня, разрешите разшмонать фуфелка?


– Так, – скомандовал Иванченко, – раненых наверх, здесь остаться только пулеметчикам и лейтенанту!
«Ястребы» подхватили раненых и дружно направились к выходу.
– Вольно, Леша, вольно, – обратился майор к вытянувшемуся перед ним Гвоздеву, – насчет фуфелка – рановато еще, проба не снята.
– Да вот же они! – сказал Гвоздев и вместе с Иванченко прошел в угол, к изрешеченной автоматными и пулеметными очередями маргинальной четверке.
Двое лежали на животе, двое на спине. У всех четверых за ушами имелись крупные пулевые отверстия (контрольные выстрелы). Майор нагнулся к Замогильному, залез во внутренний карман его черной кожаной куртки и вынул пропитавшуюся кровью корочку удостоверения РМЕ с черной двухголовой крысой на красном фоне. Развернув удостоверение, он прочитал:

имя – Владислав Викторович Замогильный
рост – 1м.70см.
вес – 68 кг.
натуральный цвет волос – черный
национальность – русский
место и год рождения – город Багдад,1975
место проживания – маргинальная Россия
должность – председатель и верховный главнокомандующий РМЕ

– Товарищ майор, мы здесь дверь нашли, – раздался из темноты зычный бас одного из «ястребов».
Иванченко положил удостоверение к себе в нагрудный карман, взял в руки автомат и пошел на голос. Гвоздев забежал вперед майора, высвечивая путь армейским фонарем. Пройдя мимо забрызганных кровью кроватей с железными спинками, обеденных столов с кухонной утварью и валяющихся между ними трупов вооруженных полуголых девушек, Иванченко подошел к четырем бойцам, отодвигающим от стены огромный пуленепробиваемый шкаф.
– Я, товарищ майор, сразу заметил, что шкаф у них не на месте стоит, вона как он с разметки-то сдвинут, – выдал обладатель зычного баса, молодой коренастый боец с хохолком на массивном узколобом черепе.
За шкафом оказалась выкрашенная в ярко-красный ядовитый цвет железная дверь с двумя замысловатыми замками. Иванченко молча кивнул на нее и отошел в сторону. «Ястребы» взялись за пулеметы и обрушили шквал огня в заданную цель. Через минуту майор вошел в узкую длинную комнату-кабинет с ввинченными в низкий потолок необычными неоновыми лампами синего цвета. В помещении сильно пахло марихуаной. Вдоль обеих стен стояло шесть столиков с включенными ноутбуками. Возле одного из них в наполненной окурками пепельнице еще дымился обслюнявленный косяк. В конце комнаты-кабинета располагался черный унитаз, рядом с которым сидела голая беременной карлица с перерезанным горлом. Справа от нее он увидел открытый круглый люк, в который стекала натекшая лужа крови.
– Вот тебе, Леша, и расшмон фуфелка, – медленно произнес майор и пропустил вперед Гвоздева с пулеметчиком. Оба бросили вниз по газовой гранате, надели висящие на шее противогазы и полезли в люк.
– Ну что там? – спросил Иванченко, когда его подчиненные через пару минут вылезли обратно. Гвоздев стянул противогаз.
– Там это… тоннель с рельсами.
– Ясно, они опять от нас ускользнули, – Иванченко с деланным спокойствием достал сигарету и закурил.
– Как ускользнули, товарищ майор, Вы же сами только что их трупы видели?! – Не согласился лейтенант.
– Это не их трупы.
– Как не их?! – Гвоздев недоверчиво взглянул на командира.
Иванченко молча вышел из комнаты, за ним вышли все его подчиненные. Вернувшись к лежащим в углу телам, он передал сигарету Гвоздеву, нагнулся к «Замогильному» и крепко ухватившись всей пятерней за лицо, потянул его на себя. Искусно сделанная маска вместе с длинноволосым париком повисла в руках координатора (обнажив незнакомое лицо типичного городского люмпена) надсмехаясь над всеми присутствующими растянутой ужасающей улыбкой.
– Ни хуя ж себе! – Лицо Гвоздева стало удивленно испуганным, от бодрости не осталось и следа. Он жадно затянулся сигаретой командира и присел на один из ящиков.
– Вот и я про тоже, – мрачно произнес Иванченко, поочередно сдирая маски с остальных трупов. Они снялись относительно легко, только вот последняя, Захара Гноя, будто приросла.
– Разрешите мне, товарищ майор! – От четверки «ястребов» отделился коренастый боец с русым хохолком.
– Валяй, – Иванченко отошел к Гвоздеву и забрал у него свою сигарету. Сердобольный «ястреб» схватился обеими руками за бледное лицо Захара и с силой рванул его на себя. Брызнула кровь и в коротких пальцах солдата оказалась оторванная щека маргинала.
