Агунга : Харон и Гамен (из лычного)

Глаза слезились на ветру. Попытки сфокусировать взгляд на конкретном предмете, как и бесконечные надежды слепить заново вконец раздрызганную жизнь, увы, были безуспешны. Глаз зацепился за мигающий реаномобиль.
- Девушка, Вам куда?
- К счастью, еще не к вам!
И опять мокрый снег, смешиваясь со слезами, слепит ресницы… Дорога пуста. Тусклые фонари равнодушно утыкаются в подернутые ледяной кромкой лужицы.
- Девушка, вам куда?
- Мне?.. Главное прочь, а там все равно…
Что это был Харон, она поняла не сразу.
Он был хорош собой, альдегидно-шипрово благоухал и с легкостью входил в крутые виражи. Саша вырвала у Харона руль и совершенно потеряла голову. Голова катилась по подмороженному и местами вдребезги разбитому Щелковскому шоссе, иногда с брызгами отлетала в кювет, иногда уверенными хлопьями барабанила по лобовому стеклу.
-Уфф, - Саша перевела дух, резко затормозив у подъезда собственного дома.
- Ты заканчивала школу экстремального вождения?
- Нет, мне просто все равно.
- Ты полетишь со мной завтра встречать Новый год?
Саша промолчала в ответ.
Она не полетела… Она ждала встречи, считала минуты, курила одну за одной и пила брют. По мере ожидания реальность приобретала более или менее желаемые черты.
Харон материализовался в дверном проеме с охапкой роз через три дня, сразу из аэропорта, со взлетной полосы, из разряженного воздуха. Самоуверенный перевозчик душ.
Дальше было все как у всех: поцелуи на ветру, танцы на крыше… Январское рассветное солнце не раздражало бесполезным светом, а напротив дарило осознание абсолютного бесконечного счастья.
Оно расцвечивало унылые московские высотки и зазывало Сашину душу-птичку к себе за облака.
Все кончилось внезапно. Саша не успела понять, что не устроило Харона: ее проколотые в пяти местах уши, нелюбовь к бардам в облеванных штормовках или пьяный угар в ресторане “Золотой дракон”, где они все-таки встретили Новый Год. Год оказался хорошо забытым старым… С этого момента Саша начала ненавидеть эти новогодние пьянки, эту бесконечное заигрывание с будущим, в надежде оторвать кусок пожирнее, загадать желание пообъемнее.

***
Саша написала портрет Харона – по памяти и с совестью - и поставила последнюю точку. Судьбу своего произведения Саша узнала только через три года. Возвращаясь с горнолыжного курорта, она в аэропорту увидела знакомую фигуру. Харон спешил на регистрацию рейса в Москву…
- Вот он проходит мимо… Он - человек, который три года и терзал меня, и давал силы жить дальше, а я сижу, как будто скованная параличом, и не могу приблизиться…
Его рейс задержали.
- Привет! Курьер передал тебе твой портрет?
- Да, он висит в зале в дубовой раме. Спасибо.
Все… Он успеет позаботиться о своей душе, как не смог отказаться от созерцания собственного лика, он – Харон.

***
Гамен позвонил ей на тот самый горнолыжный курорт. Саша была румяная, бодрая, явно предчувствовала финальную встречу с Хароном и совершенно не ожидала происков этого почти незнакомого человека-легенды.
- Алле, это Гамен – дитя бульваров.
Гамен любил любить. Ему казалось, что он дарит любовь всем окружающим.

***
Гамен не был хорош собою, но всю его внешнюю непритязательность с лихвой покрывал реальный мачизм. Он было мачо в русском понимании этого слова. Он изящно убрал всех конкурентов на тернистом пути нового русского бизнеса, начиная с торговли сникерсами на рынке и заканчивая построением империи в нелегком деле генеральной дистрибьюции Nestle. Его, именно его мачизм, а не его кошелек, любили бабы. Бабы были разные: иные рожали ему детей, и тем самым попадали на пожизненное содержание, иные детей не рожали, но так же были обласканы заботой и букетами. Подаренные с любовью гаменовские букеты всегда имели удивительное свойство: они долго стояли.
Всегда немногословный, Гамен зачастую интересовался дальнейшей судьбой его букетов.
- Ну, что, цветочки-то, стоят? Ответа обычно не следовало.
Он, мальчонка из сетуньских хрущеб, не был косноязычен, он умел учиться жизни, и жизнь платила ему за это сполна. По пути к триумфу Гамен совершал типичные для нувориша мелкие и крупные беспределы: засыпал сахар в бензобак взятой в прокат у неучтивого с новорусской точки зрения испанского агента машины, беспредельно блудил в публичных домах, иногда обижая девушек, на полном ходу открывал дверь машины, и испуганный пешеход летел в кювет. Он был хулиганом, но никогда никто не мог назвать его лузером.
Саша, привыкшая к долгосрочным и непонятным зависам на ее особе неудачников всех мастей, к звонку именно ей, а не его главной товарке по бизнесу Вике, и последовавшему за этим странному приглашению Гамена отужинать в Рыцарском Клубе втроем, отнеслась совершенно беспристрастно – благо с некоторыми из его предыдущих баб была знакома лично.

***
… Гамен не совсем по-рыцарски выкрал девушку из “Рыцарского клуба” и увез в свое поместье на Волге – огромный домище в Конаково, торжественно и аляповато возвышающийся на гектаре берега Волги. Дом, вне всякого сомнения, был добротный, но совершенно неуютный и чрезвычайно безвкусный. Тихая гавань холостяка, место для распыха, блуда и обильных застолий с многочисленными друзьями - своими и приятелями девятилетнего сына-хоккеиста. Логово Гамена с настоящим катком, русской баней и полной коллекцией индонезийской мебели из ротанга.
Были жадные поцелуи в джипе, танцы на медвежьей шкуре, странный и длительный секс, были даже эмоции поначалу…эмоции, замешанные на бесконечном желании Саши польстить собственному болезненному самомнению. “Может быть, он в меня влюбился,” - наивно полагала дурочка, с дрожью в голосе пыхтя в телефонную трубку через 5 минут после расставания.
После почти суток непрерывного занятия любовью Гамен бережно передал “любимую девушку” водителю на отвоз в Москву, дальновидно избегая возможной нелицеприятной встречи этой особы с сыном-хоккеистом, который должен был сменить блуд на застолье на боевом посту в Конаково.
– Я тоже. Я также… наивная Сашина душа-птичка пела…
Гамен вызывал Сашу по мере износа списка возможных для вызова девиц. И, вероятно, не обладавшая какими-либо физическими достоинствами, но, несомненно, страстная и бесстрашная птичка каким-то чудом возбуждала в Гамене желание…
Однажды… он пришел в офис с надеждой заняться сексом тут же, но Саша сказала:
- Знаешь, Гамен, я уважаю твои пристрастия, но, пожалуйста, уважай мои.
- Хорошо, давай я соберу музыкальный центр, и, вообще, может быть, хотя бы пообедаем вместе.
- Я приеду к тебе вечером.
Вечером была последняя их встреча.
Но Саша не жалела прошедшего. Хотя эта последняя, никак не приходящая на ум, четвертая строчка щемила душу.
“Твоя история в пяти засушенных букетах -
Как отражение коротких бурных встреч -
Уже закончена… "

Саша починила музыкальный центр и слушала в одиночестве Тома Уэйтса.