Рафаил Романов : Глава 2

Глава 1

2

Праздность

C:Documents and SettingsРафаил РомановМои документыПраздность.doc

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ЖЕНЯ – 34 года, невысокий, коренастый; одет в серый пиджак на голое тело; пиджак не застегнут, на груди видна большая татуировка в виде фаллоса.
ИВАН – 33 года, среднего роста; одет в синий спортивный костюм; костюм порван под мышками; из дыр прорываются темно-русые курчавые волосы.
САША – 34 года, высокий, худой; в строгом черном костюме с желто-синим галстуком.

В центре сцены – стол. На столе – две полулитровые бутылки водки «Эталон», литровый пакет яблочного сока «Добрый», тарелка с нарезанными помидорами и огурцами. За столом на низких табуретах – ИВАН и ЖЕНЯ. Справа от стола – небольшой одноместный диван. Слева – старое потертое кожаное кресло. В трех шагах от него – дверь.

До конца действия, не прерываясь, звучит «Лунная соната» Бетховена.

ИВАН. Жень, а хули его нет? Забыл, может?
ЖЕНЯ. Да, че-то запаздывает, мудила старый.
ИВАН. Может без него по рюмочке хуйнем, а Жень?
ЖЕНЯ. Наливай, бля!
ИВАН. Ух...
ЖЕНЯ. Ох, бля... хорошо-то как...

Раздается звонок. ЖЕНЯ идет к двери.

ИВАН. Во, ептыть, вспомнишь говно, вот и оно.
ЖЕНЯ. Саня, ты?
САША. Жопой нюхаешь цветы. Открывай, свои.

ЖЕНЯ открывает дверь. Входит САША с букетом роз.

ЖЕНЯ. Здорово, кореш мой драгоценный! Дай-ка я на тебя погляжу! Разоделся-то как на свадьбу! А это что за херь? На хуя?
САША. Это тебе, дружище, давно тебя не видел. Дай хоть обниму тебя, старик.
ЖЕНЯ. Ну, спасибо! Не ожидал, чих-пых меня в рот… Приятно! Прям бабой себя чувствую. Сука, так ведь и задавишь к ебеням. Ну, пойдем, че тут стоять. Реквизит сюда давай, не жми. Ща, цветочки воот сюда… Сань, знакомься, это Ваня, напарник мой. А это - мой одноклассник, Сашка. Вы, бля, поцелуйтесь еще. Ну а теперь за стол, хули мы, как долбоебы, ждем тут тебя, уж давно бы бухнули. Вано, разливай, че ты как не родной сидишь.
ИВАН. Да эт запросто.
ЖЕНЯ. Ну, Санек, рассказывай, как жизнь? Чем занимаешься?
САША. Да я вот институт закончил, потом работал… хуй знает, где я только не работал… ща вот посылают на Урал. Инженерить там буду. А ты как?
