Fedott : Милостыня

По мотивам рассказа Вилки ВСЕЛОЖЖЖЬ

----------------------------------------------------------
Только полузнание приводит к безбожию.
Никто не отрицает бытия Божия, кроме тех, кому это выгодно.
Ф.Бэкон.
----------------------------------------------------------

Андрей опаздывал. Уже шесть часов, а он только-только из метро вышел. А до храма минут двадцать пешком. А темнота еще, светать будет только часов в семь, если не позднее. Морозно, темно, спать хочется. Торопиться надо, отец Георгий опозданий не любит.
Прибежал Андрей, запыхался. Наспех перекрестился, в храм заскочил. Переодеться надо, ему, как псаломщику*, в рясе ходить положено. Переоделся, побежал воду набирать, к службе готовится.
Андрей на пацана пятнадцатилетнего похож. Невысокий, лицр белое, как у девчонки, усики тоненькие, бородка жидкая. Глаза детские. И не скажешь, что ему двадцать шесть. И никто бы не поверил, если бы сказали, что паренек этот отслужил в армии, в Забайкалье, а после армии пять лет проработал водителем в колхозе. Мальчишка мальчишкой.
Отец Георгий ему замечание сделал: опаздываешь, мол. Потом велел чистые полотенца приготовить к обедне. Да еще лампадного масла подлить во все лампады – мало там уже, фитильки еле коптят. Да свечи большие приготовить – старые-то совсем малюсенькие, служить с ними попу зело непристойно. Про воду для молебна напомнил, натаскать поболе надо, а ведь после еще крестины будут.
Ранняя литургия** в семь начинается. Да только в семь-то начало службы по расписанию, когда люди в храм приходят, и дьякон на амвон*** встает, молитву произносить. А до этого ведь проскомидия и утренние часы****, они-то в половину седьмого. А это значит, что все сосуды священные должны быть чистые, полотенца приготовить, с вечера напечь хлеба особого, из которого кусочки для причастия готовятся. Вина принести, потому, как хлеб тот в вино кладется для святых даров. Воды накипятить чайника три-четыре – святые-то дары запивать положено.
В воскресенье две литургии служатся, народу много, посему работы с утра у Андрея хватило. Едва-едва успел все сделать, как уже на клирос***** бежать надо. Отец Георгий-то проскомидию начал, уже запел «Благословен Бог наш…» к началу часов. Батюшка с дьяконом в алтаре служат, а его дело сейчас – псалтирь читать, часы служить, значит.
А читать много. Девять псалмов, да еще и молитвы. Хоть и пустой храм, да положено громко читать, четко. Шагов на двадцать-тридцать чтобы слышно было. Вязь церковнославянская, неразборчивая, да еще спать хочется! Минут двадцать так читать, о-ох, быстрей бы прочесть! Как основная служба начнется, так полегче будет, в хоре-то можно и потише петь – ничего. Да тоже ведь, не особенно, в хоре всё женщины больше, голоса слабые. Нужно тон задавать, да чтобы еще и не сбивались, пели правильно.
Раньше, где-то до годов пятидесятых, в Москве по полному чину службы служили. Вечерняя служба около пяти часов шла. Литургия часа три шла, не меньше. Потом службы сокращать стали. Вечернюю в три, а то и в два часа отслужить успевали, а литургию за два. Говорят, потому сократили, что тяжело людям было стоять такие службы. Раньше люди крепче были. Сейчас только в отдельных местах можно встретить, чтобы по полному чину служили.
В Москве разве что, в Даниловом монастыре службу не сокращали. Там и служили не с семи, а с половины седьмого.
Андрей помнил такие службы. Раньше, у себя дома, в деревне под Ярославлем, когда родители его были еще живы, Андрей по воскресеньям помогал отцу Амвросию служить в сельской церкви. Отец Амвросий службу не сокращал, великим грехом это считал. Отец Амвросий - хороший поп: проповеди читает доходчиво. Слова Евангельские в его устах были не чем-то отвлеченным, описанием событий которые были давным-давно, а непосредственно имели отношение к реальности, к жизни окружающей. Да он и не стеснялся рукой показать, бывало: «Что, мол, вот пьянство одно, водка на уме! О семье бы подумал, детях!» Посрамленный смущался, прятал глаза. Хоть пили все в деревне, а ведь стыдно становилось. И, бывало, бросали пить. Были такие случаи.
