Факультет Благородных Девиц : Клиника

- А дальше что было?
- А дальше мы сидели на кухне, курили в темноте, свет так и не включали. Водку ещё пили, ты ж знаешь, что я редко её пью, а тут пили. С соком апельсиновым. А вот закусывали чем, этого не помню, пьяная я была, но не водкой. Кухня с окном без занавесок, в доме с четырёхметровыми потолками, а кухня шесть метров, как в пробирку засунутая сидишь там. Но пьётся хорошо. Ха-ха, и пили ж мы из пластиковых стаканчиков, как малолетки. Не спрашивай, я сама не могу ответить, почему оказалась в той квартире, почему пила из пластикового стаканчика, почему водку, почему в темноте. Я могу ответить только, почему с ним.
Он был моим пациентом. Он позвонил вечером. Они все звонили вечером, и все в тот день, когда я о них забывала, а тут - «Здравствуй, это я – любовь твоя!». Так вот, он позвонил, я сопливая была, долечивала простуду свою, хриплю в трубку, что ничего не получится, не смогу встретиться, а чувствую, что-то произошло, раз он звонит через столько лет. И номер же у меня поменялся давно, значит, разыскал, значит, что-то у него явно произошло. Так и есть. Договорились на следующий день в восемь вечера под часами. А утром он снова позвонил, говорит, не могу больше ждать, я сейчас к тебе приеду, а ты можешь меня и не впускать, только выйди, через сорок минут приеду. Приехал через тридцать. Позвонил в домофон, поднялся на этаж, в квартиру так и не зашёл, я и не хотела впускать, он как почувствовал. На лестнице стоял, я его не узнала, глаза не его, чужие глаза уже. Да, в тот момент я думала совсем о другом мужчине, который был далеко, а этот вот близко, этот вот сам пришёл, с горем пришёл, но пришёл ко мне.
Почему с горем они идут ко мне? Не отвечай. Что ты мне можешь ответить, когда я сама знаю, что являюсь для них травмпунктом.
Проститутка? Мои мужчины умещаются на пальцах одной руки. Они называли меня врачевателем, а я смеялась и говорила, что это всего лишь очередная их игра. Да, я никогда не скрывала от них мыслей, а они не скрывали намерений.
Он тоже не скрывал.
Да, я с ним спала. Зачем? У тебя есть такое место, куда ты приходишь, когда плохо? Такое вот старое пепелище, где когда-то была жизнь, но она умерла, и там тепло только от воспоминаний, ты греешься ими, но в то же время знаешь, что дом сгорел. Мы с ним и были тем пепелищем. Пытались, конечно, отстроить что-то заново, хороня в фундаменте нашего нового дома страсть, которую испытывали к третьим лицам. У него получалось пить, помня о страсти, у меня получалось плакать, а в это время лица те были далеки от нас и, возможно, делали то же самое. Фундамент не хотел стоять, потому что не похоронишь то, что ещё живёт.
Теперь я знаю, что ему это помогло, он вылечился. Как благодарный пациент, уходя, он подарил мне плюшевую обезьяну, которую я после той ночи на кухне назвала Собутыльником. И я не могу сказать, на кого она больше похожа: на меня или на него…
И не надо называть меня супер-женщиной, не смейся надо мной. Я сама пациентка. И я встретила своего доктора. На этот раз, уже я рассказываю всё, как на духу. Спросишь, не страшно ли? Страшно. Я не знаю, как он это воспримет, но докторам нужно показывать всё, где болит. Я думаю, с ним у меня не будет ночи на кухне, когда не захочется включать свет. Но я надеюсь, что он меня впустит на свою кухню. И я оставлю своих пациентов, которые по сей день мне благодарны, которые уже могут жить без меня. А я не могу жить без моего доктора, только он лечит моё недоласканное тело и душа поёт в унисон.
Я его люблю. Любит ли он меня? Я думаю, что да. Возможно не любить то, чему сам помог вырасти?
А люблю ли я своих пациентов, хочешь спросить? Люблю, но это уже совсем другая любовь, я теперь понимаю, что те пациенты были мне учителями, на пути к моему доктору.
- Ясно. «И тебя вылечат, и меня вылечат», так же там говорили?
…………………………………………………………….
Берегите здоровье, гласили плакаты на стенах ординаторской. На столе стояли пустые чашки, на блюдце остались крошки от печенья «Курабье» - чаепитие закончилось. Можно собираться, уже почти время.
