Ammodeus : Маленький Гектор

x-x-x

Маленький Гектор смотрел на себя в зеркало.
Спасибо папеньке с маменькой за звучное имя и длинный нос, глубоко вдавленные в череп глаза и узкие худые плечи – теперь каждый барселонский недоросль мнит себя Ахиллом и норовит задеть его...
Мальчик подошел к зеркалу поближе и коснулся пальцем его поверхности – зеркало чуть вибрировало от сознания своей власти над ним. Он отошел в сторону и худой подросток в сером камзольчике исчез.
Но Гектор знал - стоит ему сделать пару шагов и он появится вновь.
Гектор усмехнулся - посмотрим ещё, кто кого.
У меня для тебя сюрприз - ну-ка, отрази вот это!
Тяжёлый медный подсвечник полетел прямо в лоб отражению.
Старый лакей Просперо, дремавший на маленькой скамеечке за дверью, вскрикнул во сне – ему в который раз снилось, как чёрное ядро, разрывая оснастку, летит над палубой «Эсперанцы», чтобы ударить Просперо ниже колена и продолжить свой путь, унося с собой его плоть и кровь. Совсем немного – пару фунтов, но достаточно для того, чтобы Просперо Карена, второй лейтенант королевского флота, уже никогда не стал капитаном Кареной.
Припадая на короткий деревянный протез, Просперо, тяжело дыша, рванул двери залы.
- Синьор Гектор, что случилось? – хриплым голосом (ах, как бы он звучал в шторм или на абордаже!) прокричал Просперо в дальний конец залы.
Маленький Гектор повернулся на голос и звук деревянных шагов.
- Ничего, Просперо, - хрустя останками зеркала, мальчик поднял подсвечник. – Просто я кое-что уладил...
- Дон Руис и донна Селеста будут очень недовольны, мой господин, - Просперо подошёл к Гектору и взял у него подсвечник.
- Зато твой господин (старый Просперо почувствовал, как маленькое чёрное ядро вонзается ему в голень) уже очень доволен.
Гектор повел рукой туда, где лежали осколки.
– Что ты видишь?
- Ничего, - ответил озадаченный слуга. – Только куски зеркала.
Гектор коротко рассмеялся – будто лопнула картечь.
- Вот именно, старик. И я ничего не вижу.
Мальчик нагнулся и поднял один из осколков.
- Убери здесь всё, - не глядя на слугу, сказал Гектор. – И я сам всё расскажу родителям.
- Как прикажете, - поклонился Просперо.
- И отнеси это в мою комнату, - сказал Гектор и протянул осколок Просперо.
Слуга только сейчас увидел, что мальчик порезался – тонкая красная полоска пересекла осколок и быстро высыхала.
Просперо поклонился.
- Слушаюсь, сеньор Гектор.
А Гектор, прежде чем выйти из залы, ещё раз прошёлся по осколкам.

x-x-x

Солнце опускалось за яблоневую рощицу, зелень травы и крон темнела, серые тени ползли к дому, и в воздухе появился аромат остывающей земли и уходящих в небытие дел.
- Сеньор уже не будет ездить верхом? – спросил Просперо.
Гектор смотрел на солнце, выкрасившее белые стены Саграда Каса в грустный рыжий цвет.
- Нет, Просперо, - наконец ответил мальчик. – Я больше никогда не буду.
- Почему, синьор? – осмелился спросить слуга.
- Это скучно. И это просто, - ответил Гектор. – И это просто скучно... Я хочу водить корабли.
- Корабли? – переспросил Просперо и покачал головой. – Это целая наука, синьор...
- Научи меня, – Гектор повернулся к слуге всем телом. – Научи!
Просперо задумался. Научить водить корабли? Мальчик думает, что это немногим сложнее, чем пришпоривать лошадь?
- Я всё забыл, синьор, - сказал слуга. – Столько лет прошло...
- Забыл? – Гектор колюче посмотрел старику в глаза. – Забыл? А, может, ты никогда и не знал?
- Может, я и хотел бы забыть, синьор Гектор, - сказал Просперо, - да вот беда – нога не дает...
- Прости, старик, - сказал Гектор. – Прости. Просто мне надоело смотреть, как солнце скрывается от меня за Монжуиком. Я хочу видеть, как оно тает и растекается по горизонту. И я хочу видеть, как оно поднимается над океаном, новое и свежее, а не выползает старым жирным пятном из-за грязных кровель. Я хочу, чтобы всё было честно. Я, солнце и море. Что нужно, чтобы стать моряком?
Просперо усмехнулся.
- Пруссак-наёмник, с которым я служил на «Эсперанце», говорил, что моряком человека делают три «Р» - розги, ром и рея.
Гектор задумался.
- Это просто, синьор Гектор. Розги – это дисциплина. Без дисциплины корабль – это бочка, набитая бешеными крысами. А без рома твои мозги тихо отшвартуются и уплывут, когда на воду упадёт мёртвый штиль и Луна повиснет над головой, как головка прогорклого сыра, а соленые испарения иссушат глотку и душу...
Просперо замолчал. Удушье безветренных недель под куполом пустых небес вновь сжало его сердце. Мальчик говорит о солнце, тонущем в горизонте? А если это - единственное движение в мире, который тебя окружает? А если Луна сверлит твои зрачки и заглядывает жёлтым глазом тебе в душу так глубоко, что начинаешь бояться того, что она там освещает?
- А рея?
Голос мальчика вернул старика в тёплые августовские сумерки.
- Рея? – переспросил он. – Рея – это ад моряка, в котором правит дьявол-капитан. Глазом не успеешь моргнуть, как закачаешься на ней...
- А ты вешал? – спросил Гектор.
- Приходилось, - ответил Просперо.
- Это было за дело?
Мальчик хочет знать, было ли это за дело?
Что ж, пусть мальчик сам решает.
Когда ты идёшь на абордаж, зная, что впереди тебя ждет сотня английских штыков и шпаг, потом шьёшь три дюжины мешков для тех, кто остался на чужой палубе навсегда, а затем узнаёшь, что кто-то просидел всю эту резню в трюме, то понимаешь, что это не просто за дело. Это – справедливо. Справедливо по отношению к тем, кто опускается сейчас в мешках в солёную могилу.

