Франкенштейн (Денис Казанский) : Русский солдат

Город сжался в предчувствии нас.
Это было видно невооруженным глазом. Воздух буквально трещал от растворенных в нем страстей, и ветер бесился, грохоча чем-то на крышах, хлопал дверями подъездов, выл истерично в пустых переулках, сгущавших вечернюю тьму. Машины, которыми эти подворотни были обычно забиты по самое горло, сегодня куда-то исчезли, и без них стало как-то совсем мокро и сиротливо.
- Давайте выпьем за победу – Серый свернул голову водочной бутылке и принялся разливать в стаканчики горячительное - и за нас, чтобы все получилось.
Я посильнее завернулся в куртку от пронизывающего холода и взял свои фронтовые пятьдесят.
- Давайте, холодно уже, блядь!
Мы чокнулись, смяв податливые пластиковые бока стаканчиков, и разом опрокинули в себя алкоголь. Где-то грохнул не то выстрел, не то взрыв.
- Дальше будет жарко. – Кисель многозначительно кивнул в сторону площади и нервно хохотнул. Я почему-то понял, что ему тоже страшно, как и мне. И это немного меня приободрило.
Нас трое. Чтобы не вызывать лишних вопросов. В городе полно полиции, эти бляди цепляются ко всем, кто наводит на подозрения. Мы разделились на две группы – мою и Кутузова – и теперь подбираемся к памятнику с разных сторон.
С четырех часов вокруг площади стоит оцепление. К восьми подогнали технику. Мы видели краешком глаза, когда проходили по проспекту. Видели, как памятник обносили металлической оградой. Как отгоняли людей с цветами и российскими флагами.
- Да блефуют они! Никто ничего не снесет, вот посмотришь! – рассмеялся вдруг Серега – Народ не позволит. Поглядите, город гудит как улей.
- Да не, я на форуме читал сегодня, там все серьезно – Кисель отрицательно покачал головой.
- На форуме пиздели что-то про танки и национальную гвардию – вспомнил я – ну это бред, по-моему, полный.
- Кран там, хуле еще говорить – Кисель снова налил – краном на раз своротят.
- Давайте за русских выпьем.
- Давайте. За наших.
Со стороны площади стал доноситься недовольный человеческий гул и свист. Звук распухал фурункулом, отражаясь от каменных стен архитектурного ансамбля площади, вязко колыхался и перекатывался суровым народным мускулом. И вместе с этим шумовым фоном нарастала моя обеспокоенность.
Нечто подобное, должно быть, творилось в девяносто первом в Москве. Или еще раньше, в семнадцатом, в Питере. Волнения, беспорядки, предчувствие большой заварушки. Неуправляемые толпы, все против всех. Это пока еще вокруг легавых бродят старички с красными гвоздичками и терзаемые революционной похотью студенты. Но скоро подтянутся «сливки общества» - панки, анархисты, национал-большевики и прочее хулиганье. И тогда мы зажжем эту ночь!
- Бля… - закашлялся Серый – хуево, что нечем запить. И купить здесь негде.
- Ага, все по норам забились.
Магазины в центре закрыты. Еще днем отгородились от мира ролетами «First line» и «Jambo», чуть ближе к вечеру тоже самое проделали почти все рестораны и пабы, и даже продуктовый полуподвальчик задраил вдруг все входы и выходы, оставив праздный народ без пива и фирменных булочек «Анри». Полиция рекомендовала горожанам не покидать без надобности жилища сегодня ночью. И тем не менее, тысячи их уже на улицах.
- Все, двигаем, кажется уже – задыхаясь от водочной горечи, просипел я – давайте, к памятнику.
Серый с размаху швырнул оземь опустевший пластиковый сосуд.
Мы быстро зашагали по каменному пищеводу, туда, где он перетекал в кусочек сочащейся агрессией улицы и туго набитый желудок площади. По мере приближения, рев толпы все усиливался, но теперь это было не просто недовольное шмелиное гудение. Сотни глоток закружили над городом черный смерч, хищная воронка которого уже не поддавалась никакому контролю и с каждой секундой набирала обороты. В ее адовом рокоте были отчетливо слышны крики на русском «Позор! Позор!» и еще какой-то страшный металлический звук.
- Черт, не может быть… - Серый сплюнул и остановился – вы слышите?
В конце переулка вдруг возник силуэт полицейского в каске. Легавый на секунду замер на месте, поглядел на нас, и вдруг сорвался и бросился вниз по спуску, прочь от кипящего народного варева.