- Ольга Сергеевна, там новый больной, вы бы глянули.
И это за пятнадцать минут до окончания рабочего дня, ну ёпт! Надо идти, надо помнить клятву Гиппократа, надо следовать ей. Как там было: «Per Apollinem medicum et Aesculapium, Hygiamque et Panaceam juro...», это типа: «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигеей и Панацеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство..». Блин, кто-нибудь её помнит дословно после получения диплома? …«почитать научившего меня наравне с моими родителями, делиться с ним своим достатком и в случае надобности помогать ему в нуждах». Почитаю-делюсь-помогаю, ага, надо ректору хоть открытку послать, что ли. Во! Вспомнила, это лучше: «Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости», ну и это до кучи: «Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».
- Иду, везите его в смотровую.

…………………………………………………………….
Всё, проверить почту, выключить компьютер и домой. Два часа оперировала. Ну не мог он нормально себе харакири сделать, самурай хренов, чтоб не довезли. Разворотил живот, не знал, кто сегодня дежурит, я любого зашью.
О, письмо, как чувствовала! Что там?
Километры строчек, две из которых впились длинной иглою в то, что мы, врачи, именуем сердцем:
«Знаешь, мне нужно тебе одну правду сказать.. Ты должна об этом знать.. И я сам пока не могу разобраться во всём. В общем, у меня во время отсутствия закрутился 1 роман... который продолжается».
«Я не могу тебе ничего сказать. Только одно: ты интересная, да, но люблю я её».
Стоп. Не плакать. Не плакать, я сказала! Слёзы ручьём. Извиняюсь, я нечаянно!... Так, всё, надо на улицу, на воздух… Задыхаюсь! Небо... Чего уставилось на меня? Уходи, чёрт тебя побери! Уходи!!! Издеваешься, да? Ладно. Думаешь, я без тебя от тоски помру, в петлю полезу? Нихуя! Вон, мужик идёт, сейчас познакомлюсь, гляди! Надо улыбнуться! Мужчина, постойте! Стоп! Ну его в пень, алкаш какой-то. О! Пойти напиться?... Точно, деньги есть – утром зарплату дали! Водки...И отключиться... На день. На месяц. На год. Сдохнуть! А может лучше дома, романтично: забраться в ванну, музыка, то сё, вены бритвой, записка: «В моей смерти прошу винить… тра-та-та»… Клаву К., блин, винить! Нет, это уже было где-то, попсово.
Город съедала опускающаяся ночь. Бродили влюблённые пары - не посчастливилось найти свободную лавочку.
Во! А эти целуются. Дебилы! Не знают, что их ждёт! Да ну их всех! Домой. Скорее... Улица сильно раздражала. Домой, домой, под замок нах!. В метро, быстрее в метро и до своей Автозаводской! На девятый, а потом с девятого – бдыжь! Почему люди не летают как птицы? Это кто сказал? А, неважно, это я сказала!
Люди спешили, толкались, шумели. Несколько шагов вниз...Как будто нырнула куда-то в глубину. Из темноты навстречу, будто тяжёлая волна, хлынула музыка. Нет, в строгом смысле, ЭТО просто нельзя было назвать музыкой. Слышалось много раз, как безжалостно терзает этот мрачный человек свою скрипку. Визг, истерика, злое, пугающее отчаяние. Люди всегда ускоряли шаг. Но сегодня...Казалось, будто умирает, неистово бьётся в агонии огромное могучее животное... Извивающееся в муках тело и глаза, полные ненависти... Пальцы сами разжались...На фига теперь деньги? Да на тебе! Ну, пора. Прощай, музыкант! Прощай, грязный город! Прощайте, люди, чёрт бы вас... Мой вагон. Кто это? Пиво ещё предлагают. Да не буду я с вами пить! У меня дома мартини, я эстетка, бля! Отстаньте, я выхожу сейчас.
Она была уже близко. Перейти дорогу, пройти ещё пару метров... Ничего не замечая, переступила бордюр. Шаг. Два.
Из-за угла, оглушительно гремя музыкой, вылетела иномарка- братва развлекалась:
Подруга подкинула проблем - сука!
Подруга подкинула проблем - шлюха!
Она толком не поняла, что случилось. Просто какая-то сила резко ударила её об землю. Вкус крови во рту...Лицом вниз. Из-под головы выбежала струйка крови - и смешалась с водой тёмной осенней лужи...
