Dudka : О том как грузины и дьявол искусили профессора

Ночью профессор проснулся и не мог понять от чего. Дело в том, что такое бывало с ним и раньше – старческая бессонница заставляла профессора вставать среди ночи, идти на кухню заваривать чай, а потом брать какую-нибудь книгу, садится в кресло и читать до утра. Но в последнее время, а это уже где-то месяца три, он не просыпался среди ночи и, мало того, даже утром, когда уже пора было идти на пары, ему ужасно не хотелось вставать.
И вот профессор проснулся. Полежал еще немного. Глаза свыклись с темнотой, он мог уже разобрать очертания стола, кресел, люстры и ночника. Да этого еще не хватало, Иннокентий Савельевич начал нервничать. Он всегда нервничал - когда просыпался ночью. Когда в тишине он слышал биение своего сердца, а в голову лезли дурные мысли о непотребности и никчемности своей жизни и тряслись руки, а пока заваривался чай, профессору почему-то хотелось плакать, а почему он понять не мог.
Но сейчас профессору плакать не хотелось, только внутри ощущалась некая пустота, да еще один вопрос крутился в голове. Подумал профессор о том, сколько натикали часы на шкафу, покуда он спал. Лёг Иннокентий Савельевич в половину двенадцатого, и сейчас хотелось бы ему, чтобы было часа четыре. Тогда и до утра оставалось недолго, покуда книга почитается да чай заварится, уже и утро. А заваривал профессор настоящий, грузинский чай, который ему еще два года назад привез доктор философии Резо Иванович Мамардашвили из Тбилиси.
Да, пожалуй Резо Иванович был его другом, правда виделись они раз в пятилетку. Вот при Союзе чаще намного встречались. Любил Иннокентий Савельевич Грузию и грузин, радостно встречавших его застольями, любил и когда Резо приезжал погостить к нему. Сидели они в библиотеке и говорили обо всем, начиная с космогонии Иммануила Канта и заканчивая ролью Сталина в укреплении государственного строя Советского Союза. И, что самое интересное, они с Резо никогда не спорили, то ли их взгляды совпадали во всем, то ли вино так действовало на ученые головы, а только разногласий между ними не случалось.
С мыслями о Канте, и о Резо - Иннокентий Савельевич наконец-то поднялся с постели, нашарил на холодном полу тапочки, и как был в трусах и майке пошлёпал на кухню. Там, включив свет, он поставил чайник на газ, достал из тумбочки сахар и чай.
Часы на стене показывали пол-третьего ночи, чему профессор не очень-то обрадовался, до утра было еще далеко, а ложится спать он конечно уже больше не будет. Тем временем он решил сходить в библиотеку и выбрать книгу пока закипит вода в чайнике. Шлёпая старыми тапочками, Иннокентий Савельевич пересёк гостиную, в потёмках едва не перецепившись через топчан, стоявший возле двери, и зашёл в библиотеку. Включив свет, профессор пробежал глазами по стеллажах и почему-то решил почитать этой ночью, что-нибудь лёгенькое, как он это называл. Лёгенькое стояло на полках со стороны стены и заходил туда профессор редко, только когда протирал книги от пыли, и когда нападала блажь почитать, что-нибудь эдакое. Лёгеньким оказалась: «Алхимия» Марии Луизы фон Франц. Почитать о снах Юнга всегда было интересно.
Профессор просунул руку, достал книгу и уже собирался идти дальше, вдоль полок, как вдруг, в проеме образовавшемся после извлечения книги из стеллажа, заметил чью-то мелькнувшую голову. Прикипев на месте, профессор вгляделся в проём и увидел лицо человека, который стоял с другой стороны полки и улыбался. У Иннокентия Савельевича появилось такое чувство будто он уже где-то видел эту голову.
- Хороший выбор, профессор! – одобрил человек, - Я догадывался, что этой ночью Вы возьмете именно эту книгу.
Когда ступор немного прошел, профессор вспомнил эту голову, с аккуратно зачесанными назад волосами, чёрными, тонкими усами и бородкой клинышком. Перед ним стоял Скажемиван собственной персоной, а профессор уже убедил себя, что происшествие, которое случилось с ним три месяца назад на Андреевском спуске, было приснившейся нелепостью.
И тут профессор, сам себя не контролируя, выдал совсем уж невероятную вещь: осенив себя крестным знаменем, он зашептал:
- Сгинь, нечистая сила! – и закрыл глаза.
