Шева : Сучки и аксессуары

После того, как Филиппович выключил торшер и затем уже в темноте откинулся на подушку, он ненароком ебнулся, а вернее - ебанулся, а еще точнее - крепко пизданулся темечком о спинку кровати. Больно. Знаете, как пишут разжиревшие риэлторы в объявлениях, - что-то там продается, затем точка, и с большой буквы, - Дорого. И у него примерно так получилось. Только не дорого, а - больно. Произошел этот казус по причине того, что устраиваясь поудобнее почитать перед сном рекомендованного ему сыном новомодного писателя с птичьей фамилией, которую он никак не мог запомнить, - помнил, только, что не Галкин, он пристроил подушку почти вертикально. Ну, а когда, поняв, что тема говноедства является стержневой идеей автора, с брезгливостью ее закрыл и выключил свет, подушку опустить в обычное положение забыл, - вот и заработал синяк.
Он вспомнил, что и раньше ударялся головой об эту же спинку. Но лбом. Тогда молодая особь, приятная во всех отношениях, приняла коленно-локтевую позу, а он, стоя сзади на коленках и работая, в некотором роде, поршнем в некотором насосе, из-за чрезмерной амплитуды первых движений, - ибо - не терпелось, тоже приложился головой к этой же деревяшке.
Шишка на голове болела, поэтому не спалось.
Вдруг вспомнилось, как едучи сегодня с работы домой, бросил взгляд на афиши и вывески магазинов по левой стороне проспекта, и глаза зацепились за идиотскую надпись, - СУЧКИ и АКСЕССУАРЫ.
- И что это за херня была? - лениво начал размышлять Филиппович. - Может, это было название фильма? - сейчас много пиздоватых! Он вспомнил последние киноафиши, - Сцены сексуального характера, Девочка-дура, Учитель-убийца, Секс ради выживания, Секс и город. Тьфу, тошнота!
А может, это действительно такое название магазина, или - салона, как модно сейчас говорить? А название, - по приколу, как говорит молодежь.
И что там тогда может продаваться?
Наверное, то, что превращает самку homo sapiens в сексуальную сучку? То бишь: помада, лак, тушь, краски, тени, фены, сигареты, сумочки, шляпки, трусики, чулочки, колготки, носочки, лифчики, бюстгальтеры, парфюмы, косметика, майки, кофточки, блузочки, свитера, драгоценности, мобилки, туфли, шляпки, always и o.b. с крылышками и без, шорты, брюки, юбки-мини, юбки с разрезами спереди, юбки с разрезами сзади, юбки плиссированные, юбки обтягивающие, юбки-клеш… - Что-й то я на юбках так зациклился? И набралось то их как до хуя! - с удивлением отметил Филиппович. Кстати, - чайные ситечка упустил! - отметил с присущей ему педантичностью.
Вдруг подумал, - Да нет! Херня это все! Настоящие то их аксессуары, на которые ты по жизни насмотрелся так, что мало не покажется, - лживость и обман, подлость и предательство, глупость и дурость, упертость и тупость, неумная жадность к деньгам, змеиная злоба, на которую, как учили в армии, надо поглядывать в оба, и - похоть, похоть, похоть…
На этой невеселой, но интересной ноте Филиппович задремал, а затем и заснул. Спал неспокойно, иногда поскрипывая зубами, - когда страшное снилось, иногда задыхаясь, - от нехватка воздуха из-за неловкой позы, иногда постанывая, чувствуя себя тонущим или заваленным под обломками.
А под утро приснились аксессуары. Настоящие. Без упаковки. Набухшие, как будто кем-то обиженные ярко накрашенные губки, призывно приоткрытые с завлекающим и оглаживающим их по внутренней стороне губ кончиком острого розового язычка. Тугие соски-виноградины, вызывающе торчащие на полушариях спелых, но еще не доведенных от частого употребления до желейного состояния грудей. Коленки, - круглые, аккуратные, гладенькие, еще жмущиеся друг к другу как близняшки, перед тем, как их оторвут друг от друга. Бедра, сверкающие своей белизной, одновременно и скрывающие и притягивающие тем, что прячется в ложбинке между ними. И наконец, - самое главное, - то влажное и пленительное, с небольшим бугорком вверху, к чему ты всю жизнь стремился и так этого хотел, хотел, хотел, хотел, хотел…
Утром, посмотрев на еще непросохшее пятнышко на простыне, Филиппович сам себя отругал, - Эх, Семен Семенович! Затем переодел трусы на чистые и пошел умываться и собираться на работу.
- Эк тебя забрало! - подумал он, выезжая из гаража. - Интересно все-таки, что же это за надпись такая?! - все не мог он успокоиться.
Подъехав к тому месту, где увидел эту странную надпись, он остановился, вышел из машины, чтобы рассмотреть, - что же он вчера видел? Подошел ближе. Чертыхнулся, - Маразматик старый!
Это была не киноафиша. Это был магазинчик СУМОЧКИ и АКСЕССУАРЫ. Буквы М и О отпали, а может, юные затейники с руками, растущими откуда надо, под ночным покровом помогли им испариться.
- А город подумал, а город подумал… - ни к селу ни к городу всплыла еще дозастойных времен пьехинская строчка.
Но город ничего не подумал. Тоненьким девичьим голоском он крикнул в спину Филипповичу, - Эй! Дядя!
