Dommay : Рождество

Сквозь запотевшее стекло глядят на падающий снег огромные пристальные глаза. Побелели вытянутые трубкой, плотно прижатые к стеклу губы, смешались с морозным окном.
- О, господи, твоя воля.
Хлюпко, часто капает вода.
Дверь в комнаты плотно прикрыта, но в комнатах приторно пахнет кухней и хозяйственным мылом, слышно однообразное, нудное шарканье стиральной доски.
- Ма! Ма, а бог на свете есть?
- Чего это ты вдруг?
Уже много времени. Чернильные пятна легли на незаправленную кровать, на стоящий посреди комнаты эмалированный таз... Стол, стулья, старенькая ширма, коробок спичек на печной заслонке проступают в сгустившихся сумерках странными, едва узнаваемыми предметами.
- Чего это ты? Лучше б помог. У кого праздник как праздник...
Дверь в комнаты плотно прикрыта, оттого голос слышится глухим и тусклым.
Маленькое, единственное на две комнатки окошко замерзло, замерз и узкий подоконник с цветочным горшком, обернутым атласной журнальной бумагой. Бумага краем отклеилась, липнет к мокрому ржавому блюдцу.
- Пригляди-ка за газом! Вода, вон, побежала.
Упала, загремела крышка.
- Босиком?! Тапочки одень!
- Ну-у...
За окном мягкими хлопьями падал снег. Запушил толстую шпагатную веревку, кормушку с кусками хлеба, жестяной водосточный желоб, накрыл неловким рыхлым сугробом горбатые кирпичные углы по бокам асфальтовой дорожки, почтовые ящики, дверные ручки и фамилии, фамилии, фамилии...
- А я на чердаке иконку нашел. Маленькая. С разбитым стеклом. А цветочки белые по бокам - помяты. И на щеке слеза нарисована. Как листик.
- Так чердак забит?!.
- А я дощечку вынул.
- И чего?
- Просто.
На втором этаже загорелось окно с яркой, разноцветной ел¬кой. Синие, красные, желтые блики заиграли на длинных тонких сосульках, на обледенелом снеговике, на сплющенном ведре с поломанной проволочной дужкой.
Звякнула замерзшая калитка во дворе.
- Апельсином пахнет.
- Праздник... А чего тебе далась икона?
- Так.
Краешек вечернего мутного неба еще виден между черепичным скатом крыши и голой веткой акации, в узорном замерзшем окне кажется каким-то ненастоящим, игрушечным.
- Тебе еще на работу. И стирка.
- Чего, уж, деньги отдадены... А ты все к стеклу жмешься?!. Холодное. Простынешь!
- Ма. А почему он плачет?
- Кто?
- Бог на иконке.
- Ну... Нарисовали так.
- А вдруг и нас кто нарисовал? Потому мы так и живем...
- Господи...
А снег все падал крупными белыми хлопьями. И уже не было ни дома, ни дырявой подворотни, ни замерзшей рубахи на бельевой веревке. Уже не было старого фонаря и черной нитки сточной канавы. Не было ничего, кроме белого-белого снега.
Дверь скрипнула, сама собой открылась, ударилась о спинку кровати.
Немолодая маленькая женщина оглянулась, оторвавшись от стиральной доски. Дешевые стеклянные бусинки глухо стукнули друг о друга, зацепились за железный крючок на отвороте кофты.
Оглянулся забравшийся с ногами на табурет мальчик, неловко повернулся от окна.
Ворох грязных вещей у квадратного стола. Неяркое оранжевое пятно электрической лампочки. Занавеска, собранная складками в углу. Солонка с красной половинкой горького перца...