- Бегом, быстрее!! Началось вроде! – я заорал что есть сил, но и без этих слов Кисель с Серым уже поняли, что нужно торопиться. Мы резко рванули с места и понеслись что есть мочи вперед, расстреливая округу дробью громыхающих подошв.
На улице что-то грохнуло. Я услышал вопли и осыпающееся стекло. Какая-то забытая тачка возмущенно загудела сигнализацией в одном из близлежащих дворов, но ее жалобный вой тут же потонул в какофонии звуков.
По улице бежали люди.
- Снесли, снесли, суки, а! – кричал какой-то мужчина с бородой, одетый в спортивные штаны и свитер – фашистские бляди.
- Сейчас газом начнут травить – подхватила его истеричные вопли худощавая женщина, бегущая следом – ну что за скоты. Ребята, уходите…
Мы продолжали бежать вверх, навстречу человеческой лавине.
- Слыхал? – борясь с одышкой, прохрипел Кисель – говорят, все уже! А быстро, суки!
- Опоздали – зло сплюнул Серый – и тут ни хера не смогли. Вот пиздец.
Двое парней, бегущие нам навстречу вдруг наскочили на меня, и я отлетел к стене дома, едва устояв на ногах. Кто-то свистел и кричал «Смерть фашистским оккупантам», но вопль этот был совсем безнадежным и неуместным в происходящем вокруг месиве.
На противоположной стороне улицы я увидел мужчину в очках, который тащил в руках вырванный дорожный знак «кирпич» и громко выкрикивал проклятия. Спустя секунду, он принялся крошить своим орудием прикрепленный к стене дома телефон-автомат.
Прорвавшись сквозь беспорядочный поток бегущих защитников Неизвестного солдата, мы втроем выскочили на трамвайные рельсы перед самой площадью и замерли на месте, поскольку впереди были только полицейские ряды.
- Смотрите! – крикнул Кисель.
С той точки, где мы находились, отчетливо было видно место, где еще сегодня днем, стоял скорбно склонивший голову бронзовый воин. Но теперь вместо его могучей, облаченной в навеки приросшую гимнастерку фигуры, между кленами зиял гадкий просвет, в который, словно издеваясь, косо улыбался хищный молодой месяц.
- Сволочи! Фашисты! – выкрикивали из толпы.
Кто-то из-за моей спины бросил в полицейских стеклянной бутылкой, но она не достигла цели и бесславно разбилась об усеянную потоптанными цветами и булыжниками брусчатку.
- Таки снесли – выдохнул Серый.
Рядом с опустевшим пьедесталом неуклюже разворачивался похожий на гигантскую виселицу автокран. Петля железного троса все еще крепко стягивала шею свергнутой скульптуры, со скрипом царапая бронзу. Вокруг суетились быстрая прислуга.
Сплошной металлический забор, установленный вокруг памятника демонтажной бригадой, ничуть не закрывал обзор собравшимся, поскольку Неизвестный солдат был сброшен на вырезанные в холме гранитные ступени и почти весь возвышался над краем ограды. Его освещенное прожекторами лицо, сохраняло привычное угрюмое выражение, и руки по-прежнему сжимали неизменный автомат.
Вид поверженного воина вызвал в толпе шок и смятение. В сторону полиции вновь полетели проклятия и пивные бутылки.
- Суки! Они же нас обманули! – вдруг схватил меня за шиворот Серега – Сделали нас, пидарасы, фраеры! Пока мы водку глушили.
Он стал трясти меня изо всех сил, как будто это я был виноват во всем, и я с трудом выкрутился из его рук.
- Мы все просрали! – Серый схватился руками за голову и согнулся пополам – Все просрали, как всегда. Мы чертовы неудачники!
Крики его прервал взрыв пиропатрона, заставивший протестующих отпрянуть немного назад. Небольшой отряд полицейских, прикрываясь щитами от града стекла и камней, пошел в быстрое наступление, с хрустом сминая подошвами армейских ботинок выложенные перед ними увядшие цветы.
- Все, началось! – Кисель толкнул меня в плечо – Бежим отсюда, они сейчас никого жалеть не будут.
Толпа попятилась назад и быстрой амебой стала делиться на две равные части. Между ними черным панцирным чудищем стремительно вклинивался отряд по борьбе с гражданскими беспорядками. В мгновение ока мы очутились в рваном хвосте убегающих демонстрантов, прямо перед наступающими легавыми.
