Myxomatosis : Влажность. Мистер Джонс (ч.1)

Идеальное время суток в идеальном времени года. Это возможно? Нет?

А вы откройте окно нараспашку в начале осени… Когда тени длинные настолько, что колышутся отдельно от стоящих неподвижно деревьев, а воздух наполнен дождевыми каплями так плотно, что кажется темным именно поэтому… Мокрая темнота и сверчки… цыкают не мелодично, нет. Разве можно назвать их скрипящую, царапающую слух перекличку, мелодией? Но жизнеутверждающе, и запах…. Запах свежий, травянистый. Зеленый запах!

Удивительно, ведь, казалось бы - трава после дождя. Но пахнет чем? Озоном? Окислителем? Резким ядовитым запахом?

Нет! Нет! И еще раз слабое, и уже прохладное «нет». Свежесть и чистота. Почему чистота, спросите вы? И я отвечу, - воздух, измеряемый сотнями запахов для нас, людей, и миллионами пахучих веществ для всех остальных - животных, ибо человек уже не столь совершенен, чтобы прочувствовать все оттенки, этот воздух – есть суть нашей жизни, его нутряная часть, его сердцевина… И каждый из нас носит его частичку в легких.

Мистер Джонс подошел к окну.

В небе продолжали спорить греческие боги. Или же их более поздние небесные подражатели целились друг в друга искристыми молниями, и стреляли, громовыми раскатами пугая земных жителей.
Но туч уже не было, и стекло с той стороны – со стороны улицы - было промокшим насквозь от осеннего резкого ливня.

Мистер Джонс сделал большой глоток и взглянул, прищурившись, на бокал в руке. Плавно повернул его по часовой стрелке – и капельки коньяка поползли вниз медленно, тягуче, ароматно...
Капли за окном были гораздо живее, даже асфальт пропитался ими и стал похож на мокрого тюленя – скользкого с виду, но теплого и влажного на ощупь.

Жаме вю. Джонс как будто увидел этот пейзаж впервые. Хотя видел его каждый день, но всегда он новый – вода смывает желтые листья и рисует новые почвенные карты сада и создает ямки в рыхлой земле. Как червь.
Рельеф всегда иной – и в то же время знакомый. И это все вода…

Мистер Джонс не любил солнце. Оно слишком отпечаталось в нем, как будто в руки ребенка попал желтый фломастер, которым детеныш без разбору стал закрашивать пустой лист – выгоревшие брови, почти невидимые; много точек, что стали веснушками. Природа слишком много дала ему солнечного: он был рыжим и конопатым.
Его мать успокаивали в роддоме – «все дети рождаются без бровей. это временно. пройдет»
Но у него это не прошло. Этот светлый пушек на надбровных дугах… и прозрачная кожа, и рыжие волосы. Нет, он не любил солнце. Он его боялся. Попадая на его прозрачные руки; на его пергаментное, высохшее изнутри, морщинистое снаружи лицо, - оно грело, жарило, растапливало изнутри.

Мистер Джонс закрыл глаза.

Мох на стенах. Плесень. Сырость. Холод.
Мох – мягкий, и шагов не слышно, только вода. Капающая сверху вода – но звука капель тоже не слышно. Жутковато, да? Прохлада… приятная и ласковая.