AGGRESSOR : ХУЙ
21:34 14-01-2004
Глава 1
Старая коммунальная квартира жила своей размеренной жизнью. Баба Дуся по-прежнему варила в кухне холодец, вонь от которого распространялась на половину района. Её соседи, молодожёны Сидоровы пребывали в состоянии медового месяца, и, по словам бабы Дуси, столько срама она не слышала за всю свою нелёгкую коммунистическую жизнь. Живущие в комнате напротив Любовь Ивановна с дочерью Лизаветой не планировали в своей жизни никаких перемен: мать всё так же работала кондуктором в трамвайном парке, а дочь заканчивала четвертый курс в педагогическом. В них не было бы ничего особенного, так, обычная постсоветская семья без отца, если бы не одно обстоятельство: их обех трахал один и тот же мужчина, а именно пятидесятитрёхлетний преподаватель истории из педагогического Андрей Петрович Заозёрский, проживавший в соседнем подъезде. (Справедливости ради следует заметить, что ни одна, ни другая даже не подозревали о наличии соперницы вообще и близкой родственницы в качестве таковой - в частности).
В четвёртой (и последней) комнате этого дружного коллектива имел честь проживать некий Пётр Тимофеевич Собакин. На описании его личности, пожалуй, следует остановиться подробнее, ибо он-то в известной мере и является главным героем описанных ниже событий.
Итак, на момент написания данных строк Пётр Тимофеевич только-только разменял седьмой десяток. Росту он был небольшого, однако же в плечах широк, в народе про таких говорят "кряжистый мужик". Силой Бог не обидел, однако же, как известно, ежели в природе где-то чего-то слишком много, то где-то в другом месте чего-то другого может оказаться маловато. Именно так и случилось с головой Тимофеича, как любовно назвали его жильцы квартиры. Не то, чтобы он был дурачком, нет, ни в коем случае, однако же соседи вполне обоснованно считали, что у Тимофеича " малёхо не таво с головой", в связи с чем не то, чтобы сторонились его, но и лишний раз в разговоры старались не ввязываться.
Трудовой стаж Тимофеича насчитывал почти 50 лет. Когда-то в молодости, после окончания строительного техникума и политехнического института он пришёл на стройку весёлым, здоровым и подающим надежды молодым специалистом. Возможно, эти надежды и сбылись бы, если бы не случай в лице пьяного прораба Негороженко. В тот дождливый день после обеда Негороженко пришла мысль загнать молодого специалиста в котлован. Официальная версия - для проверки крепления бруствера. Неофициальная, и более реальная - прораб терпеть не мог молодых и перспективных специалистов, и при всякой возможности старался ткнуть такого человека мордой в говно. "В воспитательных целях",- как он любил выражаться.
В тот злополучный день "воспитательные цели" для Тимофеича закончились переломом обеих рук, десяти рёбер и тяжёлым сотрясением мозга. Наш студент даже не успел понять, как это произошло, просто последний кадр, стоявший перед глазами после того, как он очнулся в больничной палате, выглядел так: торец лиственичного бревна , вылетевшего из связки, приближается к его груди со скоростью курьерского поезда. Потом был страшный удар и падение с трёхметровой высоты на железобетонный фундамент, удар головой. От смерти спасла только ярко-оранжевая пластиковая каска. Впрочем, этого Тимофеич уже не помнил, однако каску до сих пор бережно хранил.
Руки-рёбра постепенно срослись, а вот с головой возникли проблемы. Малозаметные, но они всё же были. Иногда Тимофеич забывал имена знакомых, иногда , когда нервничал, вдруг начинал что-то быстро-быстро лопотать на непонятном никому языке.
Как инвалид, он долго не мог устроиться на работу, жил лишь на скудную пенсию, однако пару лет назад один добрый человек помог ему устроиться в местный зоопарк ночным сторожем.
Несмотря на такого рода проблемы никто Тимофеича никогда не обижал, все его жалели как могли, а баба Дуся так и вовсе любила как родного сына, и всё норовила угостить свежесваренным вонючим холодцом. Впрочем, от холодца Тимофеич никогда и не отказывался, потому как последний вносил хоть какое-то разнообразие в его скудный холостяцкий рацион.
Глава 2
Никто из соседей точно не помнит, в какой именно момент той злополучной субботы на двери Тимофеича, аккуратно выкрашенной в розовый цвет, впервые появилось написанное огромными черными буквами слово "ХУЙ" . Просто в какой-то момент жильцы услышали вопль бабы Дуси:
- Батюшки мои, Святые угодники! Срам-то какой!
Коридор вмиг наполнился любопытными лицами соседей. Ну ещё бы: если баба Дуся ТАК выругалась - значит случилось нечто воистину экстраординарное.
- Христом Богом клянусь, 10 минут назад ЭТОГО здесь не было! Я ведь проходила мимо..да, я ходила в кухню, потом в уборную...потом, кажется, опять в кухню, холодец начал убегать... точно не было!
При этом она истово крестилась и дрожащей рукой показывала на злополучную дверь. Последним на шум взбудораженной толпы в коридор из-за этой самой двери вышел её заспанный владелец - Тимофеич. Внимательно оглядев соседей, внимательно и настороженно разглядывающих его самого и дверь за его спиной, Тимофеич долго подбирал слова, а потом сказал:
- А что, собственно, тут это... случилось, я имею в виду?
- А ты, любезный, конечно и не в курсе... На вот, полюбуйся, что с твоей дверью супостаты учинили, пока ты спал! - и баба Дуся властным движением резко развернула его лицом к двери.