Удар резиновой дубинки пришелся мне в ключицу, лишь слегка скользнув по голове, но и его оказался достаточно для того, чтобы свалить меня на землю. Боль молнией прожгла туловище до самой поясницы и резко отозвалась в плече, парализовав всю левую половину. Я уже готов был потерять сознание и забыться прямо здесь, на этих ледяных камнях, отполированных подошвами нескольких поколений горожан, как вдруг где-то рядом послышался звонкий металлический шлепок, и что-то тяжелое и неудобное навалилось на меня, прикрывая собой от ударов.
Человек.
Полицейский.
Его кровь потекла по мне теплым сиропом, заливаясь за воротник куртки, и от этого ощущения бархатной теплоты мне стало неимоверно противно.
Я стал медленно выбираться из-под туши, но кто-то вдруг резко сбросил ее с меня и стал тянуть за капюшон, торчащий из под куртки.
- Быстрее, вставай!
Рывком меня подняли на ноги, и я, не разбирая ничего вокруг себя, бросился бежать. Вокруг царил хаос.
На трамвайных рельсах валялись исписанные аэрозольной краской стальные щиты, которыми прикрывались полицейские, и черный шлем с отбитым забралом. Со всех сторон доносились улюлюканье и визг, как будто площадь столицы внезапно подверглась нападению дикарского племени. Прямо передо мной вдруг вспыхнуло дерево, облитое легковоспламеняющимся коктейлем.
- Сюда! Сюда!
Кто-то схватил меня за локоть и потянул в сторону спуска, туда, откуда всего лишь несколько минут назад мы попали в этот кавардак. Обернувшись, я увидал парнишку в зеленой куртке, из носа которого по щекам и подбородку текла кровь. Тот крикнул что-то еще, но взрыв очередного пиропатрона полностью заглушил его голос.
Не тратя времени на расспросы, я рванул вслед за ним, в предложенном мне направлении, и сделал это как раз вовремя, поскольку из расположенного сразу за площадью скверика, на нас уже двигался новый отряд полиции.
Толпа несогласных окончательно рассыпалась на мелкие компании по три-четыре человека и быстро растекалась прочь от эпицентра. Несколько тинэйджеров громили стеклянную остановку на проспекте. Чуть дальше били витрины и жгли разноцветные файеры, дым от которых постепенно затягивал русло улицы густой пеленой. Со всех сторон завывали сирены, и откуда-то вещал в микрофон угрожающий механический голос, слов которого было невозможно разобрать во всеобщем гвалте.
Мы побежали вниз по спуску, стараясь не попасть под какой-нибудь тяжелый предмет. В воздухе их летало изрядное количество. Через пару сотен метров, мы влились в кучку парней в масках-бармалейках, бодро хватающих с мостовой битые кирпичи и швыряющих их в надвигающуюся полицейскую стену.
- Россия! – крикнул кто-то позади меня, и несколько человек победоносно вскинули к небу сжатые кулаки. Вслед за этим в полицейских улетела новая порция камней.
- Ебаные мусора нас окружают – вытирая рукавом лицо, сказал мой спутник – нужно бежать во двор.
Словно в подтверждение его слов, со стороны площади на улицу быстро вырулил темно-синий фургон с установленной на нем водометной пушкой. В тот же миг ледяная струя воды ударила в идущего по проезжей части мужчину, и тот бросился наутек, прикрывая руками голову.
Люди, оказавшиеся ближе к автомобилю стали разбегаться и жаться к стенам. Фургон дал залп по двум пьяненьким демонстрантам с российскими футбольными шарфиками, отбросив их на бордюр, и стал уверенно двигаться в нашу сторону.
- Док! – какой-то высокий и худой парень с бритыми висками подскочил к нам, едва только мы собрались бросится в темнеющую арку двора – Бляха-муха, ты че! Мы тут чуть не кончились!
- Да мне самому ебало раскрасили – бросил в ответ мой спутник – съебывать надо. Сейчас будут принимать.
- У нас еще пузырь остался. – улыбнулся парень.
В это время струя водомета достигла того места, где мы стояли, и окатила нас холодными брызгами, заставив отступить.
- Уходим! – напомнил я.
- Вали, я подожду чуток, хуй с ним. Запалим ебаного дельфина! – Док толкнул меня в плечо, а сам бросился на противоположную сторону улицы. Ныряя в арку, я успел заметить, как они с рослым присоединились к третьему повстанцу, который достал из-под куртки водочную бутылку с темным содержимым и подставил ее горлышко под огонек зажигалки.