ЖЕНЯ. Ну, мы институтов не кончали. Жизня у нас простая, стабильная… Смена – бухалово – смена… Эх! Так выпьем же за стабильность. Ух!
САША. Ух, ядреная водочка.
ИВАН. Ух…
САША. Жень?
ЖЕНЯ. А?
САША. А ты Машку не видел после школы?
ЖЕНЯ. Какую Машку?
САША. Ну, помнишь была такая, с восьмого класса с нами училась, ну я запал на нее, помнишь? Ну сиськи у нее еще большие были, и жопа, как персик, помнишь? Епт, Ярмолова фамилия у нее была. Блядь, в доме напротив твоего жила тогда!
ЖЕНЯ. А-а-а, так бы и сказал. Ярмолову теперь не узнаешь, она теперь с каким-то крутым мудаком трется. Отсосала у него, и теперь все у нее, блядь: шубы, машина, квартира…
ИВАН. Да, везет бабам: отсосала где нужно, дала кому надо и получила все, че хочешь.
САША. Предлагаю выпить за блядей!
ИВАН. Ух!
ЖЕНЯ. Ух, водочка пошла нынче, хороша, сучка. Еще наливай, Вано, че-то мы засидели жопы.
ИВАН. Не вопрос!
ЖЕНЯ. Ой, бля, о блядях заговорили, я, епты, вспомнил… Сань, помнишь, мы в десятом классе вместе в лагерь ездили, в Крым. Нажрались тогда – это пиздец…
САША. Может, не надо, а?
ЖЕНЯ. …К бабам в палату пошли, а баб там не было ни хуя. К вожатому съебались, суки… Мы, блядь, поплелись к себе… Помню, я штаны-то случаем с трусами снял…
САША. Блядь, я сказал, заткнись, сука!
ЖЕНЯ. …А ты, сука, смотришь на меня так… Пидарюга…
ИВАН (смеется). Вы че, пидары, что ли?
САША. Да это у него шутки такие, блядь.
ЖЕНЯ. Ни хуя не шутки! Я, блядь, о том дне до сих пор вспоминаю! Я с бабами, бля, кончить не могу, а с тобой, сука, кончил! Я, еб твою мать, обдрочился весь, вспоминая о тебе!
САША. Еще слово, и я тебе ебало вскрою!
ИВАН (смеется) Вы меня уже оба заебали. Отсоси у него уже, и успокойтесь, петушары сраные! А я, блядь, подрочу в сторонке.
ЖЕНЯ. Вот, сука, точно. Я как вспомню, как ты сосал… Давай, Саня, блядь, по старой дружбе…
САША. Отъебись, блядь. Ща точно пизды получишь.
ЖЕНЯ (опрокидывая стол). Это ты, сссука, получишь, я тя выебу щас. Я тебя, сучара, люблю, люблю, понимаешь? (обнимает САШУ)
САША (вырывается). Бля, да не смешно уже, мудила, иди в пизду.
ЖЕНЯ. Ах ты тварь! Хули ты вертишься?! Ай, бля... Ах ты так! На те, сука, по еблу…