Увидев страшную надпись, лицо Тимофеича сперва покраснело, а затем посерело. Губы его зашевелились и все присутствующие услышали уже знакомое нечленораздельное бормотание. Словно бы он этим бормотанием выстраивал незримую стену между собой и происходящими событиями именно тогда, когда мозг отказывался на эти события реагировать обычным образом.
-Что же это делается-то, а, люди добрые? Кто же это мог такое безобразие учинить? - не переставала возмущаться баба Дуся. Народ одобрительно загудел.
-Небось это Вовка-оторвыш, с первого этажа, - подсказала мысль Любовь Ивановна.
-В прошлом годе, когда дверь входную запереть позабыли, так он в сапоги мои собачьих какашек набросал, засранец этакий!!! Я неделю эту вонь из сапог вывести не могла. А когда отцу его пожаловалась, так тот на меня с кулаками кинулся, пьянь подзаборная! Точно вам говорю - Вовкина работа!
С этими словами Любовь Ивановна решительно прошествовала к входной двери и с победным видом дёрнула ручку. Дверь была заперта. Защёлка в замке давным-давно была сломана, и дверь закрывалась и открывалась только ключом. Следовательно, Вовка этого сделать не мог, так как ключа у него не имелось, да и быть не могло.
-Не, не мог Вовка…дверь-то того, на ключ заперта, - тихо, почти себе под нос, пробурчала удивлённая женщина.
-А я что говорю??? Не иначе, как кто-то из своих пакостит! - не унималась баба Дуся. Любовь Ивановна одновременно с дочерью с недоумением уставились на старуху. На лбу каждой из них было написано 5 слов: "Это не я! Но кто???". Застывшую тишину нарушало лишь тихое, однообразное бубнение Тимофеича, который, судя по всему, до сих пор не мог прийти в себя после такого потрясения.
-Ну и чего вы на меня зенки вылупили? - ошалев от вопросительных взглядов взвизгнула баба Дуся. - Уж не думаете-ли, что я, старая комсомолка, способна на такие выкрутасы? Да я и слов-то таких отродясь не слыхала, а не то, чтобы на дверях малевать!
Говоря это она, бесспорно, лукавила. В бытность свою комсомолкой она, как и миллионы других советских комсомольцев, успела побывать на нескольких великих комсомольских стройках. Наравне со всеми она забивала костыли в шпалы, возила тачками чернозём, была санитаркой, прачкой и кухаркой. В общем - перепробовала все нормальные женские профессии того времени. А так как по роду деятельности вокруг неё всегда находился добрый десяток разудалых комсомольцев, не особо стеснявшихся в выражениях посреди суровой сибирской тайги, то ей поневоле доводилось слышать такое, отчего её иногда бросало в холод, а иногда - даже и в жар…
Но, к чести бабы Дуси, стоить заметить, что сама она матершинные слова не употребляла, ибо к старости стала очень набожна, а Господь, как известно, не очень-то жалует сквернословов.
Две женщины, мать и дочь, недоумённо переглянулись. Дверь закрыта на ключ - Вовка отпадает точно. Баба Дуся, судя по всему - тоже. Тимофеич вообще никогда не брался в расчёт, а тем более - в такой двусмысленной ситуации. Не мог-же он сам себе такое написать на свежевыкрашенной двери!
Напряжение усиливалось от того, что каждая из них понимала, что под максимальным подозрением оказались именно они. Каждая из них знала, что ОНА этого не делала. Однако же, друг про друга со 100 процентной уверенностью сказать этого они не могли…
В этот момент щелкнул замок входной двери, дверь распахнулась, и в коридор, обнимаясь и целуясь на ходу, ввалились молодожёны Сидоровы. Захлопнув несчастную дверь они, ни на секунду не отрываясь друг от друга, почти бегом пробежали в свою комнату, даже не обратив внимания на то, что все общество собралось в коридоре. Молодожёнам Сидоровым, как всегда, было глубоко наплевать на жизнь коммуналки.
Глава 3
Вечерние дебаты на кухне не привели ни к какому результату. Загадка так и осталась загадкой. Ближе к 12 часам ночи, прикончив 5 чайников чая и изведя коробку "рафинада" из запасов бабы Дуси и полкило "подушечек" из запасов Любови Ивановны, усталые, но недовольные результатами следствия женщины разбрелись по своим комнатам.
И долго ещё в ту ночь из комнаты старухи доносился сухой отрывистый кашель, из комнаты молодожёнов Сидоровых доносились стоны молодожёна Сидоровой, а из комнаты напротив - просто скрип кровати Любови Ивановны. Почему-то именно в этот вечер ей особенно сильно захотелось почувствовать себя в крепких объятиях Заозёрского, но выйти из квартиры в такой поздний час без того, чтобы об этом стало известно старухе, было попросту нереально.
И только Лиза спала спокойно. Наверное, ей опять снилась какая-нибудь чушь про сказочных принцев.
Глава 4
Воскресным утром, на общем собрании жильцов квартиры, за отсутствием лишь молодожёнов Сидоровых, было принято эпохальное решение - закрасить надпись на двери Тимофеича свежей розовой краской, благо - оставшейся после предыдущей окраски. Что и было незамедлительно, и не без удовольствия, исполнено самим Тимофеичем.
В результате чего в квартире вновь воцарились закон и порядок, и уже к обеду по коридору полилась жуткая вонь от варящегося холодца.