Dudka : Судный день Снегуркина. Продолжение

Начало здесь:
http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=26807

…Идя мимо покосившихся изб и повалившихся заборов, с гнилыми, намокшими за ночь досками, чёрт под бодрую походку напевал какую-то безнадежно оптимистическую песню:

Там для меня горит очаг,
Как вечный знак
Забытых истин.
Мне до него всего лишь шаг,
Но этот шаг
Длиннее жизни.

Так, бубня себе под нос, Почтальон дошел до развилки улиц и остановился. Здесь он порылся у себя в сумке, достал какое-то письмо и загнусавил, читая адрес на конверте:
- Хаджидже от Джабриила. Хутор Тихий, улица Комсомольская, 3.
После этих слов, чёрт почему-то решил, что Комсомольская – это влево и, перекинув сумку через волосатое плечо, продолжил свой путь. То ли у него была чертовски развита интуиция, а то ли логика и профессиональный подход к делу, а только чёрт, несмотря на отсутствие каких-либо знаков опознавания улицы и дома, безошибочно пришел по адресу. Остановившись у какой-то гнилой и перекошенной избы, он удовлетворённо кивнул и вошел в заросший бурьяном двор.
Во дворе от него врассыпную бросились три огромных чёрных кота. Не обращая на них внимания чёрт, пересек двор и вошёл в покосившиеся двери. В хате он застал женщину средних лет, облачённую в персидскую шаль. Она оперативно жонглировала у печи горшками, с какими-то снадобьями, сервировала стол и на чёрта не обратила должного внимания. Да и вообще, читатель, если быть откровенно честным, то никакого внимания чёрт не получил, а потому, тихонько проскользнув мимо хозяйки, уселся на низкую деревянную лавку.
- Ждёшь гостей Хаджиджа? – спросил он вкрадчивым голосом.
- Жду! – коротко ответила та, не отрываясь от своей стряпни.
- Тебе Джабриил письмо написал, - сказал на это чёрт, вынимая из сумки конверт.
- Брось на стол.
- Расписаться надо, Хаджиджа, - сказал чёрт с укоризной в голосе, - Письмо-то заказное!
- Какой ты приставучий, - Хаджиджа гневно отвернулась от печи. Лицо её было красным от печного жара, - Где тебе расписаться?
- Вот тут! – чёрт ткнул когтистым пальцем в какую-то ведомость, - Вот тут пиши, мол, письмо получила, в течение суток обещаю отреагировать. И подпись поставь. Наместница куратора, значит, на Тихом хуторе, суфийская прорицательница - Хаджиджа.
- Что за письмо, то? – спросила Хаджиджа, подмахивая бумагу.
Глаза чёрта забегали, избегая пристального взгляда гадалки:
- Почём я знаю? – сказал он лукавым голосом, - Я чужих писем не читаю!
- Ну, полно врать почтальон! – властным голосом приказала Хаджиджа, - Некогда мне письма читать. Видишь, готовлю ужин для гостей. Говори!
- Ну, не прогневайся Хаджиджа, - залебезил чёрт, подмигивая и кривляясь, - Не велено мне рассказывать о том, что они на том свете зреют, - тут он замялся, перекинул ногу за ногу и облизал усы, - Вот разве, что если супца своего фирмовского нальешь, да с сальцом, да… - тут чёрт окончательно перестал совладать своим языком, - Да петрушечки туда, ну как ты умеешь, тады попытаюсь описать.
- Может тебе еще самогона налить для полного счастья, опудало ты волосатое? – воскликнула Хаджиджа, но голос её дрогнул. Любопытство взяло верх над суфийской прорицательницей, и через минуту перед Почтальоном дымилась большая тарелка супа, а на сковородке шкворчало поджаренное до румяной корочки сало.
Сбросив с плеч сумку и потерев, руками морду, как будто умываясь, чёрт на всю избу крикнул:
- Баслави, мя пищу бренную, - и принялся жрать свой любимый суп. А затем, попутно захлёбываясь шкварками, начал свой рассказ:
- Повесился, значит это самое Снегуркин, рыг, мням, плям, тьху, супец-то у тебя Хаджиджа мировой, - говорил чёрт, - Повесился, блядь костка в горле, тьху ты, и увидел, значит это самое, Снегуркин белое, как чистый лист, небо, а на том небе увидел свои мысли и страхи…
Ел чёрт отвратительно. Он громко срыгивал, плямкал, подхваливал еду, картофельная жижа текла у него по подбородку и вниз по животу, смешивалась с грязью тела и от того по избе разносилось зловоние. Рассказывать он тоже не умел, перемежал свою повесть бранными словами, не забывал подхваливать Хаджиджин суп и сбивался на полуслове. Но между тем суть его рассказа была настолько увлекательной, что Хаджиджа, замерев у печи, слушала чёртовы побасенки с открытым ртом. А прерывала свой столбняк только тогда, когда чёрт, в очередной раз, отрыгнув, рявкал:
- Супцу, Хаджидженька, подсыпь мне еще, мировой супец-то. Да сальца. Шкварочек мне еще бы не помешало. Так вот увидел Снегуркин какое-то белое, как чистый лист, небо, а на том небе увидел свои мысли и страхи…

