Dudka : Судный день Снегуркина

Было где-то около десяти утра, когда он утрамбовал могилу и в бессилии бросил лопату под цветущую вишню.
- За что? – спросил он, глядя куда-то в серое небо. – За что ты оставил меня одного? Ведь это всё, что у меня было!
Небо в ответ высморкалось дождём.
Возле погоста греблись куры, ища себе червяков, жуков и другие лакомства, которые столь щедро дарит кладбище непритязательному куриному желудку.
Большой петух, почему-то долго глядевший на рыдающего, взлетел на перевёрнутый пень и заорал:

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Рука скорбящего во время цитирования есенинских стихов красноречивым петухом, судорожно скребла землю, а дыханье его остановилось. Петух же, хлопая крыльями, продолжал кричать:

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Откинув лопату Снегуркин судорожно захватал воздух и сполз на землю. А петух продолжал:

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

Когда петух закончил свое песнопенье и слетел вниз, присоединившись к ничего не понимающим в стихах курам, Снегуркин уже лежал без сознания, завалившись набок.
……………………………………………………………………………………
Когда Снегуркин очнулся, солнце уже подбиралось к полудню. Совершенно разбитый он поставил на могилу загодя сколоченный деревянный крест и побрёл в дом. В голове у него гудело, а в желудке пульсировало. И одна только мысль неотступно преследовала его. Он повторял её вслух:
- Поскорей бы! Поскорей бы...
Дома он действовал на удивление быстро и уверенно. В сенях нашел какую-то бельевую веревку и хозяйственное мыло, над кроватью снял календарик с Памелой Андерсон и спрятал его за пазуху. Потоптался еще, будто вспоминая что забыл, но, так и не вспомнив, надел кепку и вышел из дома. Потом Снегуркин пересек двор и из хлева вытащил старый велосипед с погнутой рамой. Затем зашел в гараж и долго смотрел на сверкающий чёрный мотоцикл. Простояв минут десять он, наконец, поцеловал его в бензобак и, резко развернувшись, вышел.
Вскоре, восседая на горбатом велосипеде, с веревкой через плечо Снегуркин, увязая в грязи, ехал по хутору. Промокшие за ночь деревья, поливали его слезами, но пазуху грел календарь Памелы Андерсон за 1998 год.
К церкви он приехал уже грязный с головы до ног. Главный вход в храм был заколочен досками, а из поповской хибары, что прислонилась к церкви, мужики выносили гроб с отцом Святославом. С той стороны наблюдалась небольшая похоронная процессия. Бросив велосипед у калитки и, оставаясь незамеченным, Снегуркин пробрался на корточках через клумбы и оказался у церковного окна. Он знал, что окно это ведет в церковный предбанник, а оттуда уже беспрепятственно можно пробраться в церковь. Но залезть в окно оказалось проблемой. Оно было расположено достаточно высоко и открыть его не представлялось никакой возможности. Но почему-то он решил, во чтобы ни стало проникнуть всё-таки в церковь. Он был готов использовать любые способы. Из-за церкви слышался женский плач и завывания. Женщины любили отца Святослава.
Снегуркин беспомощно огляделся в поисках булыжника и тут увидел чёрта. Самого обыкновенного маленького чёрта. Он был покрыт серой шерстью, имел длинные козлиные роги и какие-то безумные, но человеческие глаза. Впрочем, у людей только такие глаза и бывают.
Чёрт безобразничал – приседал в каком-то чудном танце, гримасничал, подмигивал и тыкал пальцем в большой камень, лежащий посреди клумбы. Снегуркин благодарно кивнул, взял камень и бросил его в окно. Раздался звон битого стекла и в окне образовался достаточно большой проем, правда, обрамлённый осколками. Чёрт, взвыв от радости, запрыгал пуще прежнего и убежал за церковь к похоронной процессии.
Снегуркин приставил к окну обапол, валявшийся под ногами, и пополз вверх. В окне он немного застрял, но, расцарапав лицо и руки в кровь, всё-таки вывалился в предбанник. Чёрт уже ждал его здесь.
- Тебе Гавриил передал перо и лист, - кривляясь сказал он, протягивая в руке копеечный стержень и смятый листок.
- Зачем? – удивленно спросил Снегуркин, разматывая веревку.