– Кажется настоящая! – С улыбкой констатировал «хохолок».
– Ну-ка, – с зажатой в зубах сигаретой майор приблизился к трупу и ткнул пальцем в обнаженную рану лица. Его палец, миновав пустоту выбитого пулей зуба, провалился в наполненный кровавыми слюнями рот.
– Да, этот настоящий, –- Иванченко взял у бойца небритый лоскут кожи и приложил его обратно к лицу.
– Слава богу, хоть одного достали, – повеселел поднявшийся с ящика Гвоздев.
– Дурак ты, Леша, ой дурак, – покачал головой майор и, вытерев об гимнастерку лейтенанта испачканные кровью ладони, уверенным шагом направился обратно в комнату с выходом на незаконную, нигде ни значащуюся подземку. – Тут стой, – сказал он проследовавшему было за ним следом Гвоздеву.
Войдя в теперь уже бывший рабочий кабинет председателя и верховного главнокомандующего РМЕ, Иванченко бросил окурок в унитаз и стал мочиться, разглядывая пухлую физиономию зарезанной карлицы.
– Что уставилась, нравлюсь что ли? – Усмехнулся он, заправляя огромный кривой член обратно в штаны. Потянув за рычажок сливного бочка, майор подошел к одному из столиков и взял из пепельницы еще дымящийся обслюнявленный косяк с марихуаной. Какое-то время он задумчиво смотрел на него, затем несколько раз затянулся и положил обратно. На экране стоявшего рядом с пепельницей ноутбука заманчиво светилось рабочее окно. Положив палец на встроенный шарик рабочей мыши, майор вошел в папку «Мои документы» и увидел там единственную безымянную папку. Раскрыв ее, стал читать нижеследующий текст, выложенный красным шрифтом на белом фоне:

«Горячее дыхание троллейбуса возбудило во мне давно забытое чувство тотально-анального желания. Когда я входил в него, мне улыбнулась безрукая девушка на смотровой площадке. В ее улыбке было что-то скотско-идеологическое, и я не ответил ей взаимностью. Руки лежали рядом, на коленях молодого человека с чудовищно знакомым лицом. Я заметил, что они не настоящие. Профессор висел на крючке и безвольно подмигивал стеклянным глазом. Чрево чудовищной революции целиком и полностью поглотило Эдуарда Вениаминовича. Я снимал квартиру на той же улице, где располагался его партийный бункер. Дайте мне увидеть часть самого себя! Ржавый репродуктор времени объявляет о начале новой войны. В чем оно, твое раненое сердце? Простите, вы не видели здесь очень важный орган в бумажном пакете из-под чизбургера? Да, именно здесь, на ярмарке тщеславия. Она только что открылась. Граждане моей многострадальной ведут сюда на всеобщую бойню своих сиволапых голощеких детей. Конные врачи в противогазах окружили площадь в считанные минуты. Кто победил? Никто! Юля Речанова и Лена Рыбакова остались навсегда в пионерлагере «Дельфин». Их веселые лица до сих пор сняться мне по ночам. Печаль отбросила крылья и стала их хищно жрать, громко чавкая имплантированными жвалами. Я нашел ее в самой дальней комнате – комнате забвения. Там рядом с лестницей всегда дежурят оперативники подсознанья. Они могут вычислить тебя в любую минуту. С кем ты провел прошедшую ночь? Неужели с грязной удолбанной проституткой?! Партия Тотального Умерщвления в лице хрупкой прыщавой девочки из подземного перехода пригласила меня вступить в свои многообещающие ряды. «Кого будем умерщвлять?» – спросил я и затянул девочку в засос. Она испугалась и убежала, оставив в грязной луже страха ворох печатных листовок. Безрукая пассажирка троллейбуса упала и покатилась мне под ноги. Она тоже оказалась ненастоящей, как и ее отрезанные руки. Глобальная опустошенность хлынула из всех подворотен на центральные улицы Москвы. Люди в панике бежали, пачками глотая карманное успокоительное. Мне пришлось зайти в незнакомый подъезд незнакомого дома, подняться на незнакомый этаж и вмазаться знакомой с первого курса института ампулой временного равнодушия. Дверь внезапно открылась и в коридор вышла незнакомая девушка с мусорным ведром. У нее было прекрасное лицо, но ужасно отвратительное жирное тело. Увидев чем я занимаюсь, она попросила быстренько вмазать и ее. У меня случайно осталась с собой лишняя ампула, но не оказалось под рукой чистого баяна. Девушка сказала, что шприцы есть у ее соседки этажом ниже. Мы зашли в лифт и оказались в капсуле городского безвременья. Девушка сбросила кожу и оказалась усатым агентом по борьбе с временным равнодушием. Мне пришлось отдать ему всю имеющуюся у себя наличность. Агент был не жадный и оставил мне белого пушистого котеночка. Он вынул его из мусорного