В Москву Андрей перебрался после смерти матери. Он не хотел уезжать, но его тетка, сестра его отца, уговаривала приехать. Она сама давно жила одна, в маленькой двухкомнатной квартирке на окраине Москвы.
Отец Амвросий не хотел, чтобы Андрей уезжал. «В большом городе суета» - говорил он. «Закрутишься, забегаешься, не будет времени и в храм зайти. А потом выйдет: вроде крест-то носишь, а к чему он – уже и забыл. Много раз так выходило». Но потом, все же благословил и отпустил. «Бога не забывай» - сказал он на прощанье.
В Москве Андрей устроился на работу водителем. Однажды ему пришло письмо от отца Амвросия, в котором он писал, что его знакомый, отец Георгий стал настоятелем храма в одном из новых районов Москвы. Храм был почти разрушен, уцелела лишь одна небольшая часть с маленьким алтарем. Ему были нужны люди, и отец Амвросий порекомендовал Андрея.
Андрей уволился из автобусного парка. Он не стал рассказывать о своей новой работе, чтобы над ним не смеялись. Да и кто бы его понял: ведь в парке, как-никак, Андрей зарабатывал около десяти тысяч. А за одну службу, как псаломщик, он теперь получал пятьдесят рублей. Так, служа в среднем пятнадцать служб за неделю, он зарабатывал около четырех тысяч рублей. Было обидно: регент за службу получал двести рублей, а он – в четыре раза меньше. А ведь он в церковной иерархии был выше регента.
Многие работники храма пополняли свой бюджет за счет пожертвований. Ну, то есть, попросту говоря, запускали руку в ящик для пожертвований и выуживали пригорошень монеток и, изредка, мятых десятирублевок. Таким способом личный бюджет пополнялся, в среднем, на тысячу рублей в месяц. Андрей, правда, так делать пока стеснялся.
Ну, да кто же без греха? Не убийство ведь, правда?
Прочитав псалмы и молитву девятого часа, Андрей занял свое место на клиросе, в хоре. На ранней литургии народу всегда было меньше, все обычно приходили на позднюю.
Первая служба закончилась в девять. Андрей, убрав книги и помыв чаши, немного передохнул, присев минут на десять на лавочку. Он хлебнул воды, горло сильно пересохло. Спать хотелось, но не так сильно, как с утра.
А ведь еще позднюю служить! Хорошо, хоть часы по второму кругу читать не надо. А после литургии панихида, молебен. Сегодня еще крестить отец Георгий будет. Опять мыть чаши, готовить полотенца, таскать много воды. Потом к вечерне готовиться. Уборку в храме надо будет в понедельник делать. Ф-фу. Сейчас голос не сорвался бы.
К десяти часам храм вновь наполнился людьми. Теперь в храме были не только богомольные бабушки. Бойко шла торговля свечами, пожилые женщины-продавцы принимали поминальные записки «за здравие» и «за упокой». Продавцам задавали вопросы о том, сколько раз надо подать записку, чтобы душа покойника попала в рай, какой тканью надо обить гроб, чтобы это было наиболее «правильно», или через какое плечо надо передавать свечки, чтобы не согрешить, и можно ли ходить в храм во время месячных.
Андрей сидел на лавочке и слушал всю эту чепуху. И ведь как объяснить всем этим людям, для которых форма была всегда важнее содержания, которые пришли сюда, чтобы поставить галочку в книге духовности, что для того, чтобы умершие попали в рай надо молится за них, а не выполнять некоторые формальные процедуры, гроб хоть вообще ничем не обивай, но соверши отпевание над покойником и похорони в землю, а не сожги в печке, как никчемную рухлядь. Что свечи, через какое плечо не передавай – все одно, а лучше подойди да и поставь ее сам. И что во время месячных ходить в храм можно, более того – нужно, как и всегда.
Бывало, так и причащались, не исповедуясь. Стоит вроде очередь к батюшке с чашей, а зачем, почему? А, пойдем за компанию. Хлеб с вином, здорово. Разве это всё может быть серьезно?