Мальчик всё ещё хочет быть моряком?

- Да.

x-x-x

Дон Руис смотрел на сына, пытаясь понять, что же произошло с ним за полгода. Смерть матери – вполне приличное объяснение, но...
- И как это понимать, Гектор? – спросил он сына. – Ты избил Антонио Лопеса чуть ли не до полусмерти! В чём дело?
- До полусмерти? – Гектор поморщился, от чего его тонкий длинный нос чуть съехал вбок. – Я всего лишь дал ему пару затрещин...
- Мне не нужны эти подробности! – закричал Руис. – Мне плевать на этого засранца! Но мне не плевать на то, во что ты превратился!
- Во что? – прищурился Гектор. - Я думал, что вы, отец, скажете хотя бы - в кого…
Руис почувствовал, как от сына отхлынула злая волна и покатилась к нему. Руис переступил с ноги на ногу, чуть отступив.
- Я вынужден отправить вас в школу для мальчиков в Толедо, - перешёл он на «вы», стараясь говорить твёрдо, но ледяная волна продолжала лизать его башмаки и чулки. – Через два дня вы должны прибыть на место. Прошу начать собирать вещи немедленно!
- Хорошо, синьор, - промурлыкал Гектор. – Говорят, в Толедо – лучшие шлюхи в Испании...
Руис дал сыну пощёчину.
- Дрянь, - прошипел он. – Слава Богу, ваша матушка не дожила до этого дня...
- Так вы рады, что матушка померла?
- Чудовище... - Руис дал сыну ещё одну пощёчину.
Гектор слизнул капельку крови с разбитой губы и улыбнулся.
Дон Руис почувствовал, как едкая горечь брызнула ему в нёбо и тут же обожгла весь рот. Он судорожно глотнул – и жжение провалилось в глотку и стало расползаться в груди.
Гектор продолжал улыбаться - ещё одно отражение разваливалось на его глазах, но на этот раз медленно и почти бесшумно.
Дон Руис замахнулся на эту жёлтозубую улыбку.
- Полноте, папенька, - тихо сказал Гектор и рука дона Руиса повисла в воздухе, – вы уж расквитались за физиономию Лопеса. Следующая пощёчина будет лишней...
Ледяная волна ударила Руиса в грудь и ввалилась в рот и ноздри, изгоняя жар. Гектор смотрел, как багровеет, а потом синеет лицо отца, как одна рука скребёт по камзолу и шарит по рёбрам, а другая тянется к жабо и рвёт его, но облегчения нет, нет, нет - и уже не будет...
Похороны были пышными.
К тому времени, когда падре закончил бубнить, и на крышку гроба посыпались первые комья земли, Гектор уже скакал на гнедой, но не в Толедо, а в Лиссабон – туда, где начинался настоящий океан. В кожаной сумке, притороченной к седлу, лежало письмо Просперо к капитану Жоао да Пинтошу с просьбой принять участие в судьбе юноши. И Жоао – черноглазый крепкий старикан с седой козлиной бородкой, - принял.

