Dudka : Кусочек романа из деревенского жития.О Наташе, Гребенщикове и поездке на реку

Слишком много горя выпало на его голову за последние дни. Во дворе тоскливо подвывала собака. Больная что ли? Али так же тошно Барбосу, как и ему? Ведь они со своим псом как братья. Их даже и называют все одинаково – Барбосами. Старшим и Младшим.
Да что собака? Он до сих пор удивлялся, как умудрялся так держатся Фёдор. Из местных в Тихоновской банде их теперь осталось двое. Сначала было по-человечески страшно, потом не по-человечески тоскливо и грустно, а потом по-звериному тошно от безысходности. Физически тошно. По ночам он не спал. На столе валялись паяльники, канифоль, микросхемы, в общем всё, что нужно для того чтобы не уснуть до утра.
Бог видит, он надеялся! До последнего надеялся, что она пойдёт с ним. И теперь вечерняя боль, ноющая в нем со вчерашнего дня рожденья Наташи, открылась с новой силой. Она выбрала не его и даже не Фёдора. Да что там говорить, даже не Никона, всегда пользующегося повышенным вниманием со стороны женского пола. Она выбрала Эйнштейна. Он понял это сразу, как только они зашли тог дав дом.
Чёрт дёрнул его за язык сегодня днем. Когда они коротали жару в беседке за картами. Да он ревновал её. Еще как ревновал. Он ведь любил её! Он знал какую ночь она подарила Эйнштейну. Поэтому и обозвал её шлюхой и еще кем-то. Уже и не помнил кем.
Боль, раздражение, тоска переполняли Барбоса. Болели от эйнштейновского кулака зубы. Он бы заплакал горькими слезами, жалея себя, но слёз не было. Лица Эйнштейна, Наташи, Фёдора, лезли ему в глаза. И он хотел одного. Напиться!

Самогонка стояла в сарае. Целая трёхлитровая банка мутной жидкости, спрятанная между старых фуфаек на чёрный день. Справедливо решив, что этот чёрный день настал, Барбос извлек её на божий свет и протёр от пыли. Сердце, предвкушая забытье, застучало сильнее и, взбудораженный, Барбос полез на чердак, попутно захватив граненый стакан, валявшийся тут же.
Чердак был пропитан запахом прелого прошлогоднего сена и мышами. Пожалуй, мышами воняло даже сильнее чем сеном.
- Зачем только котов держим пять штук, - пробормотал Барбос и уселся на перевёрнутую корзину, поставив между ног банку.
Лёгок на помине, из-под корзины вылез кот и исчез в проеме между сваленных досок.
-Шляетесь тут, дармоеды, - прокомментировал Барбос его появление, - Мыши, скоро голову прогрызут!
Он открыл ножом закатанную банку, выдул пыль из стакана, налил вполовину и застыл в нерешительности. Видимо надираться в одиночку ему перехотелось. Посидев еще немного, то поднося стакан к губам, то опять опуская его, Барбос наконец вылил водку обратно в банку.
- Что же делать? - спросил он сам себя, - Не буду я сам пить! Моветон самому напиваться! Не все ведь так плохо как кажется? – спросил у прелого сена, и, не дождавшись ответа, сказал сам, - Хреновая жизнь. Даже напиться не с кем!
Но, посидев еще немного и пораскинув мозгами, Барбос вдруг подумал, что выпить всё-таки есть с кем.
- Уже разошлись все, наверное, из беседки, - бормотал он сам себе, - На реку вряд ли они втроем поедут. Да и не на чем им ехать. Мотоцикл то у меня! Пойду я с Фёдором нажрусь! – наконец решил он.
Бережно обхватив банку, он слез с чердака. В сенях он нашел какую-то старую кожаную сумку и положил банку туда. В доме никого не было, что вызвало у Барбоса очередной монолог:
-Ходят по огородам с утра до ночи. Ни борща никто не наварит, ни каши.