Постояв минуту и почувствовав, что немного отпустило, профессор открыл глаза и никакой книжной полки, никакого проёма в ряде книг и уж точно никакого лица, одобрявшего выбор книги, перед собой не обнаружил. А обнаружил Иннокентий Савельевич, что стоит он в своей библиотеке, только обстановка в ней сильно изменилась. Полки с книгами стояли вдоль стен, на полу лежали звериные шкуры, прямо перед ним горел камин, потрескивая дровами, возле камина стоял железный рыцарь, поблескивая в огне доспехами, и стояло два кресла с диковинными ручками в виде львиных голов, и готическими спинками в виде острых зубьев, заканчивающихся почти под потолком.
В одном кресле, по правую руку от профессора, сидел закинув ногу за ногу Скажемиван. Но взгляд Иннокентия Савельевича прикипел, ко второму креслу, там в развязной позе развалилась женщина лет тридцати. Женщина эта, откинувшись на готическую спинку кресла внимательно изучала профессора, даже не изучала, а прямо скажем буравила его взглядом. Профессор в свою очередь вследствие шока и потрясения, вызванного перестановкой мебели в его библиотеке, не нашел ничего другого, как буравить эту женщину в ответ. И сделал вывод, что у женщины домашний халат грязно-зеленого цвета был накинут прямо на голое тело. Еще, бросилось в глаза, что женщина худа и очень-очень бледна. «Как мел» - подумал профессор.
Тут стоит сделать небольшое отступление, заметив, что профессор боялся женщин. Да, боялся! Боялся панически интимной близости с женщинами. И за сорок семь лет своей жизни так и не вступив с ними ни в какой контакт, окромя словесных дебатов, да бесед за чашкой чая с жирной и усатой ассистенткой кафедры Инной Александровной.
От того сейчас профессор и испугался до полуобморочного состояния. Лицо женщины выражало крайнее любопытство его персоной - и Иннокентий Савельевич дрожащими руками инстинктивно запахнул халат и сглотнул застрявший в горле комок. Немая сцена действовала на профессора угнетающе и чтобы избавится от роли подопытного, изучаемого посреди собственной комнаты, он наконец сказал:
- Мне это снится!
Сказать, профессор сказал, но вышло как-то не очень убедительно, даже больше – совсем неубедительно.
После этих слов Иннокентий Савельевич снова закрыл глаза, надеясь открыть их в своей постели. Как вдруг из кухни раздался женский голос:
- Вам, профессор, сколько сахару сыпать?
Профессор открыл глаза. Ужас от происходящего не проходил. В комнате появилось третье кресло и столик с пирожными. Женщины в кресле не было, а Скажемиван стоял во фраке возле камина, спиной к нему, и делал какие то пассы над огнём. Еле ворочая языком Иннокентий Савельевич выдавил из себя ничего не значащий риторический вопрос:
- Так вы всё таки существуете?
Вместо ответа из кухни опять донёсся женский голос:
- Я две ложки положу, Вам хватит? – и не дождавшись ответа, голос развязно добавил, - Одиноко у Вас профессор! Женской души не хватает!
- Да, - не прекращая пассов над огнём, согласился Скажемиван – одиночество, в Вашем случае, Иннокентий Савельевич – это смерть! Чтобы жить мужчине - нужна женщина, а женщине - мужчина! - тут в комнате запахло ладаном и какими-то еще благовониями, от которых у профессора закружилась голова, а Скажемиван, колдуя над камином, тем временем продолжал, - Когда женщина сливается с мужчиной, создается новое существо, полное жизни! А по отдельности, - разлагольствовал дальше непрошенный гость, - мужчина и женщина существуют для того чтобы слиться вновь – создавая жизнь!
Благовония заполняли комнату. Целый букет различных запахов ударил профессору в ноздри и вскружил голову. Наконец, Скажемиван отвернулся от камина и махнул ему рукой:
- Проходите, Иннокентий Савельевич, садитесь, ни к чему попусту стоять идолом среди комнаты!
На деревянных ногах профессор пересёк комнату и сел в чёрти откуда появившееся кресло. Оно было твёрдое, неудобное и профессор примостившись на самом краю ждал, что случится дальше.
В комнату, всё в том же халате грязно-зеленого цвета на голое тело, вошла Она! Она несла в руках поднос на котором дымились три кружки настоящего, грузинского чая. Вот удивился бы Резо Иванович, узнав с кем посреди ночи, коллега распивает его подарок.
Благовония действительно вскружили профессору голову! Вскружили настолько, что у него исчез панический страх перед этой женщиной. И даже больше - ему захотелось оказаться с ней поближе. Профессор внезапно перехватил её взгляд и волна экстатической дрожи прошла по телу, окатив его с головы до кончиков пальцев. Если бы в это время профессор нашёл в себе силы поднять глаза и посмотреть на Скажемивана, то увидел бы, что тот ехидно улыбается в черные как смоль и тонкие как швейная нить усы. Но таких сил профессор в себе не нашёл.