olegmaskarin : Чужие стихи

….якшался со стихами. Сначала достал два белых листка со своими. Плохими и длинными. Там было что-то напыщенное: проклятый мир, овцебыки и левиафаны…. С досадой сложил эти листки и не выбросил - только чтобы осталось напоминание о том, как был некогда бесталанен. Затем откуда-то явились чужие стихи - на плотной бумаге с разводами, вырванные листы, украденные, скажем, из абонемента библиотеки. И как бы с шапкой – минкульта. Стихи замечательные! Все наоборот, в отношении тех, бездарных – короткие, простые, лукавые. Там было что-то такое…не скажу, не сумею. Это - как если бы я, вдруг, поэт, сам себя перепрятал, и все равно не знал бы, где искать… Забыл.

За окном из последних сил молчало раннее утро. И это была та особенная тишина большого города, которая таит в себе уже все звуки его будущего дня – дрязги и лязги, хруст челюстей, бульканье соков и пузыри вырывающихся газов. Я замер лицом, обращенным в окно - оттуда исходила эта тишина. Она держала меня в напряжении, как пауза в середине драматического монолога, когда герой собирается выдать некую тайну, но медлит, нагнетая. И тут, в заоконном городском пространстве, в его тишине, родился звук – можно сказать, первый осмысленный звук этого утра. Это был протяжный односложный гул. Трудно было сказать, что именно в огромном городе, переполненном конструкциями и органами всех немыслимых форм и назначений, могло издавать этот звук. Скорее всего, это был гул трубы – какое-то производство спускало отработанный пар. То есть, как бы делало выдох. И вместе с тем, в этом звуке не было пустотелости и некой продольной формы всех трубных звуки. Это был скорее звук струны. Но натянутой необычайным образом – между чем и чем? Я бы сказал, между двумя объектами неэтого мира. Не твердыми и не осязаемыми. А словно между некими душами, общение между которыми в этот час нечаянно вышло на поверхность обычного молчания. И вот, пока я несколько долгих секунд лежал, пронзенный этим редким звуком – мне показалось, что имей я возможность….. Да, имей я возможность и цепкость - то мог бы ухватиться за этот гул и по нему. По нему - держась, как путник, в пургу за канат, добраться туда, куда невозможно…. Куда не добраться обычным образом. Простите за самодельную метафизику. Предположим, в мир других душ….
Я открыл глаза, свои обычные глаза, и всмотрелся в окно - гула больше не было. Глаза не могли его слышать. И ухватиться было не за что – никакого каната.
Порозовела восточная стена соседнего дома – точно первый румянец проступил на щеке очнувшегося от забытья. Звук таинственной струны будто бы еще дрожал в воздухе, в тишине, медленно отступавшей под мягким пока еще натиском просыпавшегося города. С площадки подъезда послышался звук открываемой двери, потом шаги – кто-то восстанавливал систему координат, позабытую за ночь. Мелодичным ре третьей октавы звякнула бутылка, выроненная каким-то ранним прохожим. Наводя проборы в вихрах нестриженных кустов, прошебуршал ветерок. Утро за окном говорило сонным полушепотом. И все это были стихи, но нечем было записать. Да и ладно – чужие стихи.
….Я лежал, закинув руки за голову. Выемка моей подмышки выманила ее с другого края постели, и она, бурно перевернувшись, вполне сонная, уткнулась губами мне под руку, детским жестом. Забросила на меня, руку и колено. Словно в каком-то авантюрном сне наскочила с разбегу на мое тело, как на колонну, укрытую темнотой, и обвила преграду собой, то ли взяв в плен, то ли сама, прося защиты. И тут дыхание ее затаилось, как моллюск в раковине. Но скоро снова выровнялось – стало дыханием сна, а не мыслей, слов или движений.
Как странно, ведь только во сне мы дышим свободно, ровно и красиво. Как хотели бы дышать в стихах.