На всякий случай, проверив все миски и горшки и, ничего в них не обнаружив, он вышел во двор, отвязал собаку и вместе с ней, с кожаной сумкой в руках, направился к Фёдору.

Фёдор лежал на деревянном настиле, под навесом и задумчиво курил самокрутку. Сегодня их с Барбосом объединяло одно – смешанные чувства к Эйнштейну. Это были дружба и ревность. И стоило бы признать, что и у того и у другого сегодня преобладало последнее. Дело прошлое и давнее, а потому стоило бы быть пооткровеннее. И Барбос, и Фёдор любили дочь Свирида Иваныча - Наташу. И если первого с ней связывала только одна случайная ночь (правда это нисколько не умаляло его чувств к ней), то у второго с ней были долгие и серьезные отношения.
Тем временем к настилу подошли оба Барбоса. Младший, став на задние лапы, лизнул его в щеку, а Старший, поставив свой бесценный груз рядом с собой, спросил:
- Закуска есть?
- Ну, было что-то вроде как, - сказал Фёдор, поднимаясь и, потирая свою трёхдневную щетину, - Только это…- сказал он, вернувшись, - Пошли в дом, а то сейчас отец сено будет везти. И выпить не даст, еще и сено будешь в хлев до ночи бросать.

В доме у Фёдора было прохладно. На окнах были завешаны черные шторы, отчего было темно. Младший Барбос, получив кусок домашней колбасы, залез под стол, а хозяин поставил на стол хлеб, селёдку, огурцы солёные и банку березового сока.
-Сколько у тебя сока этого? – удивился Барбос, - До осени пьем.
- А не знаю. Отец берёзы пропускает! Целый погреб сока этого. Дома никто не пьет, а только так на запивон, - Фёдор протер стаканы и поставил на стол, - За что пить будем? – спросил он.
- А так! С горя, - ответил Барбос, вынимая банку из сумки.
- Ну, это можно, - сказал Фёдор и достал из печи какой-то горшок, - Кашу будешь? Гречневая? С мясом?
- Давай, - согласился Барбос.
Они выпили по первой, и Фёдор сказал, положив свою тяжелую руку на плечо Барбоса:
- Ты только на Эйнштейна больше не гони! Он парень хороший! Наташка кого хочешь с ума сведет!
- Это точно, - согласился Барбос, наливая по второй, - Да я ничего! Парень он хороший, - тут он потер ушибленный подбородок, - Это я дурак! Зря я так на него…
- Та ничего, брат. Я сам тоже не сдержался. Давай выпьем.
- Помню, снился мне сон, - начал Барбос. - Иду я, это самое, с Гребенщиковым по полю…
- Ну-ну, - проворчал Фёдор, наливая по третьей, - Рассказывай.
- Значит, это самое, идем мы с Гребенщиковым по лугу… Босые. Ноги , это самое… ну штаны по колено, значит, закачали и идем. Тропа какая-то, и ни конца этому лугу, ни края. Вокруг только трава по колено, - Барбос выпил и, не закусывая, продолжал, - Идём. И тут он говорит. Я, говорит, Сеня, всю жизнь стремился к одному - себя познать. Я, говорит, Сеня, в пять лет понял, что люди занимаются херней! Ты наливай Федя!
Федя налил, Барбос выпил и принялся за кашу с мясом.
- Дальше что? – спросил Фёдор.
- Что? – переспросил Барбос
- Ты про Гребенщикова рассказывал, - напомнил Фёдор.