САША и ЖЕНЯ дерутся. ИВАН сидит на кресле.

ИВАН (комментирует). Во! Вот так, бля, так! Ух ты, епт… Весело тут, однако…

ЖЕНЯ поднимает с пола пустую бутылку, бьет ей САШУ по голове. САША падает.

ЖЕНЯ. Сосать он не будет, ты подумай, блядь. (ИВАНУ). Неси вон ту хуйню сюда! Неси, блядь, че расселся? Неси, а то и тебя уебу на хуй!

ИВАН приносит молоток.

ИВАН. Дай и мне, что ли, порезвиться…
САША. Ах…. Суки, мрази… А-а-а! Бляди…суки! АААААААААААА!
ЖЕНЯ. Хорошо ты его, красавчик...
САША. ААААААААААА!
ЖЕНЯ. Ух, как ты его, ебааать...
САША. ААААААААААА!
ИВАН. Ну ни хуя себе... у, сука, обмочился... фу, бля, воняет. Ну и че теперь с ним делать?
ЖЕНЯ. Ща, ты посмотри за ним, а я принесу всю эту поебень. Как в старые добрые времена, братишка.
ИВАН. Давай быстрее, эта сука че-то не шевелится.
ЖЕНЯ. Да отхуярь его как следует, сразу, блядь, зашевелится.
САША. Ааааааа....
ЖЕНЯ. Смотри, бля, как надо. На, сссука!
САША. ААА!
ЖЕНЯ. На, блядь!
САША. ААААААААА!
ЖЕНЯ. Лежи, блядь!
САША. ААААААААААААААААА!
ЖЕНЯ. Видишь, че я говорил, по ебальнику получил и сразу в себя пришел.
САША. Нее наадоо...
ЖЕНЯ. Молчи, блядь! Все, в отрубе. Все штаны, сука, испоганил. Так, сука, переворачивай его, переворачивай.
ИВАН. Ух, бля, тяжелая манда.
ЖЕНЯ. Ну куда ты, блядь, ремень тащишь? Рви всю эту хуйню к ебеням!
ИВАН. Сам рви, гондон, блядь! Они мокрые, епт.
ЖЕНЯ. Ой, бля, можно подумать, ты не обоссывался никогда. Ладно, хуй с тобой, ща... Во!
ИВАН. Профессионал хуев... (САШЕ) Приступим, пупсик?
ЖЕНЯ. Ща, погодь... Во, готов!
ИВАН. Штык татарский, а не хуй!
ЖЕНЯ. Подержи-ка его, на всякий случай, а я пока тут его чуть-чуть взъебну, по старой дружбе.
ИВАН. Не, Женек, классно мы его уделали. Боров такой, пиздец, таких еще поискать нужно.
ЖЕНЯ. Ага, а ты жопу видел? Смотри какая: волосатая, ептыть, большая - редкость, чих-пых меня а рот, настоящая мужичья жопа! Ух…бля.... уф.... ой, сука, жопу не помыл, бля.....
ИВАН. Фу, бля,измазался, сука.
ЖЕНЯ. Да по хуй…ух…вот, пошел.... Ух, тугая какая, еле, сука, проходит, ты подумай! Пиздец! Ооох... Оооой! Ой! Ооооой! Аааааа! Аааааа! Ааааааай! Ааааааай! Ааааай! Ооооой! Мальчик! Ой! Не могу! Ой! Ой! Ааааааааа! Аааай!
ИВАН (мастурбируя). Еби его, еби…
ЖЕНЯ. Ооооой! Аааааа! Аааааа! Ааааааай! Ааааааай! Ааааай! Ооооой! Мальчик! Ой! Не могу! Ой! Ой! Ааааааааа! Аааай! ААААА!
ИВАН. Че, бля, кончил что ли?
ЖЕНЯ. Сука, бля, на меня мужик никогда не дрочил.
ИВАН. Все, блядь, бывает в первый раз.
ЖЕНЯ. Подыхают тоже один раз, сучара.

ЖЕНЯ хватает с пола разбитую бутылку и бьет ей ИВАНА по лицу. ИВАН падает.

ЖЕНЯ. Я, бля, не Памела Андерсон, чтоб на меня дрочить.

Берет нож и отрезает член ИВАНА.

ЖЕНЯ. Ух ты, какая хуина! В самый раз…

Переворачивает тело САШИ. Вставляет отрезанный член ему в рот.

ЖЕНЯ. Розочка моя… Любовь моя…

Поднимает одну из рассыпанных по полу роз. Внимательно рассматривает ее. Поднимает еще одну. Отламывает стебель. Вкладывает бутон в рот ИВАНУ. Другую розу сжимает в зубах. Танцует лезгинку. Танцуя, уходит за сцену.

Занавес

Валькирия, Дева битв

Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,
Из сочных гроздий венки свивать.
Хочу упиться роскошным телом,
Хочу одежды с тебя сорвать!
Хочу я зноя атласной груди,
Мы два желанья в одно сольем.
Уйдите, боги! Уйдите, люди!
Мне сладко с нею побыть вдвоем!
Пусть будет завтра и мрак и холод,
Сегодня сердце отдам лучу.
Я буду счастлив! Я буду молод!
Я буду дерзок! Я так хочу!

