Никольская : До Утра

Декартовское неопровержимое «я мыслю, значит, я существую» было мне единственным утешением в то утро… Все тело изнывало нечеловеческой, но, вместе с тем, на удивление приятной усталостью. Первые минуты после пробуждения в ушах стоял какой-то странный шум, как если бы на голове у меня было ведро, и все мои приятели разом, напевая что-то невнятное, но очень трогательное, стучали по нему ложками.
«Помни милая, что опыт почти всегда может служить вполне адекватной заменой интеллекту», - частенько говаривал один мой друг. Сейчас эти слова пришлись как нельзя кстати. Мой IQ неудержимо стремился к нулю, и только сочетание того еще опыта и смутных подозрений позволило мне сделать некоторое предположение. Желая скорее опровергнуть его, нежели подтвердить, я слегка коснулась кончиком языка запястья левой руки. Ну конечно - текила! Как есть текила! - на языке остался солоноватый привкус.
Не пытаясь вспомнить, как вчера оказалась дома, просто забив на это, я мечтала только о том, чтобы сегодня было не второе, как положено после первого, а шестое июля – день, когда заканчивается эта ужасная ежегодная замена водопроводных труб, и в квартире, наконец, снова появляется горячая вода. Но нет. Исчирканный вдоль и поперек покосившийся календарь, едва закрывавший дыру на двери в кухню, как всегда безучастно сообщал, что и в этот раз, не будет мне никакого чуда.
Дамы и господа, позвольте представить – та-даааам!! - 2 июля, воскресенье. Двадцать первое 2 июля в моей жизни. Целых четыре дня до горячей ванны с облаками белоснежной пены на моем измученном бессонницей и алкоголем теле. И, стало быть, реши я на всякий случай проверить - а вдруг? - и открыть кран, с потертым красным пластмассовым колпачком, на раковине - из которого по гениальному замыслу ЖЭКа должен идти если не кипяток, то уж, по крайней мере, вода теплее, чем в Неве в это время года - то на меня обязательно безудержно хлынуло бы отвратительное, подозрительно коричневое месиво из ржавчины, отходов химической промышленности и соков утопившихся в период весеннего обострения девушек.
Я не первый год жила в этом городе и в душе уже давно смирилась с необходимостью тридцать дней каждого лета греть воду в чайнике не только для того, чтобы выпить кофе, но и элементарно как следует умыться. Сделав несколько шагов по направлению к ванной, я, было, остановилась: …действительно ли я хочу это видеть? Но тут же передо мной как одно мгновенье пронеслись события Наташкиного дня рождения на третьем курсе, и я подумала, что вряд ли теперь что-то может быть хуже, чем тогда.
Для того, чтобы хоть сколько-нибудь привести себя в порядок, нужно было знать врага в лицо, и, усилием воли, я подошла к зеркалу.
Надо заметить, что то утро было вовсе не утром воскресенья, как гласил календарь, а утром понедельника. Путаница произошла оттого, что календарь этот был за прошлый год. Забыли снять. 1 января было как-то не до него, потом все благородное семейство уехало на море, а там экзамены… 23 февраля, 8 марта - сами понимаете... В общем, он остался с нами, как оставляют иногда домохозяйки на память красивые коробки из-под конфет, подаренных по случаю. Со временем я приноровилась определять по нему настоящие дни недели, сдвигая их названия на сутки вперед. В общем, не важно, просто поверьте мне на слово, что это работает.
Кто бы мог подумать, что моим идеальным днем станет именно понедельник.
Он начался в тот самый момент, когда я, вопреки всему нагрев в семи кастрюлях и ковшиках кипятка, вылив его в холод ванной, и чуть разбавив ледяной водой из-под крана, ступила туда и медленно легла, с удовольствием вытянув ноги и положив их на бортик. Я закрыла глаза. Легкая дрожь пробежала по моей спине и вниз, к кончикам пальцев. Я чувствовала, как тело мое постепенно становилось все мягче и, казалось, вот-вот растворится солью в теплой воде. Дышать становилось все трудней, и зеркало, должно быть, покрылось белой непрозрачной дымкой пара, словно горячим инеем.