-Куда ж ты прёшь на красный свет, твою мать! - водитель кричал громче музыки.
Обломала пацанам веселье, подкинула проблем, сука.
………………………………………………………….....
С чего бы это я тут лежу? Совсем с ума сошла, что ли? Улеглась на больничную кровать, работать надо, идиотка! Что ж так голова болит, устала, наверное.
Поднявшись с кровати, она вышла из палаты и привычно направилась в свою ординаторскую, удивляясь, почему на ней нет халата. Идти было тяжело, ноги казались свинцовыми, еле передвигались, голова гудела как будто внутри неё кто-то колотил в шаманский бубен.
- Ольга Сергеевна, почему встали? Вам лежать нужно, вы же сами знаете, что с сотрясением не шутят.
Постовая медсестра ошеломлённо на неё смотрела. Она с таким же ошеломлением посмотрела на медсестру. Мир сошёл с ума, ля-ля-ля, я сошла с ума, какая досада. Какое в жопу сотрясение? У кого? Ёптваюмать, что за рожа в зеркале? Повязка на голове и такой смачный синяк под левым глазом, а нос так вообще - в картошку распух.
- Вы под машину попали, не помните, да? – сказала медсестра испуганным голосом. Конечно, я же её столько раз ругала за ненадлежащий уход, уколы больным не ко времени делает, да и шприцы уж как-то быстро списываются у неё, куда бы это. Ну и бойся меня, ха-ха-ха. Значит под машину, хм, правда не помню ничего. Палата! Получается там теперь моё место. А я ещё подумывала отпуск взять, вот он отпуск, сам взялся. Отдыхаю! Аривидерчи!
Как же скучно и серо больничное пространство, когда оказываешься по другую его сторону. Дни и недели тянутся подобно годам, медленно и с одинаковым сюжетом: встал-поел-поспал-процедуры-лекарства-опять поел-опять поспал. А в отдельном боксе и того хуже, поговорить нельзя даже, только со стенами и более весёлыми занавесками, чем в обычных палатах. Надо в коридор выйти, там хоть люди. Больные, но люди, а я что здоровая сейчас что ли? Так что не верти носом, встала и пошла!
- Как дежурится, Свет? Больных новых много?
Тьфу ты, опять я с рабочими вопросами, надо лучше о погоде спросить, ну там про шмотки потрещать, о косметике, о мужиках, что я всё о работе, отдых у меня, поняли?
- Да как обычно, Ольга Сергеевна. Кстати, вашего-то самурая из реанимации уже перевели, в девятой палате лежит третью неделю, на поправку идёт.
Зайти что ли, проведать, синяк сошёл, почти красавица. А самурай ничего так, я ж на лица всегда смотрю, запомнила. Вот, апельсины ему отдам, я их всё равно не ем, а главврач принёс килограмм.
- Как живот ваш? Меч там не забыли? Да не смотрите вы так, это я вас оперировала, поэтому знаю всё.
- Правда всё? Всё даже я не знаю. Вот что ей не хватало-то, я всё давал, а она…
Ясно, ещё один суицидник. А что она? Она как всегда:
«Не могу тебе ничего сказать. Только одно: ты интересная, да, но люблю я её». Ой, я это вслух сказала?
- Вы знаете,да? Так и сказала, только не «её», а «его» и интересным меня не назвала. Вы читаете мысли, доктор?
- Да фигли читать, когда эта мысль моя. Давайте лучше чаю попьём с «Курабье» вот, у меня в палате есть, а апельсины в урну.
Они пили чай из больничных чашек со щербинками, жевали печенье и не говорили о прошлом. Всё-таки не так плохо бывает оказаться по ту сторону больничной жизни.
Два голубя с подбитым крылом ворковали на подоконнике, питаясь хлебными крошками, которые находили там же. Их крылья заживали, покрывались новым оперением, поверх старой раны. Затянулось всё, боль ушла. Птицы улетели.
………………………………………………………………
Рабочий день подходил к концу, можно попить чаю, как всегда с «Курабье», проверить почту и идти домой.
Она нажала кнопку на электрическом чайнике, достала из шкафчика две чашки - для себя и медсестры, выложила на блюдечко печенье. Сколько лет уже прошло, а ритуал всё тот же. Не стереть из памяти то, к чему привык. Две женщины сели пить чай.
- Свет, а помнишь самурая? Вот слушай.