- А, ага, - вспомнил Барбос, - Так вот, говорит Гребенщиков, как только я это понял, я на людей внимания не обращаю. Суета всё, говорит, сует. Потом мы, значит, идём молча, а я над его словами думаю. И, правда, думаю, как хорошо вокруг. Поле, роса. И так хорошо мне рядом с ним. Как будто покой какой разливается внутри. Идем мы с ним дальше, а по дороге люди навстречу нам начинают идти. И вид у всех такой жалкий, несчастный, как будто не идут, а бремя какое тащат. Сгорбленные все, унылые. Гребенщиков мне и говорит: «видишь, говорит, до чего проблемы людей доводят. А проблемы, говорит, отчего, от несбывшихся желаний!» Ты, Федя, наливай! Идем мы, значит, и так хорошо мне и я всё стаю понимать. Говорю ему: «Как хорошо, Борис Борисович, что Вы есть на белом свете», а он так ласково посмотрел на меня и отвечает: «Никто тебе не поможет, пока сам не осознаешь, что придуманными проблемами тяготишься». Идем мы с ним дальше. Ноги от росы мокрые. Я его и спрашиваю: «А долго Вы, Борис Борисович, шли к пониманию этого?». А он отвечает, так задумчиво: « Всю жизнь, Сеня! Всю жизнь!». А потом так ни к селу, ни к городу добавил, что есть грань, за которой железо уже не ранит.
- Это у него в песне есть, - перебил Фёдор.
Они выпили, закусили и Барбос продолжил:
- Идем мы дальше, а я всё над его словами рассуждаю. Неужели думаю, чтобы понять, что всё пустяки, нужно всю жизнь к этому идти. Тут, значит, поле заканчивается и с холма становится видно церквушку. Не такую как у нас, а маленькую такую, беленькую, с тоненьким крестом на крыше.
- Это католическая, - со знающим видом пояснил Фёдор, и опять наполнил стаканы.
-Ага, я потом это понял, - кивнул Барбос, - Подходим это мы к ней. Гребенщиков постучал. Открывает нам какой-то маленький, бородатый мужик в джинсовом костюме, говорит: «Заходите». Мы зашли, а там лавочки деревянные вдоль стен стоят, и иконки маленькие вдоль стен развешаны. Сел я на лавочку, а Гребенщиков и говорит этому мужику в джинсе.
- Вот отец, Станислав, молодой человек ищет свободу. Я ему своим примером, насколько могу, объясняю, но может и вы объясните? Так сказать, как лицо духовное.
Мужик этот чёрнобородый посмотрел на меня и говорит:
- Свобода, Сеня, это, прежде всего свобода от чувств. Когда научишься всё отпускать, тогда Господь дарует тебе свободу…
И тут я понял всё. И так мне хорошо стало. Святые, значит, мне на иконах заулыбались, я к стене прислонился, а Гребенщиков мне и говорит:
- Когда нет у тебя ничего, то понимаешь, что в сути ничем и не обладал. А когда нет ничего, то всё есть. Ну я этих слов его не понял, - Барбос снова выпил стакан и принялся за кашу.
- Дальше что? - спросил Фёдор.
- А ничего! Проснулся, да и всё. Думаю еще, с чего бы Гребенщиков сдуру привиделся?!
Банка самогона была уже наполовину опустошена. Каша съедена, а домашняя колбаса уничтожена Барбосом младшим, сидящим под столом.
- Странные сны тебе снятся, - согласился Фёдор.
- Это, честно говоря, давно было, - уточнил Барбос, - мне последнее время сны не снятся. Я что-то вообще спать не могу.
Он помолчал, а потом заплетающимся языком спросил:
- Как думаешь, почему она его выбрала?
- Кто её знает?! Разве объяснишь, за что тебе человек нравится. Просто нравится и всё. Да отпусти ты её, ради Бога, - Фёдор опять наполнил стаканы,
- Тебе Гребенщиков что сказал. Отпусти, да и всё. Счастливым человеком будешь. Думаешь, счастье Эйнштейну на голову свалилось? Я сам себя помню, как с Наташкой связался. Совсем без головы был. Давай выпьем лучше!
- Давай, - согласился Барбос, осоловелыми глазами, глядя на пустую тарелку.
- А может на реку поедем? - предложил Фёдор.
- Не-е-е, - закрывая ему рот указательным пальцем, возразил Барбос, - Я в таком состоянии мотоцикл не поведу.
- А кто сказал, что мотоцикл нужен?! Что-нибудь решим. Идём к Никону.