ведра и растворился в стене. Лифт открылся, и я вышел наружу. Поскольку я был под воздействием временного равнодушия, то оставил котеночка в лифте. «Его наверняка сожрут крысы» – подумал я, без какой либо доли сожаления. Выйдя из подъезда, я стал бесцельно бродить по уже залитым глобальной опустошенностью вечерним московским улицам. Мне было легко и приятно. Испуганные лица обывателей вызывали во мне НИЧЕГО. Бездомные дети рылись в контейнерах ВТОРИЧНОГО СЧАСТЬЯ, предлагая редким прохожим кисло-сладкий интим по вечернему тарифу. Беременный мальчик с огромным лишаем на лбу предложил мне минет за доллар. Я засмеялся и увернулся от его вирусного плевка. Город выглядел совершенно другим, гораздо более развернутым и мягким. Патрульные машины издавали скрип и скрежет, яростно совокупляясь в автомобильных стояках. Их похотливые гримасы возбуждали стальные тела многоцветных светофоров, праздно шатающихся по опустевшим перекресткам. Действие временного равнодушия постепенно сошло на нет. Это произошло быстрее, чем я ожидал. В голову сразу полезли тягостные мысли о самоубийстве. Я зашел в ближайший бар и заказал у горбатого бармена ром с колой. Сел за свободный столик и потянул из трубочки спасительную влагу. Ко мне подсел веселый, обаятельный трансвестит с ГРЯЗНОЙ МАМОЙ. Я услышал странную историю о насущных проблемах противоположностей и их горячем союзе. Мне предложили укол временного забвения и групповой секс. Я подумал и согласился. Мы вышли на улицу и взяли такси. В машине ГРЯЗНАЯ МАМА стала грубо тискать мой член прямо через штаны, а веселый травести лизать ухо. Я не сопротивлялся. Мы приехали на окраину города в район «Ржавые котлы». Вместо того чтобы расплатится с шофером, ГРЯЗНАЯ МАМА накинула ему на шею удавку и стала душить. Шофер стал яростно сопротивляться, но веселый трансвестит вынул из моего уха свой горячий язык и вышел из машины помогать ГРЯЗНОЙ МАМЕ. Он открыл переднюю дверь, взял из водительского бардачка отвертку и воткнул ее в брыкающегося таксиста. В этот момент я кончил прямо себе в штаны. «Да ты настоящий милашка», – сказала мне побагровевшая от напряжения ГРЯЗНАЯ МАМА, затыкая своей огромной волосатой ладонью рот напрасно орущего таксиста. Через пять минут с ним было кончено. Веселый травести вытащил мертвое тело из машины, стащил с него воняющие бензином штаны и «пропер в гузно». ГРЯЗНАЯ МАМА радостно мычала и одновременно с явным наслаждением вылизывала мне яйца. Мне никогда еще не было так хорошо. Я смотрел, как веселый травести с каждым новым трахом вдавливал наверняка еще теплое тулово жадного до денег водилы в рыхлую почву «Ржавых котлов». В этот самый момент со мной случилось видение. Я увидел, как край чернеющего звездного неба приоткрылся, и из-за него выглянула рогатая голова Христа Первозванного. Его вытянутое лошадинообразное лицо улыбнулось мне ВЯЗКИМ БЛАГОСЛОВЕНИЕМ. Длинные пятифаланговые пальцы поманили меня к себе. Мохнатая утроба разверзлась и мне явилась БОЖЬЯ БЛАГОДАТЬ. Мое тело сотряс божественный оргазм елейной боли и я...
Не знаю, что это было, но когда я открыл глаза, то был уже дома.
Равнодушие и злоба совокупляются под изъеденными мерзкими насекомыми пергаментом сна. У них должно было получиться зачать новое, еще никому неизвестное чудовище. Модный глянцевый журнал машет разорванными крыльями, пытаясь улететь в закрытую форточку. Шершавый голод тянет пустой желудок. Судя по настенному электронному календарю, я лежу здесь второй день. Не вставая, провожу визуальную ревизию. У меня кончилась пища и туалетная бумага. Осталась лишь одна пачка просроченного «Внутривенного забвения» и вода из-под крана. Этого слишком мало. Разрезанное на части самолюбие лежит за стенкой шкафа. Память ерзает в затянутом паутиной углу. Маленький паучок грустно свернулся в точку. Здесь, в этой квартире для него нет пищи. Здесь есть пища лишь для размышлений. Я лежу на раскладушке и пытаюсь вспомнить, кто я. Лента воспоминаний заправлена в старый кинопроектор, принадлежавший моему умершему другу. У меня есть еще и другие вещи, но эта мне нравится больше всего. По потолку растекается зеленый концентрат тоски. Серая улитка страха заползает в мое чахлое ухо. Но там почти ничего нет, и она выползает обратно. Нехотя беру ее в руки и надавливаю пальцами на кажущейся прочным панцирь. Он лопается, как яичная скорлупа. Склизкая, лишенная защиты улитка испуганно ощупывает меня своими никчемными рецепторами.
