Костакис : Русалка №1

Черная мамба меланхолии потихоньку ослабляла хватку. Торчащее на краю солнца красное перо поплавка застыло и не подавало никаких признаков подводной жизни.
Рыбалка предсказуемо не удалась: садок был пуст, а на дне души бултыхалась легкая грусть о бездарно пропущенном лете. Я почти растворился в водном зеркале, когда

Тихо подошла она.

Она прильнула ко мне доверчиво, почти по-детски. Я еще не видел ее, но уже любил. Дышала мне в ухо, щекотала лопатки острыми, будто высеченными их каменными сосками… закрывала мои глаза холодными ледышками диковинных плавников – ладоней, смеялась тихо, шепча мне на ухо главную женскую тайну.
Язык ее был невнятен, жесты – грациозны и выразительны. Любой ее жест был мелодией,

Мелодией любви.
Через минуту (год? век?) под радостное потрескивание камина мы терзали друг друга самозабвенно. Мы сплетали соленые тела в тугой узел страсти, не замечая сотен часовых стрелок, бешено крутящихся в обратную сторону. Фигурка девочки – подростка, водовороты синих зрачков, странная полусумасшедшая улыбка, на меловом лице – красный овал губ, обнажающий с удовольствием жемчужный перламутр. …Неестественная, фарфоровая японская кукла, мимолетно растворяла свою сущность в моей, опьяняя страстью, обжигая холодом узких ладоней. Через час ( год? век?) наши души были неразделимы, наша общая единая душа купалась с Млечном Пути, не обращая внимания на укоризненно торчащий из времени красный поплавок
Реальности.

Играя, она пряталась в прохладе утреннего тумана, манила трелями птичьего голоса. Мне даже казалось, что я начинаю понимать ее древний язык, иногда созвучный шороху падающих листьев, иногда – звонким переливам весеннего ручья. Она питалась росой и мною: накрывала пушистым одеялом густых волос, пила меня досыта и сыто щурилась небом глаз в заиндевевшее окно старой дачи, тихо пела

Вечную песнь матери.
Ее дочери были прекрасны, ее сыновья были сильны. Она отпускала их по течению, легко, не задумываясь, создавая новую жизнь из себя, из меня. Моей любви хватало на всех. Легко резвясь в холодной осенней воде, миллионы мальков с моим лицом и бездонными синими глазами щипали кусочки меня, уворачивались, прятались в густых зарослях прибрежного камыша, шепча оттуда непонятные мне
Слова ветра.
Через миллиард лет я состарился. Красное остывающее солнце демонстрировало высохшей планете вечный закат. Она появлялась все реже, все такая же угловатая девочка- подросток, кукла с фарфоровыми глазами. Она не скрывала того, что нашла новую пищу еще ( миллион? миллиард?) лет назад. Она исчерпала, съела мою любовь досуха, без остатка, оставив в мне в наследство лишь высохшую одинокую планету, на которой уродливым наростом громоздилось наше покосившееся окаменевшее от времени гнездо. Уходя, она подарила мне самое дорогое, что только может быть у каждой русалки-
Вселенский холод.
Укутав его поглубже в термос из горячих вен, я вытащил из небесной глади красное перо поплавка и поехал обратно, в город, чтобы погибнуть в неравной борьбе с черной мамбой меланхолии.