***
…увидел Снегуркин какое-то белое, как чистый лист, небо, а на том небе увидел свои мысли и страхи. Наблюдая со стороны свои мысли, которые принимали самые причудливые формы, Снегуркин окончательно успокоился. Его мысли превращались, то в быстрокрылых птиц, то падали камнями вниз, то вдруг становились какими-то страшными змеями, с остервенением жрущими свой хвост. Улыбнувшись таким метаморфозам мыслей, Снегуркин в последний раз заскрёб ногами по алтарю и увидел себя лежащим на полу с петлей на шее.
- Однако, это не я повесился, - сказал Снегуркин, взмывая к куполу.
И действительно, ничего общего со Снегуркиным у этого синеющего трупа с распухшей шеей не было. Снегуркин был лёгок, как пух тополя и плавал под куполом церкви…
Вдруг, витражи, что под куполом, разбились под ударом чьего-то увесистого кулака и, в проеме разноцветных осколков, показалась голова Шевчука. Снегуркин, хоть и любил больше Киркорова, а лицо русского рока узнал.
- Юрий Юлианович, - спросил Снегуркин, плавая под куполом, - Вы-то здесь каким Макаром?
- Но Шевчук, поглядев вниз, на того Снегуркина, что валялся под алтарём заорал благим матом на всю церковь:

На небе вороны,
Под небом монахи,
Лежу между ними
В расшитой рубахе.
Меня отпевали в громадине храма
Легка и пригожа
Прекрасная дама.

- Какая дама, Юлианыч? – закричал в свою очередь Снегуркин, вглядываясь в орущую, поросшую недельной щетиной голову.
На что Шевчук, проорав:

Теперь я на воле
Я белая птица-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а

Гаркнул:
- В лес вали, самоубийца сраный.
- В какой еще лес? – спросил Снегуркин, но в следующее мгновенье уже был в лесу.
Лес как лес. Густой. Только вместо деревьев - люди. Множество людей, стоящих в ряд и раскинувших руки. Среди этих людей-деревьев Снегуркин узнал много знакомых лиц хуторских. Вот стоит дед Кирилла, в правой руке-ветке у него зажат электропровод, а левая рука обуглена по локоть. Снегуркин подошёл к нему и спросил:
- А зачем вы дед, электропровод в руке держите?
Кирилла не ответил, а Снегуркин внимательно на него посмотрел и увидел, что это вовсе не Кирилла, а Эйнштейн, и что из его глаз свисают водоросли, а изо рта торчат пиявки. Снегуркин испугался и отпрянул, не отводя глаз от Эйнштейна. В следующее мгновение Эйнштейн превратился в Эрнеста Резерфорда, того самого, что атом расщепил в 1905 году. Тот был уже без русалок.
- Заходи, - сказал Резерфорд.
- Куда? – не понял Снегуркин, но подняв глаза, опять увидел прямо перед собой церковь, - Не пойду, - сказал он, - Там смерть сидит!
Откуда он узнал про смерть, Снегуркин не знал, а только понимал, что в другой раз в церковь ему заходить нельзя.
Вслед за этим Резерфорд исчез, а церковная брама отворилась и в ней оказалась Склодовская-Кюри. В одной руке она держала большой кусок Урана, а другой обнимала попа Святослава.
- Что это, блядь, за собрание химиков с физиками? – спросил Снегуркин сам себя, а Склодовская-Кюри, между тем улыбнулась чёрными, облучёнными глазами и сказала:
- Милости просим в сию скромную обитель.
- Но, Мария, - возразил поп, - В сем храме пристанище лишь для влюбленных.
С этими словами в церкви зажегся свет и у алтаря снова увидел Снегуркин седовласого Эйнштейна с русской девкой Наташей. Они стояли в свадебных нарядах и обменивались кольцами. При этом Эйнштейн что-то говорил Наташе на ухо.
- А мы его на собаке поженим, - щелкнул поп пальцами, как Архимед, нашедший верное решение. Разве, что «Эврика» не закричал.
И тут же Снегуркин увидел рядом с собой своего верного четырехлапого друга, похороненного под есенинско-петушиные трели. На собаке была корона и камзол. Снегуркин оглядел себя и увидел, что одет в чёрный фрак и белые остроносые туфли.
- Прошу, - сказал поп и махнул рукой.
- Но, Вы же мертвы отец Станислав! – сказал Снегуркин, пятясь назад, - Сам видел перед тем как к алтарю проник. Вас женщины еще любили. Памела. Ну это… календарь, 98 год… Тьху не то. Гроб, чёрт там еще был, Та тьху ты… Не то говорю, - Снегуркин вконец запутался.
- Да, - согласился поп, ничуть не смущаясь, - И тебе предлагаю ступить на этот порог, вместе с тем, кого любишь, - тут он указал на собаку.
- Нет, - сказал Снегуркин, - Я уж лучше сам.
- Ну, тогда как хочешь, - сказал поп и исчез вместе с церковью, Эйнштейном, русской девкой Наташей и Склодовской-Кюри с куском Урана под мышкой.. Исчез и пес в камзоле. Снегуркин остался один во фрачном костюме.
(окончание следует)