В подворотне было тихо и темно, после ярко освещенной файерами, бурлящей уличной каши. Я наступил в лужу и прислонился к стене, желая немного передохнуть и успокоить сердце.
На улице что-то полыхнуло и вслед за этим несколько десятков глоток дружно грянули «Ура-а-а!!», как советская пехота в старых военных фильмах. Я вспомнил, что потерял друзей и подумал, что они, должно быть, ушли по проспекту вдоль трамвайных рельс. Вместе с изрядным количеством демонстрантов, не пожелавшим вступать в открытые столкновения с полицейскими.
- Ублюдки! – неожиданно для самого себя вдруг выкрикнул я – Гады ебаные! Какие же вы к херам русские! Да вы скот! Припереться на чертову площадь, чтобы посмотреть на то, как топчут твою национальную гордость и свалить домой! Ни черта вы не можете! Даже гребаный памятник отстоять! Сегодня нас были тысячи, а остались сражаться жалкие единицы! Да мы могли снести к хуям этот ебаный город!
В пролете арки медленно проплыл горящий фургон, подожженный бригадой Дока. Медленной походкой я углубился в подворотню, прошел через двор-колодец и вышел в абсолютно пустой и тихий переулок, в конце которого ярко горел единственный фонарь, освещающий крыльцо какого-то черного хода. Шум и крики здесь казались далекими и напоминали больше праздничные гуляния, нежели маленькую войну. Давясь слезами и злостью, я, словно пьяный мотылек, направился к одинокому фонарю.
Когда я подошел поближе к растекшемуся по дороге желтому кругу, то увидел, что на ступеньках сидит полицейский и пытается перевязать оторванным рукавом рубашки большую кровавую рану на предплечье правой руки. Рядом с ним лежали каска, защитный жилет и дубинка.
Удивлению моему не было предела. Я так и остановился на одном месте, не зная, верить себе или нет. Легавый, отбившийся от стаи, не видел меня, так как находился в более освещенном пространстве, и со всех сторон был окружен непроглядной стеной темноты. Он был совсем еще молодой, возможно, не старше меня самого, и лицо у него было смазливым и перепуганным. Повязка никак не хотела ложиться на рану, все время соскальзывала и сбивалась. Бормоча чуть слышные ругательства, полицейский прилаживал ее одной левой рукой, но это было очень кропотливой работой, кровь никак не останавливалась и продолжала капать с запястья.
Не раздумывая долго, я вышел из темноты и встал прямо перед ним. Легавый поднял на меня голову и застыл, придерживая рукой кусочек ткани. Едва ли он ожидал, что кто-то столкнется с ним тут, раненым и не готовым к бою. Он выглядел очень растерянно и глупо, этот молодой мусор.
Я ударил его ботинком в лицо так, что он опрокинулся на спину и скатился со ступенек на асфальт.
Жгучая, кипящая ненависть вдруг снова проснулась во мне, уже отчаявшемся, смирившемся с сегодняшним позором. Полицейский попытался подняться, но я снова ударил его, на этот раз куда-то в бок, и этот удар отшвырнул его, как паршивую шавку прямо на разбитые деревянные ящики, сложенные у крыльца. Раздался громкий хруст, страж порядка вскрикнул, напоровшись спиной на гвозди, и я понял, что если он вдруг начнет орать теперь, сюда сбежится еще много полицейских. Не раздумывая долго, я схватил доску и стал колошматить ею легавого по голове, до тех пор, пока доска не сломалась. И тогда я взял другую, и бил пока коп не перестал закрывать от ударов голову и не обмяк. Темные ручейки потекли по асфальту и стали собираться у меня под ногами, но и это показалось мне недостаточным.
Сгорая от злобы и бешенства, я схватил за шиворот мусорскую пизду, подтянул поближе к крыльцу, и несколько раз приложил башкой о бетонные ступени.
- Вот тебе, сука! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Мы еще всем вам размозжим головы! – кричал я, радуясь нарождающемуся месиву. Я хотел ведер кровищи и мозгов из ушей. Я хотел превратить вражескую суку в отбивную, чтобы его хоронили в закрытом гробу и не показывали родственникам. Мне было наплевать на последствия, потому что я вершил свое дело здесь и сейчас, в эту самую секунду, щедро нанося густые краски на серый холст бетонного крыльца.
Я мстил за всех русских солдат, которых сбросили за последние полгода в Восточной Европе. И столица, за которую некогда умирали люди с красными знаменами, горела и трещала по швам всю ночь, пока не посветлел горизонт, и дождь не разогнал по домам рваные отряды потомков ее освободителей.