Впрочем, сами-то мы не лучше. В чужом глазу сучки, как известно, заметнее. И в незнании упрекать нельзя. Разве что в нежелании узнать. А ведь люди знать хотели! Потому и спрашивали. Да только ведь в сознании нашем все эти бабушки, шепчущие про себя молитвы в темном углу, чуть ли не профессора. И по темным углам и по закоулкам и ползают все эти неведомые и невероятные слухи и сплетни. А мы - внимаем им и головой киваем. Так мы и научились подменять содержание формой. Так к церкви и приобщились.
Долго жить в потьмах привыкали мы, как в песне поется.
Каков поп, таков и приход… То, что человеку дали, то он и возвращает.
Пора и начинать. Отец Георгий закончил исповедывать. Андрей снова занял свое место в хоре. Дьякон запел: «Миром Господу помолимся». Служба началась.
Читать Андрею еще предстояло апостольские послания. Громко, опять же, по-церковнославянски. Чтобы все слышали.
Непонятный язык-то ведь. Для чего все эти «паки» и «во время оно», когда можно просто сказать «еще» или «в это время»? Кто его понимает?
Но мы же и не в Большой театр пришли. А похоже ведь со стороны. То же золото, одежды у священников шитые. Так для чего же мы пришли? Мы, что, вот С ЭТИМИ юродивыми, поклоны что ли бить? Пусть грехи замаливают, кто и вправду грешен. А мы-то не грешнее других, нам то чего. Разве может ЭТО быть частью нашей жизни? А, хм, ну поправимся, на всякий случай: существенной частью. Мы же просвещенные образованные люди. Как НАС с НИМИ вообще можно сравнивать?
Гром-то не грянул пока… Проще изменить свое мировоззрение, чем себя.
После службы разошелся народ. На панихиду мало кто остался. А Андрею – опять же работать, читать записки и петь с хором. Петь немного, правда, не в полный голос. Да и панихида-то служится недолго.
Впрочем, недолго-недолго, а на часах уже полвторого. Ну, отец Георгий уже заканчивает. Уже «…о упокоении всех воинов, на поле брани убиенных. И о всех православных христианах, за кого некому помолиться». Хор поет: «Вечная память».
Память-то, конечно, вечная, но на сороковой день на поминках хорошо, если половина от тех, кто на похоронах был. А через год – и не придет ведь помянуть никто.
А что упрекать? В Библии же написано: «Предоставьте мертвым хоронить своих мертвецов». Кстати, Лев Толстой нам о том же. Так что все в порядке, опять же жилплощадь освободилась. Или кто-то против Библии и Льва Толстого? Ну и всё.
Так что «за кого некому помолиться» вовсе не означает, что умер сирота.
Панихиду отслужили. Натаскал Андрей воды для крестин. Перемыл все, протер подсвечники. Ох, можно и передохнуть. Девять часов ведь на ногах. Спину ломит.
Была у Андрея одна просьба к отцу Георгию, да все сказать никак не решался. Тетка его последнее время хворала, нужны были дорогие лекарства. А денег у него давно уже не водилось. Андрей старался подрабатывать грузчиком, но это удавалось не всегда, к тому же бомжи, шатающиеся в окрестностях магазина, где подрабатывал Андрей, зачастую лишали его такой возможности, предлагая свои услуги за бесценок. А одолжиться было не у кого.
Сегодня Андрей, наконец, решился и подошел к отцу Георгию с просьбой одолжить ему немного денег. Обещал отработать и вернуть как можно быстрее. Отец Георгий покачал головой. Надо было зарплату выплачивать, да и строители, ремонтирующие храм, требовали очередных выплат. У отца Георгия не было доходов от торговли подакцизными товарами, он не являлся хозяином строительной фирмы, которая входила в список «избранных» и занималась реставрацией тех церквей, которые ремонтировались за счет Патриархии. Не было у него и помещения, которое он бы мог сдать в аренду. Не занимался издательством книг. В общем, он не мог достать из рукава цветные банкноты и протянуть их Андрею. Но что-то делать было нужно. И тогда отец Георгий вручил Андрею ящик с тесемками, благословив его на сбор пожертвований для храма. Может быть, ему повезет, и он наберет на лекарство. То, что Андрей вернет деньги, отец Георгий не сомневался.