Постепенно в моей памяти начали восстанавливаться события прошедшей ночи. Я вышла из дома еще в субботу. Часы, стоящие на краю раковины прямо напротив меня показывали четырнадцать часов сорок пять минут. Я могла себе представить, как, должно быть, гудит сейчас подземка, Большая Пушкарская напрочь забита машинами и в кафе не найти свободного столика – ланч в самом разгаре. Но здесь, в этой удушающей, нежной и глубокой невесомости время остановилось.
Утро наступает тогда, когда я просыпаюсь, и если это случилось далеко за полдень – мне нет до этого никакого дела.
Я смотрела на белый влажный кафель стен ванной и думала о том, что хорошо было бы хотя бы один день в своей жизни забыть обо всем и всех и делать только то, что хочется мне. По правде сказать, я только этим и занималась с утра до вечера. Но что-то всегда меня сдерживало от того, чтобы вдохнуть полной грудью и при этом не почувствовать ни боли, ни обиды, ни разочарования.
Я любила жизнь. Я люблю ее. Хм. Эти слова – в рамочку и на стену.
Вспомнился прочитанный недавно в метро веллеровский рассказ «Правила всемогущества», о школьнике, которому учитель задал написать сочинение на тему «Что бы я сделал, если бы все мог». Рассказ хороший, я улыбалась, когда читала его. Живое подтверждение тому, что все взрослые когда-то были детьми… маленькими принцами. И принцессами.
Теперь мне отчего-то стало грустно, и я уже собиралась ступить на землю из пены морской, как вдруг раздалось сначала глухое жужжание откуда-то с пола, а потом и звонок моего мобильного. Та-а-к, отлично! Кому на этот раз в пылу инфернального веселья ты дала свой номер? Бармен? Парковщик?
Как жаль, что так редко теперь можно встретить телефоны с циферблатом. Раньше, пока ты накручивал цифры одну за другой, набирая чей-то номер – у тебя была возможность подумать, действительно ли ты хочешь слышать этого человека, есть ли тебе, что сказать ему, да и, в конце концов, просто, по-человечески – можешь ли ты ему это сказать? Гудки сводили с ума ожиданием, и каждое мгновение ты всем сердцем боролся с желанием бросить трубку, только чтобы он или она не узнала, что ты тоскуешь, что ты места себе не находишь, что почти сломался… А сейчас? Стоит на секунду поддаться эмоциям, уступить себе самому, чья воля слабеет день ото дня, или случайно нажать на кнопку вызова, мечтательно разглядывая то самое имя в адресной книге мобильника, как всё – сигнал на спутник послан, и что ты потом ни делай, а уведомление о пропущенном вызове готово.
И ни одно даже самое древнее заклинание не встанет на пути сотовой связи.
Особо оригинальничать мне спросонья неочень-то хотелось, но даже и банальное «алло» давалось мне с трудом, поэтому, слегка откашлявшись (с кем не бывает!..), я протянула только «а-а-а?..» И в ответ услышала:
- Аха!
Я улыбнулась.
Это был Соер. Нет, не Том - Димка. Но барахла у этого парня в карманах, честное слово, было неменьше! Мы познакомились летом три или четыре года назад. Я тогда только купила те голубые кеды, что до сих пор стоят у меня в шкафу, сразу за стопкой учебников и прочим хламом, и ужасно натерла ногу. Он подошел ко мне, когда я сидела в Михайловском на ступеньках музея, махнул рукой на мои голые ступни и что-то сказал. Я не расслышала, что именно, но предположила, что это был вопрос, почему, собственно, я - босяком. В плеере играл Saint Etienne, солнце слепило глаза, в воздухе пахло горячим сладким миндалем, а тут какой-то тип со своими вопросами… Я надеялась, что далеко не самый приятный вид моей раскрасневшейся пятки слегка охладит его пыл и показала ему ногу, но не тут-то было: он многозначительно посмотрел на меня, так, словно я открыла ему какую-то страшную тайну, как минимум секрет государственной важности, и, порывшись какое-то время у себя в карманах, протянул мне пластырь. Вполне справедливо рассчитывая на награду за этот свой фокус, он застенчиво уставился на меня. Я сделала ему знак рукой, чтобы он сел рядом, и дала ему левый наушник. Так молча мы провели некоторое время, пока окончательно не села и без того с утра умирающая батарейка. Тогда он снова чуть ли не по локоть ушел в карманы своих темно-синих потертых джинс и… извлек оттуда новенький японский аккумулятор...