x-x-x

Сандра да Пинтош, младшая дочь Жоао, смешно шепелявила (как, впрочем, и все лиссабонки) и была несколько худощава, но у неё были глаза цвета рома и милая привычка забираться к Гектору в постель в часы сиесты.
После изнуряющих ласк Гектор лежал на деревянном, покрытом узорчатым мавританским ковром, топчане у стены в саду и представлял, как он, в черной широкополой шляпе стоит на мостике самого быстроходного корабля Атлантики, а рядом с ним, впиваясь белыми зубами в ярко-зелёное яблоко, стоит...
Как ни пытался Гектор представить рядом с собой на мостике Сандру, у него не получалось. Да и яблоки она не любила.
- Мы будем вместе, всегда вместе, - напевала Сандра, крепко держа Гектора за руку, когда они выходили из костёла воскресными полднями, и старый Жоао одобрительно смотрел на них (а иногда и подмигивал Гектору ободряюще), и каждое «вместе» глухо ударяло Гектора в сердце. И отскакивало от него - в нём не было места для голоса Сандры и её жадного «всегда».
Но нашлось место для новой служанки в доме капитана да Пинтоша - Пёрл. Разве много места нужно для маленького морского чуда, на треть сотканного из морской пены?
И место рядом с Гектором на мостике вдруг оказалось занято смешливой девочкой с кожей, гладкой и чёрной, как астурийский уголь и волосами, сплетёнными в тонкие короткие косички.
Пёрл вросла в сердце Гектора, как в мякоть ракушки, питаясь его мечтой о море и своей памятью о родных Карибах. Её рассказы о зелёных островах с названиями, похожими на имена древних богинь, сладко бередили душу Гектора, а её ласки не были ласками Каллипсо, стремящейся удержать Одиссея. Она подарила Гектору кожаный браслет в виде змеи, кусающей себя за хвост, и его мягкое прикосновение к запястью держало Гектора в тысячи раз крепче, чем цепкие пальчики Сандры.
Но что такое тихие песни девочки из страны ву-ду в сравнении с обоюдоострой страстью португальской донны, узнавшей о сопернице?
Однажды длинный и тонкий осколок зеркала, который Гектор хранил в кожаном футляре, исчез из его комнаты.
А нашёлся утром – в сонной артерии Пёрл.
Девушка лежала вверх лицом, и её тонкие чёрные косы плавали в полузапёкшейся крови.
- Мы будем вместе, всегда вместе, - бормотала в своей комнате Сандра, вытирая руки, пахнущие уже не кровью, а розовым мылом.
- Какая неосторожность, - вздохнул да Пинтош, когда ему рассказали о несчастье, приключившемся с чёрной служанкой, и распорядился тихо схоронить её.
А Гектор бережно положил на место осколок, на котором была теперь кровь его первой любви, и его сердце захлопнуло свои створки.
Капитан да Пинтош так и не понял, почему Гектор сухо попрощался с ним в тот же вечер и навсегда исчез в лиловых лиссабонский сумерках, а Сандра целую ночь, словно помешанная, крушила всё, что попадалось ей под руку.
А под утро тихо опустилась на пол и будто уснула. Но ни утром, ни на следующий день, ни через неделю она не проснулась. Ей суждено было провести в этом странном sueno долгих восемь лет и проснуться лишь для того, чтобы спустя два месяца опять уснуть – уже навечно.

x-x-x

Год спустя после смерти Пёрл, Гектор - единственный сын и наследник состояния текстильного короля Каталонии дона Руиса, - стоял на берегу океана и смотрел, как по стапелям барселонской верфи скользит навстречу волнам его корабль.
Просперо стоял рядом, и время в последний раз обласкало старого слугу – к нему вдруг вернулись острота глаз и обоняния. Он увидел каждую деталь оснастки, он почуял запах новеньких канатов, услышал шорох медных колёс лебёдок и хлопанье небрежно закреплённого грота. И не духоту тропических штилей, не сверлящее око Луны, не жалобный плач чаек над полуобгоревшими обломками и не трупные мешки вспомнил Просперо, а заполняющий лёгкие влажный ветер, дрожание палубы под ногами над бездной и тихое свечение огоньков святого Эльма, рассыпанных по скрипучим мачтам.
И когда судно ударилось грудью об океан, не стало дона Гектора и его слуги Просперо.
Друг на друга смотрели segundo-teniente Карена и capitan Гектор Барбосса.
А чуть поодаль маленький мальчик по имени Джек, сын военного атташе британского посольства мистера Спарроу, держа папу за руку, по слогам читал название судна, медно вбитое в борт – «Чёрная жемчужина»...