Филиппович обернулся. Кричала ему сидевшая на ступеньках кафешки рядом с дверью в сумочный магазин молодая девчонка в черных джинсах и черной майке с прической на голове, как говорили во времена его молодости, - «взрыв на макаронной фабрике». - Не это ищите? - спросила она, доставая откуда-то из-за спины оторванные от магазинной надписи буквы М и О.
Эмо? - как то само собой сложились в слово буквы. Филиппович не разбирался в молодежных течениях, но статьи о них в газетах почитывал, поэтому под напором всех нахлынувших ассоциаций в голове почему-то выкристаллизовалось именно это слово.
Он спросил, - Ты - эМО, да?
Девчонка, слегка пошатываясь, поднялась со ступенек, и странно улыбнувшись,- как будто была не в себе, произнесла, - А если я отдам вам эти буквы, - вы будете - МОщина, да?
- А это что? - спросил, будто слабоумный, Филиппович, показывая на буквы. Девчонка растянула губы в улыбке, и посмотрев на него, как на дебила, ответила, - Аксессуары! - Так ты кто? - еще раз задал Филиппович свой идиотский вопрос, при этом прекрасно понимая, что на самом деле ему должно быть глубоко все-равно, кто она, - ему то что?
Я-я-я-я-я-я? - пропела эмо-герл. Она почему-то остановилась взглядом на названии магазина, будто перечитывая его по слогам или пытаясь найти там ответ на заданный коварный вопрос, а затем весело ответила, - Я - опиум! Который из «Агаты Кристи»! Знаете такую? - Кто же ее не знает, эту занудную детективщицу, - зачем-то продолжил разговор Филиппович. - Да, дядя, вижу - вы полный отстой! Хотя с виду и ничего! На одного актера похожи! – сказала девчонка, и подняв обе руки вверх, зевнула, потянувшись как кошка. При этом соски ее груди очень красиво подали себя, натянув легкую ткань топика.
Филиппович, вспомнив утренний сон и одетые чистые трусы, подумал, что на работу он может, вообще-то, приехать и к обеду, и, как мартовский котяра, сделал вкрадчивый шаг навстречу этому чуду в перьях, - Так почем, говоришь, опиум для народа? - Да я вижу, - вы дядя самых честных правил! - засмеялась девчонка. Она подошла к Филипповичу, и взяв его под руку, пафосным театральным голосом громко произнесла, - Ведите же меня, мой Рыцарь Печального Образа! И ни слова о деньгах! Тем более, что ветеранам Куликовской битвы и обладателям социальной дисконтной карты, конечно же, - скидка!
Лучше бы она ничего не говорила. Как шаровая молния взорвалась у Филипповича в голове. Эта девочка не представляла, что она затронула, произнеся эти сокровенные слова - Рыцарь Печального Образа. Дон Кихот, - была его кликуха в школе. Из-за долговязой и тощей фигуры и какой-то отстраненности от мира, со стороны выглядящей как забитость. Поначалу он обижался, но когда три раза перечел книгу Сервантеса, главного героя зауважал, и даже кое в чем старался ему подражать. Как правило - с потерями для себя. Поэтому слова этой девчушки заставили вспомнить его самые первые и светлые свои чувства и ощущения, первые прикосновения, - сначала к руке, а потом - к коленке, первый поцелуй, первое.... - да что там говорить, - одним словом, первое все!
Это обрушилось на него с такой мощью, что он даже изменился лицом. Но одновременно почувствовал себя Говорухиным в «Ассе», вслушивающимся на продуваемой сырым и холодным ветром зимней Ялты палубе прогулочного кораблика в слова Бананана о старике Козлодоеве. И ему стало нестерпимо стыдно за свои сиюминутные и недавние мысли, за их пошлость, убогость, попытку сподличать и совершить что-то мерзкое, неприличное, непотребное. На угоду темной стороне своей души.
- Дядя! Что с вами? – с тревогой спросила Дульсинея, глядя на его изменившееся лицо. - Да нет, ничего, все нормально! – ответил Филиппович. – Просто…просто, знаешь, мне почему-то захотелось сделать тебе что-то очень приятное. На самом деле хорошее. Такое, чтобы ты запомнила, может быть, на всю жизнь!
И он посмотрел ей в глаза. Посмотрел так, что девочка неожиданно поняла, что происходит что-то необычное, - и даже, может быть, такое, что больше никогда в ее жизни и не повторится.. Ей вдруг вспомнилось, как пять лет назад она плакала над фразой из «Кузнеца из Большого Буттона» Толкиена, - «…они долго беседовали - в молчании, ибо слова были не нужны».
Она дотронулась до пуговички на его рубашке, покрутила ее, непроизвольно попыталась оторвать, и затем, подняв на него свои широко раскрытые, а если уж быть совсем точным, - распахнутые глаза, спросила, - Я могу просить все-все-все? - Да, - не колеблясь ответил он. Она несмело улыбнулась котенком и спросила, - А вы могли бы мне оторвать от вывески букву Е? Вы все правильно вычислили, и мне к тем двум не хватает именно этой буквы. - Не вопрос! – залихвастски ответил Филиппович. И они двинулись к магазину. Отрывать по полной.
- Давно мне не было так хорошо! - с радостью, замешанной на грусти, подумал Филиппович.
- Никогда мне еще не было так хорошо! - с радостью и восторженным удивлением подумала девочка, крепко-крепко обхватив и прижав к себе руку этого странного дядечки, так похожего на Дон-Кихота.