Он деловито менял источник питания музыки вечной, а я с интересом разглядывала его лицо: простые и спокойные глаза, чуть длиннее обычного черные волосы, под стать им по-мальчишески густые и чуть завитые на концах ресницы, загорелая кожа. На какое-то мгновение мне показалось, что это именно от него пахнет горячим миндалем, а не из палатки неподалеку. С тех пор каждый раз, когда обнимаю его, я, подобно парфюмеру Зюскинда, чувствую этот чудный аромат, чуть сладковатый, немного терпкий. Он проходит сквозь меня, от чего слегка щемит в сердце, и я сжимаю Димкины плечи сильнее.
- Звоню сказать тебе спасибо за секс, подруга! Это было здорово! Не ожидал, не ожидал! Хороша, ничего не скажешь!
Голос Соера был достаточно серьезным и как будто бы даже довольным, чтобы на какую-то долю секунды я ему поверила.
- Дурак! Ну и шутки у тебя…
- Ха, купилась! Значит, ты уже думала об этом?!
- С чего ты взял?
- Но ты же смогла сейчас себе это представить!
- Ничего я себе не представляла... Просто я проснулась час назад и с трудом вспоминаю, что вчера было. Мало ли… А что значит это твое «не ожидал, не ожидал», а?! Ты что думаешь, я сексом плохо занимаюсь?
- Судя по тому, как ты вчера танцевала – ты им вообще не занимаешься!
- Чего?!!
- Секс -это культурный феномен взаимоотношений полов, фундированный биологическим инстинктом продолжения рода, но выходящий далеко за его пределы, покрывая широкий ареал межличностных экзистенциально-интимных и социально-психологических отношений.
- Потише, Соер, иначе Яндекс останется без работы…
- Короче, говорю тебе как мастер: секс – не так уж прост, подруга! И ко всему прочему отнимает кучу сил. А человек, который как ты всю ночь танцует, с песнями и седьмым бокалом полусладкого летает по клубу и на утро уходит оттуда под аплодисменты, очевидно, просто не представляет, как еще можно скоротать время до утра.
Мне нравилось его слушать, и он этим пользовался, оттачивая на мне свое остроумие. И не безуспешно.
Когда мы только познакомились, Соер лишь без конца улыбался и застенчиво опускал глаза, с кем бы он ни говорил. А если и решался что-то сказать, то делал это почти что извиняющимся тоном. Стоило кому-то что-то попросить – он всегда все делал, попутно бесконечно извлекая из своих карманов то сигареты, то такие разноцветные резинки на руки, которыми я приноровилась убирать волосы, то огрызки карандашей и какие-то счета из кафе по всему городу, на которых очень кстати можно было что-то записать, жевачку, спички, таблетки от головы и кашля, носовые платки, карты оплаты мобильного и даже карты игральные. Словно он считал, что его дружба без этого, так сказать, весьма полезного бонуса будет не нужна людям. Словно он… не покупал, нет – просил взять себя, с доплатой. И по сей день он никогда не подойдет первым меня обнять и не возьмет за руку. Обычно люди принимают это за заносчивость или высокомерие. Я же знаю, что он просто боится быть отвергнутым, хотя и знает, что едва ли у меня есть человек ближе него. И когда я провожу рукой по его волосам или целую небрежно, как всегда, я чувствую, что все внутри у него сжимается от счастья, и сердце - начинает биться сильнее.
Его история была мне давно известна и во многом близка и понятна. И именно оттого, что мы слишком хорошо знали друг друга, между нами никогда и ничего не могло быть, кроме этого странного и болезненного чувства привязанности и глубокой нежности, в чем мы, как будто сговорившись, никогда друг другу не признавались. Мы условно называли это дружбой, что снимало сразу массу вопросов как с его, так и с моей стороны, имея возможность заботиться друг о друге, друг друга поддерживать и иногда подкармливать разными вкусностями.