К. Бальмонт

Романову давно не было так хорошо. А, возможно, и никогда не было. Романов не шел, а летел домой. Второй день он упивался своей маленькой победой над силами тьмы в лице Людмилы Николаевны. Старую жабу давно следовало проучить – решение подсказал уволенный физрук и огромный зрительский опыт Рафаила. Рафаил наизусть знал ту сцену из «Красоты по-американски», где герой Кевина Спейси говорит своему начальнику решительное «Fuck you!». Сколько раз он представлял себя с такой же характерной полуулыбочкой в кабинете у Людмилы Николаевны. Сколько ночей он мечтал, что когда-нибудь осмелится наконец высказать ей все-все, накопившееся за без малого двадцать лет знакомства.
Рафаил учился в этой школе, потом пришел сюда работать: для Людмилы Николаевны он так и остался «мальчиком в очках с первой парты», а из этого следовало, что его можно регулярно отчитывать, учить жизни, наставлять на путь истинный. А какое представление об истинном пути может иметь склочная старая дева, которую уже и девой называть неприлично - если только Валькирией, Девой битв, благо габариты были подходящие, не хватало только рогатого шлема.
Была тут история и еще одного, пикантного свойства. Годы Людмилы Николаевны уходили, молодость так и вообще канула в Лету, но Валькирия не потеряла надежду обрести женское счастье. И однажды взор сей почтенной матроны пал на того самого мальчика, да уже и не мальчика, а полносильного мужа – не из-за каких-то особых достоинств, а за неимением ничего лучшего. Дело было так.
Темным зимним вечером Рафаил засиделся у себя в кабинете, проверяя сочинения. Вдруг дверь распахнулась, вошла Людмила Николаевна. Завела какую-то пространную беседу о детских сочинениях, преимущественно об их несостоятельности, попросила почитать, оценить, как пишут современные школьники, благо, по ее словам, литературного вкуса ей хватало, чтобы отделить зерна от плевел. Взяла стул, села за стол рядом с Рафаилом, изрядно его потеснив. Рафаил – ничего, молчал, соблюдал субординацию. Людмила Николаевна все отвлекала его, о чем-то спрашивала, он неохотно отвечал. Вдруг что-то упало на его ногу, сдавило. Рафаил подскочил от неожиданности и, признаться, совсем не мужественно вскрикнул. С ужасом поглядел вниз и увидел, как его ногу сжимает мясистая ручища, принадлежащая, несомненно, Людмиле Николаевне. Рафаил не сразу понял, что это значит, но взволнованный шепот любвеобильной директрисы тотчас же расставил все на свои места. Людмила Николаевна даже не уговаривала, она утверждала, приказывала, придвигаясь все ближе и ближе – так, что скоро Рафаил мог разглядеть все морщинки на ее немолодом и, чего уж таить, не самом красивом лице. Разглядывать свою неожиданную поклонницу Романов не стал, поспешно отвернулся, но сам не отодвинулся и протестовать не стал. Дело тут было не в какой-то особенной вежливости или субординации, не было и страха.
Рафаил относился к тому типу мужчин, у которых с Госпожой Любовью странные отношения: нельзя было сказать, что Романов обделен женским вниманием, но внимание это было какое-то сомнительное. Его подруги, партнерши, любовницы никогда ему не нравились (правда, было одно исключение, но это было давным-давно), часто они были старше него: выбирал не он, его выбирали. По молодости, когда больше думаешь об опыте, а не о чувствах, Рафаила все устраивало: он почти всегда оказывался в нужном месте и в нужное время, чтобы сорвать может и несвежий, но все-таки цветок. Но с годами сердце заныло от одиночества, душа потребовала чувств, а их не было и не предвиделось. Рафаил чувствовал себя тряпкой, игрушкой в руках женщин: он был моложе своих кратковременных спутниц, и женщины, как ему казалось, часто использовали его, чтобы просто почувствовать себя рядом с ним моложе.