Друзья, упаковав обратно в сумку ополовиненную банку самогона, уже собирались выходить из тома, как с улицы раздался шум мотора и во двор въехал трактор, груженый сеном.
-От, блядь, - раздраженно буркнул Фёдор, - Отец приехал!
С минуту он стоял, шатаясь, видно решая, что делать, а потом сказал:
- Давай, через окно.
Как они вылезали через окно и как не разбили свою драгоценную банку, было отдельной историей. Фёдор опытной рукой открыл створки и полез первым, но, уже вылезая, застрял. Барбос попытался его вытащить сзади, но упал, едва не выронив сумку с водкой. Младший Барбос, переживающий за обоих ретирующихся, громко залаял от такого поворота событий.
- Тише ты, - шикнул на него Старший Барбос, - Людей испугаешь!
Наконец пыхтя и отплевываясь, багровый от напряжения Фёдор, вывалился в виноград, разросшийся по ту сторону избы.
- Сумку бросай, - крикнул он.
Барбос бережно передал ему ценный груз и спустился сам, расцарапав бок и порвав пиджак, но зато, сохранив на голове кепку. Когда они вылезли и уже собирались удирать вдоль забора, то поняли, что в доме осталась собака. Вернее поняли они это не сразу, а только когда она громко залаяла из избы.
- Барбоса, то в хате забыли, - сказал Фёдор, глядя на открытое окно.
- А черт с ним! Он не кусается. Батя твой в хату зайдет после сена и выпустит.
- Точно, - согласился Фёдор.
И оставив, отчаянно гавкающего пса на благоволение судьбы, друзья, шатаясь, пошли искать третьего собутыльника, дабы осуществить давнюю мечту Фёдора, выбраться на реку.

Никона оказалось на удивление трудно уговорить. Дело было в том, что сегодня днем слегла Прасковья Ивановна. И заботливый внук, был немного растерян и подавлен этой внезапной болезнью бабушки.
- Утром, ты ж видел, еще жива, здорова была, - говорил он Фёдору растерянным голосом.
- Ничего старушке не случится, если ты с нами поедешь, - увещевал его Фёдор, - Со старыми людьми такое бывает. Сляжет, полежит день, а потом опять на ногах. Ползает помаленьку. Поехали!
Наконец Никон уступил дипломатическому напору Фёдора и они, осторожно закрыв дверь избы, в которой тихонько стонала бабушка Никона, отправились к Сашаше. Сашаша, конечно же, отказался от безумного предложения Фёдора выкатить из гаража «Москвич», зато, во-первых: согласился без лишних слов в необходимости посещения реки, а во-вторых: вынес целый кулек квашеной капусты на закусь.
В поисках перевозочного средства, для воплощения в жизнь мечты о вояже на реку, веселая четверка двинулась к центру хутора.

В центре хутора, метров за триста от клуба и генделя, стоял колодезь. Знаменит он был не меньше, чем кладбищенская беседка. Знаменит в том же смысле этого слова. Это было место сбора выпивающих.
Никон, опустив скользкий журавль вниз, вытащил ведро холодной воды, а Барбос пошёл за стаканчиками в гендель. Купил он не только стаканчиков, но и зачем-то жвачек на всех.
-Значит, так – здраво рассудил Фёдор, обращаясь к Никону - Мы с Барбосом уже, того…ну в кондиции, так, что вам с Сашашей полагается штрафная, - и как доказательство того, что его слова никогда не расходятся с делом, он наполнил два пластмассовых стакана до краев и передал их «штрафникам».
Штрафных было три, так что в скором времени Никон уже соображал на уровне Фёдора с Барбосом. У него наступило, так называемое «алкогольное просветление», когда всё ясно, просто и все проблемы решаются с кондачка, то бишь легко и сразу. Именно таким образом и решилась насущная проблема наличия транспортного средства, чтобы перевезти свои лёгкие и весёлые тела на реку. Ведь идти к речке километра четыре, а энтузиазма Эйнштейна с Наташей у них не было.