Мы шли по жизни вместе, но дороги наши должны были однажды разойтись…
- …до утра. Так ты говоришь, я сама ушла?
- Ну да. Под аплодисменты!
- О, надо же! Цветы были? Ха-ха!..Так, и что дальше?
- Ты совсем ничего не помнишь?..
- Да говорю же – нет!.. – сказала я, смеясь.
Ни то что бы я особо переживала по этому поводу, просто меня забавляло слушать истории о себе, рассказанные Соером. По его интонациям я понимала, что из этого было правдой, а что он привирал ради красного словца. В такие моменты я чувствовала, что судьба моя оставляет след как минимум в одном,
верном и страстном сердце, и жизнь, казалось мне тогда, проходила не напрасно даже в такие ночи забытья и легкой дымки над городом.
- Ты ушла с каким-то парнем, счастливая такая! Подбежала ко мне, взяла куртку и крикнула, что, дескать, он обещал купить тебе бутерброд и уложить спать. Я тебя отпустил, потому что было очень похоже, что вы давно знакомы, и ты выглядела такой… вдохновленной что ли!.. Да и потом, как тебя удержишь? Сама знаешь! Я думал, это ты скажешь мне, что было дальше?...
Все это показалось мне сперва каким-то бредом на манер гессевского «Степного волка», но пауза, которую Соер взял в своем рассказе дала мне пару секунд на раздумье. И вот картина произошедшего постепенно начала складываться сначала в моем сознании, а следом и воскресать в памяти. Проблема была только в одном: и моя гипотеза, и эти воспоминания казались мне совершенно невероятными...
- Ну… раз ты сейчас дома, значит все гуд, я правильно понимаю?.. Он у тебя?..
Голос Соера был уже скорее обеспокоенным. Он всегда волновался, когда я попадала в разного рода истории. Причем как счастливые, так и печальные моменты моей биографии заставляли его тревожиться одинаково. Он знал, что я не терплю полутонов – одни только крайности. Только да и нет. Потому он всегда был готов, что одна из этих крайностей может стремительно перейти в другую и обратно. Менялись только временные промежутки между этими переходами. Все прочее оставалось неизменным, а именно - мой сумасшедший, или хм… скажем так - амстердамнутый характер. И пагубная привычка, сначала прыгать, а думать – потом.
- Как ты говоришь он выглядел?!
- Да в общем… обычно. Высокий, чуть полноватый, в очках по-моему…
- В солнечных или таких, обычных, чтобы лучше видно было?!
- Вроде солнечных…
- Или без очков?!
- Или без.
- И что произошло дальше ты, конечно же, не знаешь…
- Ну слушай! Ты передо мной никогда особо не отчитывалась! Ушла и ушла! Так кто это был?..

К тому моменту, как он закончил вопрос, я уже не только вылезла из ванной, но и успела поставить на кухне вариться кофе и слегка подсушить волосы полотенцем.
- Так значит, он не был у тебя?.. Алло?... Алло?...
Но я уже не слышала его.
Я не глядя бросила трубку в корзину с грязным бельем и выбежала на середину коридора. Набрав в легкие воздуха, с силой зажмурившись и встряхнув головой, чтобы лучше сосредоточиться, я открыла глаза. На полу прихожей не было следов, кроме как от моей собственной пары туфель. Нужно проверить карманы куртки! Я – туда. Левый. Правый. Внутренний. Пусто. Джинсы! В джинсах посмотри! Бросаюсь к шкафу. Ну и бардак… Где же, ГДЕ ЖЕ?... А вот! Так… нет, нет… Есть! Ха-ха! Ну конечно!! Старая привычка не подвела.