- Так принято, - пояснил чёрт, - Перед самоубийством надо написать послание живущим…
- Оно как! – до Снегуркина наконец дошло. Он взял листок и, положив его на колени, вывел корявыми буквами:
«Друззям!!! Не вините никого. Ухожу по собственной воле, не в силах дальше пребывать на этой земле. Судный день покажет нам всем, кто был прав, а кто виноват!!! Снегуркин». Наваяв в конце корявых восклицательных знаков, он скомкал листок и спрятал его в карман, а стержень выбросил.
- Всё? – спросил он у чёрта.
- Про Судный День ты хорошо сказал! – чёрт одобрительно закивал головой.
- Зачем вы это сделали со мной? – спросил Снегуркин, намазывая веревку мылом.
- Я не знаю, - сказал чёрт, отводя в сторону лукавые глаза, - Я простой почтальон, я листики ношу всякие, послания. Листовки там, завещания написать. Меня в Великие Игры не посвящают. Это лучше у Гавриила спроси. Или у Искариота. Тот опытный в сих делах.
- Ну, почтальоны много знают, - попробовал Снегуркин надавить на чёртовы слабости к комплиментам, - Может чё слышал?
Чёрт загримасничал пуще прежнего. Его считали осведомленным и спрашивали совета пред смертью.
- Ладно, - сказал он, - Слышал я, что день этот Судный затевается для того, чтобы развязать тебе какой-то узел энерги... этергни…эргенический, что-ли?
- Энергетический, – подсказал Снегуркин, усердно драя веревку «хозяйственным»
- Точно, - обрадовался почтальон, - Вот именно! Э-н-е-р-г-е-т-и-ч-е-с-к-и-й! – повторил он, пробуя на вкус, каждую букву. Это всегда такие дни проводятся, чтобы открыть каналы энергии. Ну, чтоб значит пиздюлей людям выписать, чтоб не зажирались и не засиживались…
- Ладно, почтальон, - грустно резюмировал Снегуркин, - Что с тебя возьмешь? Идём, посмотришь, как пешка выходит из игры.
- Мне нельзя к алтарю, - чёрт попятился к двери, - Только ты не выходишь из игры. Игра только начинается! – с этими словами чёрт исчез, как будто растворился в воздухе.
Снегуркин постоял еще немного, затем отворил дверь и решительно шагнул внутрь самого храма. Здесь пахло ладаном и воском плавленых свечей. Он любил этот церковный запах. В детстве всегда посещал храм по воскресеньям, только для того, чтобы вдохнуть этот ни с чем не сравнимый запах. Он подошел к алтарю, открыл истрепанный молитвенник и прочёл на закладке:
- Отче наш! Иже еси на небеси. Да святится имя твоё, да будет Царствие твоё, да будет воля твоя как на небе, так и на земле. Хлеб наш насущный дай нам днесь, да прости нам грехи наши, как мы прощаем врагам нашим. И не введи нас во испытания, но избавь нас от лукавого. Аминь!
После этого Снегуркину стало легче. Камень внутри обвалился, туго натянутые нити порвались, а на лице появилась благостная улыбка. Он был похож на безумного монаха-отшельника. В грязной кепке, с намыленной веревкой и Памелой Андерсон за пазухой. Он поднял глаза, нашел глазами перекладину и перекинул через нее веревку. Проверил, правильно ли завязан узел и взобрался на алтарь. Здесь он еще раз попробовал веревку на прочность, нащупал в кармане скомканный листок с последним посланием «Друззям», перекрестился, дернулся вперед, и веревка натянулась под тяжестью тела, как струна.

В щель двери чёрт видел, как дёргаются в конвульсиях ноги Снегуркина и, довольно ухмыльнувшись, покинул церковь. Дальше по хутору почтальон шел, не прячась, поэтому проследить его действия было довольно просто. Шел он быстро, через плечо было переброшена кожаная сумка для газет, журналов и прочей почтовой принадлежности. В общем, во всем походил на сельского почтальона – только разве, что чёрт. Идя мимо покосившихся изб и повалившихся заборов, с гнилыми намокшими за ночь досками, чёрт под бодрую походку напевал какую-то безнадежно оптимистическую песню:

Там для меня горит очаг,
Как вечный знак
Забытых истин.
Мне до него всего лишь шаг,
Но этот шаг
Длиннее жизни.

А небо плакало дождём. Нет, читатель, не за Снегуркиным. Небу похую Снегуркины, черти и прочие свистоплясы. Небу похую даже смерть великого писателя Хэмингуея. Небо заливало землю дождём, потому что снова с запада шёл циклон. Четвёртый за это лето.