Петя Шнякин : ПО ТУ СТОРОНУ МОРПТИЛА

Бля, что же так хуёво? Жара сорок градусов, по Фаренгейту – 100, вообще блять нереально! Влажность... Ресурс не работает.
Что-то в груди тяжело, давит, и пульс скачет.
То быстро, то медленно. Но когда медленно, ещё хуже, так и кажется, что сердце остановится.
Вот сидишь один в квартире, жути на себя нагоняешь. А кто знает, как всё закончится? Надо завещание, что ли написать сыну. Не про деньги конечно. У него их и так хватает. А потом ещё больше быть должно.
О себе надо что-нибудь. Поймёт ли?
Ладно, напишу, и на стену повешу.
Что-то в газах темнеет, монитор потух, ой, блять!..

Ни хуя себе! Я лечу по небу, залитым оранжевым солнцем. На небольшой высоте. Где-то метров пять от земли.
Подлетаю к невысокой сосне, что растёт в лесу, граничащим с кладбищем. На дереве две белки - старый самец, в облинялом с проседью мехом, и бельчонок, расположившийся рядом на ветке. Они громко «цОкают», но, почему-то, я понимаю, о чём они говорят:
- Деда, а кого они хоронят?
Спрашивает бельчонок.
- Петю Шнякина, хуйатора... Он давным-давно, когда ещё охотником был, гонял тут белок почти каждый день. Особенно меня, с сыновьями, гад.

Я сразу перевожу взгляд на группу людей, толпившихся посреди кладбища.
И узнаю почти всех, кроме одной девки в чёрной вуальке. И другой, симпатичной, на высоких каблуках. Расстояние до них - приличное, но я отчётливо слышу каждое слово. Будто в двух шагах от меня.
- Муха, а где гроб? Что гроба-то нет?
- Да он умер, сидя за компьютером... Неделю к нему никто не приходил. А июль, жара... Когда сильно завонял, соседи домууправу пожаловались. Тот сына Пети разыскал. А сын ознакомился с завещанием. Ну, и воткнул в «откровения»:
- Скоропостижно скончался Петя Шнякин. После кремации прах покойного будет предан земле на Родниковском кладбище, рядом со станцией «33-й километр» Казанской железной дороги.
Кста, Помада, а начальство будет, не знаешь?

- Амиго, Сфинкс и Орлуша сейчас на ТВ заняты. Правда, Орлов телеграмму в стихах прислал:
«Где-то Путин, где-то в церкви дьяки,
Где-то у других другая жизнь,
Что хочу сказать, ну, умер Шнякин!
Мы-то живы – значит заебись!»
В разговор вмешалась Волчья Ягода.
- Бывалый тоже телеграмму прислал. Из Израиля. Говорит – раз печальная весть была анонсирована в откровениях, значит похороны можно считать настоящими. Приезжайте и пишите отчёт.

ВолГов, изрядно вмазанный, показывал девкам новый фотик и залитую пивом пачку почтовых бланков:
- Да тут много телеграмм пришло. Так... Во, гляди – Шырвинтъ с Какащенко из Белоруси пишут...
А, вот, Палосич, например:
«Умом понимаю, что Петя умер, а сердцем, ну, никак!»
Я бля:
«Неприятно, конечно, но зачем пиндоса в России хоронить, бля?»
Мама пишет:
«ушёл из жизни человек, которого я априори уважала...»
Папа из Дрездена отбил:
«Сабалезнуйу внотуре.»

Я увидел свежевырытую могилу. Ближе всех к ней находился Француский самагонщик. Слёзы его текли по щекам и бороде, и капали в бокал с селекционным Jaen Filliux.
Рядом с ним стоял Щикотиллло, в одной руке он держал урну с прахом, а другой щупал жопу молоденькой девушки, которую, почему-то, никто не хотел замечать. За его спиной стоял Медвежуть. Он постоянно спрашивал:
- Товарищ Щикотиллло! Мне хотелось бы узнать про карту вин и ассортимент закусок и горячих блюд, которые будут подавать на поминках...
Медвежудя сзади теребила Шакира:
- Он что-нибудь тебе сказал про отсос в женском туалете?

Хана с Ренсоном окружали Голопупенко, Eagle, Розка, Афелька с мужем, Мандаринка и спутник Ренсона.
Лаврайтер пытался очистить модный вилюровый пиджак, который ему облили «Балтикой №9».

Тут я, вдруг, начал понимать их мысли.
Херба печалился:
- да, вот как декорации-то меняются, охуеть...

Дыркопф рифмовал в голове новые стихи.

Мижгона думала:
- вот похороним Петю, схожу-ка я всё-таки к моему бывшему на могилу...

Хантер размышлял:
- Жалко Шнякина, ох, как жалко! Но, всё же хорошо, что я новую Toyota купил!

Горди ходила вокруг, ни о чём не думала. Просто искала свой паспорт.

Кобыла стояла с иконкой в правой руке, а левой поддерживала пьяного в жопу Шызоff’а.
Штирлиц и ВС тоже нахуячились.
Ваня громко пел песню про Наташку, а Саша плясал под песню «яблочко» в проходе между могилами.

Сержант то ли молился, то ли читал мантру:
- Вот нихуя Битолс не говно, вот нихуя не говно...

Безбазаров, возвышаясь над всеми, без устали фотографировал.

Какая-то сила начала неуступчиво приподнимать меня вверх.
Всё Уже и Уже казалось мне Егорьевское шоссе.
В последнее мгновение я разглядел Лунатика. Она бросила машину на дороге и бежала через лес к кладбищу.
Опять опоздала...

Вдруг раздался страшный и громкий голос:
- Ну, что, полюбовался? Всё, теперь пора!
- Куда? – со страхом спросил я.
- Куда-куда! Пора, Петя, в Тёмный Пчельник!

Светлое небо быстро погасло.
А звёзды становились всё ярче и ярче.