Однажды я забыла в такси варежки. Мелочь, казалось бы. Но это были те самые варежки, которые бабушка связала мне перед эмиграцией. С тех пор мы больше не виделись. Она умерла несколько лет спустя от рака. Ни я, ни отец - ее сын – не были на похоронах. Все случилось, как это обычно бывает, внезапно и в 3 дня получить визу оказалось совершенно невозможным. Я вообще ни разу в жизни никого не хоронила, кроме дедушки, но тогда мне было всего 11 и едва ли я понимала, всю конечность происходящего и бесконечность моей о нем памяти, пронесенной через все эти годы. Слишком многое мы осознаем, когда уже ничего нельзя исправить. Но если вы жалеете об упущенных возможностях, значит, путь осознания еще далеко не окончен.
Так же было и с этими варежками, которые сами по себе не имели ровным счетом никакой ценности, но потерять их было для меня большим несчастьем. Мне мечталось, что я когда-нибудь передам их своим детям, передам вместе с историями о том, какой удивительной женщиной была их прабабка. В надежде, что и после моей смерти, имя мое не будет пустым звуком для внуков и правнуков. Тогда я пошла в магазин старой книги и купила там издание французских сказок конца девятнадцатого века за сущий бесценок, около двух ста рублей. Придет время, когда эта небольшая книга, в плотной обложке цвета бордо, с выцветшими золотыми буквами на ней, послужит доброй заменой варежкам, забытым однажды в такси. И если, когда мои дети вырастут, я расскажу им правдивую историю появления этой книги в нашей семье, они поймут и простят мой обман, я буду знать, что воспитала хороших людей.
Тогда Соер посоветовал мне брать визитные карточки таксистов, которые меня подвозят, чтобы в случае чего всегда можно было найти пропажу или, например, заказать машину заблаговременно. Последовав его совету всего-то несколько раз, я вдруг поняла, откуда берется весь этот хлам в его карманах, потому что стала находить у себя визитки с номерами водил в каждой сумке, каждом пальто и куртке. Особенно забавно было находить их после какой-то вечеринки, откуда меня довозили до дома, а иногда и помогали дойти до квартиры. Тогда я перезванивала по этому номеру и спрашивала: «А… хм… простите… где я, собственно, вчера была?... Я имею ввиду, откуда вы вчера забирали девушку, брюнетку, волосы длинные, очевидно, бывшие в тот момент в беспорядке?.. Да-да, это я про себя спрашиваю. Рост? ну… метр семьдесят был в девятом классе… с тех пор как-то не интересовалась… А? Что? Возраст? Двадцать - двадцать восемь… Нет, я знаю, сколько мне лет, но сколько вы могли бы мне вчера дать на вид – это большой вопрос…» И так до тех пор, пока ситуация не прояснялась окончательно. И что я в ответ только ни слышала! От банальных «Плаза», «Place» и «Грибоедов» до «Белграда», «Money-Honey» и даже «3 L», главный в городе лесбийский притон. Не подумайте, что я имею что-то против однополой любви, но и в ее поддержку руки поднимать, пожалуй, не стану. Ну а сколько в этом списке было частных адресов, название которых мне ни о чем, ну вот просто ни о чем на утро не говорило – я уж и вспоминать не стану.
Осуждаете меня, да? ..
В очередь!
В очередь.
Все, кто меня осуждает, - в ряд!.. Я хочу посмотреть на ваши постные физиономии. Праведники, святоши и ангелы во плоти – все сюда! Подходите ближе, чтобы посмотреть, как я живу. Иногда тяжело и бездарно. Иногда легко и… легко.

Я уже говорила, что какие-то воспоминания о случившемся в эту ночь вернулись ко мне после рассказа Соера, но это были лишь обрывки фраз, мелькание огней, касание чьей-то руки у меня на щеке… - ничтожно мало… Среди прочего у меня было какое-то странное ощущение… Знаете, такое случается, когда тебе снится, что человек, с кем у тебя не то что бы близкие отношения, так, знакомый, ничего личного, - целует тебя. И когда ты просыпаешься, еще долгое время не можешь отделаться от этого чувства нежности и легкой тоски по тому, кто в сущности чужой тебе человек.
Вот так было и теперь: казалось, что мне приснился этот самый украденный у жизни поцелуй. Который я спешила вернуть.