Старение и мысль, что время уходит, сводит людей с ума. Эта мысль терзала и Рафаила, но совсем по иной причине, не так, как его любовниц. Он обернулся и внимательно посмотрел на Людмилу Николаевну. «Еще одна искательница молодости», - горько усмехнулся он про себя.
А потом вдруг представил ее толстое тело, затянутое в белые свадебные шелка, и ему стало так противно, что он отрешился, сопротивляться не стал, предоставив событиям развиваться так, как им вздумается.
А события действительно развивались. Дева Битв рвалась в бой и уже штурмовала ширинку Рафаила. Романов не мешал, но и не помогал. Сидел с постным лицом, равнодушно пропуская мимо ушей страстные причитания начальницы. Та с грохотом откинула свой стул в сторону, рывком развернула Рафаила к себе лицом, дерево под несчастным учителем скрипнуло, но повиновалось мощному движению огромной руки. Людмила Николаевна опустилась на колени, потянула брюки Рафаила вниз. Жертва послушно приподняла свое седалище, и ткань соскользнула вниз, оголив бледные ноги, покрытые значительным волосяным покровом. За брюками последовали и семейные трусы в горошек. Видимо, в противовес ногам чресла разоблаченного рыцаря были лишены волос и, как могло показаться со стороны, даже сияли в неровном свете электрической лампы.
Людмиле Николаевне такое зрелище было в новинку и она весьма нетактично и не к месту стала задавать вопросы об интимной гигиене. Рафаил вяло на них ответил, упомняул одну давнюю историю, но рассказывать ее не стал – вновь погрузился в свое апатическое оцепенение. Но распаленная вакханка не замечала отрешенности своего любовника. Она сорвала с себя жалкое тряпье, сковавшее ее роскошные кустодиевские телеса, и только тогда наконец заметила, что вялыми были не только лаконичные ответы ее жертвы.
За следующие полтора часа Людмила Николаевна использовала все известные ей женские штучки, но так и не смогла разбудить спящего. Что она только не вытворяла! Вуайеристы продали бы душу, лишь бы только краем глаза увидеть странную сцену, происходившую в кабинете №5. Женщина-слониха (по Камасутре) делала странные телодвижения, видимо, изображая танец, становилась на четвереньки и ползала перед худеньким мужчиной-зайчиком (по Камасутре), восседавшем на деревянном стуле. Вскоре она к нему подползла окончательно, начала целовать его чресла, да так активно, что пару раз чуть было не лишила своего любовника мужественности. Затем она села к нему на колени, стала тереться об его тщедушное тело, при этом стул отчаянно поскрипывал.
Но все было тщетно. Это был Рагнарек. Валькирия бесславно пала. Напоследок накричала на несостоявшегося любовника, расплакалась, быстро, как только могла, оделась и вылетела из злосчастного кабинета, хлопнув дверью.
Рафаил так и остался сидеть со спущенными штанами. Он пытался как-то проанализировать свои впечатления от только что увиденного. Зрелище, надо признать, было не из приятных, поэтому неудивительно, что он так и не смог поднять копье и ринуться в бой. Да он особенно и не старался.
Вдруг Романов прыснул, хохотнул, наконец рассмеялся так, как никогда в жизни не смеялся.

