Нови : Маленькие штучки

(1)

«Баю, баюшки-баю,
не ложися на краю.
Придет серенький волчок
и укусит за бочок».

Каждую ночь ложилась на край, закрывала глаза и крепко спала всю ночь до звонка будильника, а на утро, подобно тем малахольным принцессам из старой детской сказки, обнаруживала:
стоптанные туфельки,
измятое платьице,
морщинки под глазами,
потускневшее лицо,
жизнь.

И, кажется, что была какая-та девочка. Трогательная, нежная, как большинство девочек. Покажи мне – я покажу тебе. Цветные фломастеры, подтаявшие мятные конфеты в бумажных крошках от прилипших фантиков и дешёвые заколки в волосах. В толчее переполненного вагона метро любила погреть замёрзшие руки в чужих карманах. Выберет мужчину не слишком молодого, прижмётся к нему тонким плечиком, позволяя ладошке соскальзывать по гладкому поручню, прикасаться к большой ладони. Мужчины, бывало, смотрели на неё недоуменно и испугано и отходили поспешно в другой конец вагона, а бывало, как сейчас.

Большая рука накрывает маленькую – медленно, начиная с мизинца, завладевает постепенно всей ладонью, пожимает легонько тонкие пальчики. Обладатель большой руки, не отпуская цепких пальцев, заходит незаметно за спину. Стоит там, шевелит горячим дыханием лёгкие волосы на макушке и прижимается, прижимается. Прижимается к её мягкому и податливому, от чего сам твердеет. У девочки в животе образуется пустота, кожа покрывается испариной, её будто укачивает слегка, как бывает, когда катаешься слишком долго на каруселях в парке по воскресеньям, и так от этого легко и приятно, а через минуту уже рвёшь, склонившись над каменной парковой урной. Рвёшь судорожно остатками утренней, приготовленной мамой яичницы и черничным вязким киселем. Глаза твои затуманены набежавшими слезами, ты пытаешься убрать длинные волосы, прилипшие к влажному лицу, и стыдно тебе. Стыдно!

Стыдно приставать к незнакомым мужчинам в переполненных вагонах метро, стыдно прижиматься к ним животом, бёдрами, коленями; опускать пушистые ресницы и чувствовать, как алое и горячее рождается глубоко внутри. Рождается и проступает постепенно на нежных щеках. Ещё стыдней идти к такому мужчине домой. Смотреть, как в темноте подъезда он никак не может попасть ключом в замочную скважину. Видеть его неприбранную с утра постель. Пить вино из початой бутылки, неловко чокаясь разрозненными стаканами, и уже потом заметить острую щербинку и плохо отмытый след чьей-то розовой помады на ободке.

Стыдно быть придавленной тяжёлым телом на смятых простынях, вдыхать чужой запах – табака от волос и подгоревшего лука от тёмных подмышек. Стыдно раздвигать широко ноги, подаваться вверх и вперёд и наполняться пульсирующей плотностью. Впиваться ногтями в плечи, крепко обвивать ногами бёдра, присасываться к чужому рту, пробовать чужую слюну на вкус, переплетаться языками и понимать, как тебе нравится это и, что только так тебе хорошо. Содрогаться и закидывать голову, сминать простынь в крепко сжатых ладонях, смотреть пустым взглядом, не замечая неприбранной комнаты, не замечая несвежего постельного белья, не замечая сколотых ободков грязных стаканов, не замечая мешков под глазами и неопрятной щетины на чужом незнакомом лице, не замечая серого рассвета за пыльными, давно не мытыми окнами, не замечая того, что сама ты давно уже не маленькая девочка, а просто старая блядь.