Я встаю с раскладушки и направляюсь в прихожую. Вверху у входа висит чучело зубастой летучей мыши. Я говорю с ней о своей никому не нужной маргинальной любви. Иногда мышь отвечает мне одобрительным кивком. Мы понимаем друг друга. Из прихожей иду в совмещенный санузел. Он выложен черно-красной плиткой. Слева – красный унитаз, справа – черная душевая кабина. Ровно по центру – квадратный слив. Облегчаюсь по малому и иду на кухню. На кухне – газовая плита, рукомойник, стеклорез, сковородка, кастрюля, железная ложка, железная миска, половник, алюминиевая кружка, сито, металлический чайник с черным серпом и молотом и чье-то завернутое в брезент тело. Холодильника у меня нет – продал. Стены и потолок в засохших пятнах крови. Встаю на колени перед незнакомым предметом и медленно разворачиваю брезент.
На меня смотрит удивленное небритое лицо ГРЯЗНОЙ МАМЫ. Под бледной кожей шевелятся прожорливые жучки-мясоеды. Раньше я выращивал их у себя на даче. Но потом я продал самых плодовитых самок одному странному типу. Он заплатил мне очень приличные по тому времени деньги. Оставшиеся в домашней колонии самки оказались бесплодны и постепенно мои любимцы вымерли. Осталось только пять стареющих самцов. Я перевез их в квартиру и стал кормить случайными знакомыми, забредшими ко мне на огонек. А как вы думали? Жучки-мясоеды едят только человечину. От простого мяса они дохнут, а продаваемые на каждом углу тела бомжей, вынесенные спекулянтами-санитарами из городского морга, всегда пропитаны вонючей мазью Вишневского. Тип, которому я продал уникальных в своем роде жуков уехал на ПМЖ в Штаты. Сука, наверное, сколотил там себе капитал на моих крошках. А ГРЯЗНАЯ МАМА такая холодная и красивая. Судя по провалившейся во внутрь груди – на треть пуста. Это мои мясоеды постарались! Она – Кай, а я - ее добрая несчастная Герда. Жучки едят тело, но не трогают кожу и кости. Кости им не по зубам, а кожу они почему-то не любят. Но где же веселый и обаятельный травести? Неужели я тоже его убил? Впрочем, с чего это я решил, что это именно я убил ГРЯЗНУЮ МАМУ?! Быть может, это все устроил сам веселый травести. Да, да, вероятно так и было. Я вырубился от нахлынувшего оргазма (такое со мной бывает достаточно часто), а веселый травести убил ГРЯЗНУЮ МАМУ (вероятно, тут имел место быть весомый повод или не менее весомый аргумент) и на машине задушенного таксиста доставил меня вместе с телом убиенной подруги (или не знаю уж кем она ему приходилась) ко мне домой. Но откуда он узнал мой адрес и почему не сдал в утиль? Нужно будет найти тот бар в центре и потолковать с веселым, если конечно он еще в городе. Принюхиваюсь к ГРЯЗНОЙ МАМЕ – от нее уже немного попахивает. Жаль, очень жаль! Включаю стеклорез в розетку и кладу под него труп. Почувствовав тепло нагревающегося прибора, мои жучки быстро (через ноздри) покидают питательную среду и разбегаются в разные стороны. Ненадолго. Как проголодаются – приползут обратно. Две минуты, и ГРЯЗНАЯ МАМА вместе с одеждой и брезентом нарезана на тонкие ломти. Я весь с головы до ног забрызган кровью. Флюиды неровного счастья пронзают телесную суету. Вся моя жизнь это борьба за существование с существующими. А существующие борются с несуществующим. Только я вижу то, что им никогда не дано увидеть. И в этом тоже есть счастье, свое невесомое, но счастье! Я отламываю сердечный ломоть от мясной нарезки и ем его прямо здесь сырым. Я настолько голоден, что мне в лом жарить его на плите. Заглушив эхо шершавого голода, поднимаюсь с пола и иду в совмещенку. Сбрасываю мокрую от крови одежду и залезаю в душевую кабину. Теплая ласка воды смывает с меня чужие кровяные молекулы, уличную суету, душевную раздражительность, гнилую тоску, городскую паранойю и кривое суеверие. Аминь!