С тех пор у него с Людмилой Николаевной были весьма напряженные отношения. Для нее он так и остался мальчиком, и хорошо бы, если только «мальчиком в очках с первой парты». Благо, Рафаилова начальница оказалась честной женщиной и никому об этом инциденте не рассказала, сама про тот случай никогда не напоминала, держалась строго и с достоинством.
Шутки, которые отпускала завхоз, были, скорее всего, следствием ее своеобразного юмора, а не осведомленности.
Но с тех пор Рафаила занимал один вопрос: существуют ли женщины, способные хранить тайны? Все-таки со стороны он выглядел очень несолидно. Даже хотел уволиться, но передумал – из-за Ники.

Ника

Ника перешла в гимназию, где работал Рафаил, полтора года назад. Ей было всего тринадцать лет, но выглядела она для своего возраста просто потрясающе. Водитель, засмотревшийся на такую девушку, рисковал угодить в аварию. Вроде бы ничего особенного в ней не было, на фотографиях она выходила далеко не красавицей, но все, кто ее знал, как один твердили, что не встречали девушки красивее.
Ника была красива той особенной красотой, которую можно увидеть только в движении. Ее подвижность, активность, блеск озорных серо-голубых глаз – все это нельзя было передать неподвижной картинкой. Ника была прекрасна как мечта, ускользающая, неуловимая, но от того еще более прекрасная. К ней выстроилась очередь ровесников-кавалеров, но они, кажется, ее мало интересовали.
Заметил Нику и преподавательский коллектив: женщины смотрели на нее с завистью, мужчины – с восхищением. Это никак не сказалось на ее успеваемости: Ника училась хорошо, и как бы завистливые преподавательницы не пытались ее завалить, девочка справлялась со всеми задачами – даже с почти невыполнимыми.
Из взрослых мужчин от тихого восхищения к решительным действиям перешел только Василий Андреевич Голубков, физрук: домогательства к ученицам и просмотр фильмов на стареньком компьютере – вот те развлечения, которыми он разбавлял свою серую одинокую жизнь. Но действовал он, как всегда, грубо, вульгарно, за что получил неожиданный отпор. Смелая девочка поступила с учителем весьма неуважительно: ударила в пах, высвободилась, схватила стоящую рядом швабру и нанесла пару ударов в разные чувствительные места. Голубков недели две ходил в синяках, но домогательства прекратил, даже смотреть в ее сторону побаивался. Однако пострадавшей стороне было мало: девочка пошла к Людмиле Николаевне и рассказала о непотребном поведении учителя. Был небольшой скандал. Приходила мама Ники (отец девочки умер, когда ей было двенадцать, то есть за год до того, как девочка поступила в гимназию), выясняла отношения с Голубковым, речь шла об увольнении, но Василий Андреевич принес тысячу извинений, и все вроде бы успокоились – до тех пор, пока физрук не подзабыл тот горький урок, но это уже другая история.
После того случая Голубков совсем пал в глазах Романова, хотя Рафаил Александрович понимал, что будь он вот таким дикарем-физруком – поступил бы точно так же. Романову, человеку робкому и неконфликтному, именно эта невеселая мысль не позволяла окончательно порвать отношения с надоевшим педофилом-киноманом.
Рафаил Александрович пробовал как-то бороться с охватившим его наваждением, но в конце концов сдался: противостоять очарованию девушки было решительно невозможно.
Как-то раз на перемене он заметил, как Ника убирает в сумку книгу Владимира Сорокина. Это его очень удивило, потому что девушке явно было рановато читать сочинения такого рода. В другой раз Ника, сидя за партой, искала в сумке какой-то учебник и выкладывала книги, чтобы облегчить поиск. Среди различных учебных пособий Рафаил Александрович увидел «Голубое сало». Все это было очень странно, но думать о странностях не хотелось: в голове Романова начал выстраиваться план.
Рафаил Александрович пошел на унижение: выпросил у Людмилы Николаевны разрешение вести факультатив под названием «Постмодернизм: на полях русской литературы». Расчет был точный: Ника сразу же записалась в вольнослушатели. Романов знал: захватишь ум, захватишь и сердце.
Он провел всего четыре занятия до своего летаргического сна, и занятие на этой неделе пришлось отменить – из-за собрания, на которое он отправился вместе с историком, Романом Валерьевичем. Романову очень не хотелось отменять еще одну встречу с Никой, но, признаться, он некоторое время не хотел попадаться на глаза Людмиле Николаевне, и вчерашний разговор с Романом Валерьевичем пришелся очень кстати. Вечером он позвонил завучу, сказал, что завтра его не будет. Он начал было уличать себя в трусости, но внутренний голос сказал: «Ты был на высоте; Людмила Николаевна тебя боится; тот случай пришелся кстати; она теперь считает тебя маньяком, а не импотентом; она ни за что тебя не уволит, ты же видел, как она смотрела на гусеницу; она боится за свою жизнь; все будет, как в кино». И, как ни странно, это весьма слабая доказательная цепь подействовала на Романова успокаивающе, и он, довольный собой, продолжил думать о Нике.
После летаргического сна Романов действовал стихийно, по наитию. Им как будто руководил тот самый «внутренний голос». То есть раньше Романов, конечно, произносил что-то про себя, но это были его слова, а сейчас кто-то чужой, посторонний, говорил ему, как действовать. Но Рафаила Александровича это не беспокоило - так было даже комфортнее.

Подслушивать нехорошо

Не успел Романов переодеться в домашнюю одежду, как зазвонил телефон.
Рафаил подскакал к трубке на одной ноге, заправляя другую в штанину.