Андрея прогнали из перехода в метро. Все места там уже были расписаны заранее, и появление еще одного конкурента не входило в планы корпорации, состоявшей из бомжа на костылях, скрипача, играющего под фонограмму и спитого верзилы, выдававшего себя за героя Чечни, но почему-то носившего драную тельняшку и шинель с погонами внутренних войск. Впрочем, их тоже можно понять. Если не считать скрипача, который, впрочем, тоже отстегивал, то участники корпорации нищих наверняка работали не на себя, а сдавали весь навар бритоголовому парню, организация которого их опекала.
А впрочем, подумайте. Каково без ноги? Или хотя бы и без руки? Даже зная, что этот человек сдает всю мелочь «боссу», неужели мы не подадим ему? Чтобы у него хотя бы на этот несчастный рубль стало больше. Чтобы он выполнил «план» и получил стол и крышу над головой от этих бритых парней, которые чуть-чуть порасторопнее, чем власть, и пристроили, и дали «работу» этим несчастным. А кстати, извините, пожалуйста, может быть этот человек действительно герой Чечни?
Лучше ошибиться в милосердии, чем в жестокости. Дадим им мелочь из своего кармана. Это очень просто. Просят – дай.
«Кем надо быть, чтобы работать на них, как надо себя унизить!» - кричат мне. «Инвалидом» - отвечаю я. Ин-ва-ли-дом.
…Ибо помилованы будут.
Но я против пропахших мочой, потерявших человеческий облик людей, спящих в последних вагонов поездов в столичном метро.
Вернемся к нашему герою. Так Андрею пришлось собирать пожертвования на улице. Он порядком замерз, стоя на холодном ветру возле вестибюля метро. Его ящичек стал потихоньку наполняться. Подавали, в основном, не очень богатые люди, подчас в протертых джинсах и стоптанных ботинках. Немного хмельные работяги, возвращающиеся домой после дружеской пьянки. Женщины в возрасте. Студенты. Редко подавали хорошо одетые люди. Дважды к Андрею подходил милиционер, пришлось, чтобы как-то урегулировать ситуацию, запустить руку в коробку и достать несколько грязных бумажек. Было уже темно, и подмораживать начало сильно.
Андрей очень устал стоять. Голова кружилась. С шести утра – двенадцать часов на ногах, в основном стоя. Он подобрал полы своей рясы и присел на корточки. Стало немного полегче.
К нему подошел чумазый мальчик. Ему было лет десять-двенадцать, не больше. Его рваное пальтишко было перемазано грязью, на ногах были растоптанные сапожки. Кулачком он вытер грязный нос. «Дядь, дай на хлеб. Я есть хочу» - сказал он тихо.
Андрей посмотрел на него. Запустив руку в ящик, он достал горсть монеток и дал ему. Мальчик подставил ему свою маленькую руку. После, поблагодарив, он быстро убежал.
Андрей вспомнил, как он с матерью, когда ему было чуть больше, чем этому мальчику, ездили в Оптину пустынь на Рождество. Народу было много, праздник большой. Многие приезжали из Москвы. Андрей помнил, как нищие, стоявшие у ворот монастыря, завидев хорошо одетого человека, тянули руки, чуть ли не отталкивая друг друга. Как мальчишки его возраста, одетые примерно так же, как этот мальчик, бежали к автомобилю, увидев на нем московские номера.
Они просили есть. Просто есть.
Монастырские колокола звонили. Завершилось праздничное богослужение.

------------------------------------------------------------
* Псаломщик – одна из самых низких должностей в церковной иерархии. Псаломщиками могут быть миряне, т.е. обычные люди, не духовного звания. Основные обязанности – чтение молитв и псалтири.
** Литургия или обедня – основная церковная служба. Служится утром, до обеда. На литургии совершается таинство причастия.
*** Возвышение напротив царских (главных) ворот алтаря.
**** Проскомидия и часы – церковные службы.
***** Место для хора.