И тут, мимо потребляющих алкоголь (исключительно как средство для выхода на уровень осознания сущего), прогремела телега на железных колёсах. Сначала можно было подумать, что это Дар Господень, но всё было гораздо прозаичнее. Это пьяный дядя Коля ехал с фермы домой. Вожжи были спущены, и конячка сама помаленьку бежала домой. А дядя Коля, еще не зная что ждёт его этим вечером, весело пел какую-то песню про «останню любов». Фёдор выскочил на средину улицы и поймал коня, за спущенную узду:
- Здравствуйте, дядя Коля, - поздоровался он, - Как ваши дела?
Дядя Коля долго мутным взором рассматривал остановившего, а потом, вероятно возмутившись его наглостью, грозно ответил вопросом на вопрос:
- Ты кто?
- Сержант милиции Фёдоров! – бодро отрапортовал наглец, - Нарушаете, товарищ дядя Коля, правила дорожного движения. Нарушаете!
-Не понял! – не согласился дядя Коля, продолжая рассматривать фигуру в темноте, - Я, сержант…всегда неукоснительно соблюдаю правила дорожнего движения! Што ж я тут нарушив?!
- Значит, во-первых, - грозно вопрошал Фёдор, - Почему ночью не включены фары? не работает поворот? руль не держите, тормоза не работают…
- Тормоза в меня работают, - промямлил оторопевший дядя Коля. Хмель начал мгновенно испарятся у него из головы.
- Запаски нет, - продолжал добивать огорошенного дядьку Фёдор, - Техосмотр не пройден.
- Дык это ж коняка, ёб вашу мать, сержант, - дядя Коля почти протрезвел, - Какой техосмотр?!
- Я имею в виду телегу, - ничуть не смутился Фёдор, - Телега не прошла техосмотр и находится в таком состоянии, что я не могу позволить вам продолжить путь, дабы Вы не создали на дороге опасную аварийную ситуацию. Колёса не смазаны, левый борт не закрывается…
- Што ж делать? – дядя Коля испуганно смотрел на фигуру, которая продолжала крепко удерживать уздечки в своих руках.
- Есть выход, дядя Николай, - после некоторого раздумья, сказал Фёдор, - Нам с сотрудниками по спецзаданию нужно съездить на речку и мы воспользуемся вашей телегой…
- На Ворону чы шо? – не понял дядя Коля.
- Совершенно верно на речку Ворону, - кивнул Фёдор, - За это услугу, мы вас отблагодарим спиртным напитком «самогон» и позволим всю оставшуюся жизнь пользоваться этой телегой.
- Самогоном? – в пьяной голове дяди Коли зашевелилось подозрение.
- Ага, самогоном! У нас еще грамм триста осталось, - сказал Фёдор и крикнул в сторону колодца, - Пацаны, залазите.
Только когда Барбос с трёхлитровой банкой, на дне которой плескалась мутная жидкость, вместе с Сашашей, который держал полный кулёк квашеной капусты, поселились на возе, разгребая силос, дядя Коля понял что тут что-то неладное. А когда Никон, выхватив у него вожжи, заорал на весь хутор:
- Но, кобыла!
А Фёдор крикнул Барбосу:
- Дяде Коле налива-а-а-й!
Дядя Коля понял, что его жестоко провели.
- Вы што ж хлопцы, за лоха мэнэ держите, чы што?
- Дядя Коля! Спецоперация у нас на речке. Купаться нам надо! Вы лучше выпейте, - Фёдор налил мути из банки в стакан.
- Мыня ж Катька дома убъеть! – обреченно сказал дядя Коля и выпил.
- Ничего! Объясните ей, что ездили по спецзаданию. Отвозили опергруппу на речку купаться, - крикнул Никон, заливаясь смехом.
- Да Вы закусывайте лучше дядя Коля, - сказал Сашаша, протягивая кулёк с квашеной капустой.
Телега, гремя колёсами на выбоинах, выехала из хутора и направилась на луг по направлению к реке.