***

- Алло?
- …
- А с кем я говорю?
- …
- А, здравствуйте, Роман Валерьевич!
- …
- Хорошо. Что Вы хотели?
- …
- Нет, а что? Что-то случилось?
- …
- Как так? Не может быть! Я же его вчера…
- …
- Откуда вы знаете? Что случилось?
- …
- Нет, он просто фильмы у меня брал… Но это не то… Совсем не то… То есть, сейчас не имеет значения… Расскажите, что Вам известно? Как? Где?
- …
- Не отвлекайтесь, не до того сейчас!
- …
- Это отец так сказал? Вы-то откуда знаете?
- …
- И? Что дальше?
- …
- И? Неужели поехали?
- …
- Дальше, дальше!
- …
- Что за бред? Да Вы-то откуда знаете? Вы что, там были?
- …
- Какой ужас! Поверить не могу! Кошмар какой-то просто!
- …
- Кошмарно… Я поверить не могу…
- …
- Что такое?
- …
- Что?! Вешалку?
- …
- Ох! Да что же это такое?
- …
- Ничего, с-спасибо…
- …
- До свидания.

***

Роман Валерьевич открыл входную дверь. Разделся. Прошел в комнату. Поздоровался с женой. Она смотрела какое-то ток-шоу. Не отрываясь, кивнула.
Роман Валерьевич прошел на кухню. На столе стоял приготовленный женой ужин: рис с котлетой. Роман Валерьевич поставил тарелку в микроволновку, вышел в коридор. Там стоял небольшой стеклянный ящик, накрытый тряпкой. Тут жили любимцы Романа Валерьевича, богомолы. Тряпкой их закрывала жена, которая считала богомолов отвратительными созданиями.
Такими их считал и Роман Валерьевич, когда был ребенком. Это был самый ужасный его детский страх. Однажды он увидел богомола в детской энциклопедии по биологии и решил, что на свете нет ничего страшнее.
Но Роман Валерьевич был принципиальным человеком. Как-то раз (на то были свои причины) он решил доказать себе, что он уже вырос, что стал настоящим мужчиной. Он нашел ту старую детскую энциклопедию и долго разглядывал фотографию, борясь с подступающим ужасом. Потом он отыскал в Интернете много картинок с богомолами и смотрел на них каждый вечер. Следующий шаг – этот стеклянный ящик и ежедневное рассматривание его зеленых обитателей. Сначала он смотрел на них с отвращением, но, как известно, от любви до ненависти – один шаг. Скоро эти ромбоголовые насекомые стали казаться ему милыми.
Но Роман Валерьевич никак не решался увидеть кульминационный момент их жизни – половой акт, поэтому держал только самцов. Но ничего, еще чуть-чуть, и он решится…

Эту мысль прервал телефонный звонок. Роман Валерьевич поспешил к трубке. Звонила Людмила Николаевна. Пока он слушал, выражение его лица несколько раз изменилось. Распрощавшись с директором, он достал записную книжку, нашел в ней номер Рафаила Александровича Романова и застучал по телефонным клавишам.

***

- Привет, Рафик, я тут такое…
- …
- Да я это, Рома!
- …
- Да куда ты со своими формальностями? Рома, и все.
- …
- Я тебе чего звоню: ты не знаешь еще про Голубкова?
- …
- Убили его!
- …
- Да вот так! Вчера вечером! Искромсали всего! Это ужас какой-то!
- …
- Мне только что Людка позвонила! И я сразу же – тебе, ты же вроде дружил с ним…
- …
- Да вот вчера его Людка-то уволила, он же всегда к бабам домогался. Ну, тут его понять можно, физрук же, там у него все в обтягивающих купальничках, все друг перед другом, девчонки все раскрашенные, сами ведь только и мечтают, чтобы их кто-нибудь…
- …
- Ну, ладно-ладно, ты не кипятись. Вот Андреич с охранником и договорился, мол, выпить с горя, печаль залить. Это охранник потом рассказывал. Ну, Андреич из школы вышел, а там его отец Травниковой ждет. Ну та девка, из-за которой ее уволили, да ты ее знаешь, высокая такая, белобрысая. Папаня этот Андреичу и говорит: «Ты говори, что хочешь, а дочери своей я верю. Но послушал я тебя, нормальный ты мужик, и я на твоем месте, наверное, так же поступил бы, у нее буфера-то не по годам». Ну или как-то так…
- …
- Так сам папаня потом рассказывал. Ты погоди, не перебивай! Короче, папаня этот вдруг Анреичу предложил выпить, типа по-мужски, обиду забыть, помириться там, побрататься. Андреичу-то, конечно, идея эта не понравилась, говорит, мол, что уже сегодня идет с товарищем, нехорошо обижать, не виделись давно. А тот ему и говорит: «А можно мне с вами?» Да так привязался, что Андреич согласился, чтобы тот отстал только. А тот не отвязывается, за ним ходит. Андреич к метро, и тот мужик – хвостом. Пришлось в школу возвращаться, Валерке все объяснить. Так и пришли вдвоем. Валерка- мужик умный, все понял и рассудил, что будет лучше, если папаню этого послушаться, а то ведь мало ли что у него на уме, Андреича точно с ним одного нельзя оставлять. Мужик-то этот и так возмущаться начал, что Андреич ему сказал – с другом давно не виделся, а друг-то вон он, здесь. Валерка нашелся, сказал: из отпуска только что вышел.
- …
- Пошли они в какое-то кафе, начали пить, повеселели. Папаня им дружелюбным показался, они расслабились, брататься начали, все путем. А потом папаня им говорит: «А поехали ко мне, у нас две квартиры, во второй нет никого сейчас, телик там посмотрим, сейчас как раз Чемпионат».
- …
- Ну да, пьяному-то море по колено. Да если ты человек добрый и на тебя водка хорошо действует, ты веселеешь, тебе вообще все люди братьями кажутся. Ну, поехали они, тут недалеко где-то… В Бибирево, что ли? Не помню. Ну да неважно, такси поймали. У папани дома все тоже нормально было. В магазин перед этим сходили, закупились, сидят, смотрят футбольчик, пьют потихонечку, все хорошо, жизнь хороша…
- …
- …И тут папаня как бутылкой Валерку по голове – раз! Тот – в отключку! А папаня розочкой Андреича давай – чик-чик! Кровища!.. Говорят, труп не узнать… Изуродовал всего, даже яйца отрезал. Член отрезал – в рот воткнул! За дочку простить не смог.
- …
- Да папаня этот после всего сам в милицию и пошел, у него там рядом участок вроде. Все рассказал, ну менты смотрят – весь в крови, поехали, а там Андреич… Ну, то, что от него осталось, и Валерка – тоже в кровище. Но это, оказывается, из Андреича натекло: Валерка легким испугом отделался, голова цела, чугунная. Он все остальное и рассказал…
- …
- Вот, собственно, и все. Менты Людке позвонили, Людка – мне. Не сразу, конечно, но вот сейчас. Вся школа в курсе, а нас-то сегодня не было, на собрание это ездили, я бы поработал лучше, сиди там до шести… Но это ладно, я тебе позвонил, потому что вроде дружил с покойником – Царство ему небесное! – а говоришь, не дружил… Я у Людки спросил, звонила ли тебе? Она: нет. Странно, надо было тебе сразу…
- …
- Ну, все вроде… Ах, нет, еще там было!
- …
- Представляешь, он ему мало что член отрезал, он ему еще и вешалку в жопу затолкал!
- …
- Ну да, железную. Не всю, конечно, у нее наконечник был отломан, вот он его туда… Или это не наконечник называется?.. Ну, короче, такая фигня, за которую вешают…
- …
- Да псих какой-то. Там ведь неизвестно, кто кого: Андреич Травникову – или она его… Ну, в общем, Рафик, я тебе все рассказал! Ты извини за плохие новости…
- …
- …А то меня жена что-то зовет. Тьфу, блин, ужин сгорел! Все, Рафик, пока! Если что, звони, не забывай.

+1

Щелкнул замок, раздался скрип двери, и в кабинет №5 вошел Рафаил Александрович Романов. Клик – зажегся свет.
Рафаил Александрович застыл на пороге. Не моргая, он смотрел вперед.
Парты. На них – перевернутые стулья. Перед партами – доска. На доске – огромная цифра «2».