Дуня Распердяева : Все, что я знаю о скотоебле

очень, очень не хватает крео с еблей скота (ц из откровений)

Сразу оговорюсь, что познания мои в этой области весьма скромны. Никакой практики, голая теория. И та ненаучная. Ни одной диссертации на тему ебли скота, к стыду своему, я так и не удосужилась прочесть. Но кое-что, почтенные фтыкатели, я все-таки имею вам сказать.
Как ни странно, первый раз о таком увлекательном занятии, как ебля с животными, я услышала от моей бабушки. Она работала медсестрой в хирургии и чуть не с младенчества пичкала меня всякими пугалками про отрезанные пилорамой пальцы и откусанные собаками носы. Когда я стала постарше, характер бабулиных страшилок приобрел ярко выраженный эротический характер. Вероятно, с целью запугивания маньяками разными, да извращенцами.
Одна из жутких историй такова. Привезли по скорой тетку. Красивую ухоженную, но почему-то с порванными на британский флаг анусом и пиздой. Хирург часа четыре зашивал-охуевал. Когда тетка очухалась, рассказала такое, что медики охуели окончательно. В общем, снималась она. Не в кино, естественно. Снял дядька правильный – при костюмчике и на «Волге». Повез к себе. В хате обстановка, фрукты с шампусиком – все чин чинарем. Потом душ, махровый халатик, постелька с белоснежным бельецом. Залегла в койку, позу приняла красивую, дядьку ожидаючи. Явился дяденька. Опять-таки в костюмчике. И с огромным, размером с теленка, догом на поводке. Приказал встать на четвереньки и не дергаться, если жить охота. Хули делать – повиновалась. Вытерпела и огромный кобелиный хуй в пизде, и горячее собачье дыхание над ухом, и огромные лапищи, царапавшие бока и усиленно портившие теткин товарный вид. Но когда кабыздох добрался до экстазных мгновений и легонько так зубами за шею прихватил дамочку, она не выдержала. Заверещала, задергалась и нечаянно уебала ногой псине по яйцам. Дог, не ждавший такого облома, осерчал и вцепился дамочке в промежность. Картина получилась, достойная пера художника. Дамочка в истошном визге заходится, кабыздох её за пизду по койке таскает. Дядька одной рукой дога оттаскивает, другой – тетке рот зажимает, чтоб соседи на крик не сбежались.
Пока оттащил, вся промежность уже в клочья. Дяденька, видать, своей репутацией больше жизни теткиной дорожил. Кое-как одел дамочку, в глубоком обмороке пребывавшую. Полотенце в труселя запихал, чтоб салон в машине кровищей не уделала. И отвез куда подальше. Спасибо, что не на пустыре, а у входа в больницу бросил. Пока нашли, чуть кровью не истекла.
– Может, она после этого и забросила ремесло это позорное, – так закончила свой рассказ бабушка , – только мне кажется, что вряд ли. Зарекалась свинья дерьма не жрать, а потом: «ну, разве только тепленького».

Второй раз о скотоебле я услыхала из уст старшего братца, когда он вернулся с армии. На вопрос, как отслужил, ответил: хуево, как же еще можно отслужить, если полроты – узбеки.
– У них йобла, как сушеный урюк, – сообщил брат, мрачно и сосредоточенно разглядывая свою форменную фуражку, – И урюки эти ишаков ебут.
– Что, прямо там, в армии? – удивилась я.
– Нет, – он бросил на пол ненавистный головной убор и с хрустом раздавил каблуком козырек, – в своих кишлаках, бля, с самого детства.
– Какой ужас, – отвечала я, не знавшая тогда слова «жэсть», – бедные ослики, неужели они не сопротивляются?
– Да х.з. – мой дембельнувшийся родственник пнул фуражку последний раз и полез в холодильник в поисках закуси, – говорят, урюки ишаков передними копытами в яму суют, чтоб от своих скотоложеских обязанностей не увиливали. Ну, или в сапоги обувают. Тогда ослиха ногу согнуть и шаг вперед сделать не могет. Ладно, хватит об этих чучмеках, сестренка! Лучше жрать давай.
– Да закрой же холодильник, жрачка тебя давно на плите дожидается, – я энергично защелкала пьезозажигалкой, – а может, вранье это, про ишаков?
– Ага, как же, когда все нормальные люди в самоволку бегали, они в казарме торчали, – брательник открыл крышку сковородки и прямо руками начал есть еще не подогретые жареную картошку с котлетами, – Небось, на ишаков своих, на родине покинутых, дрочили.
– Может, хотя бы вилку возьмешь? – робко поинтересовалась я, зачарованно наблюдая, как мое кулинарное творение горстями исчезает у братца во рту.
– Да они ваще суки, – он жестом отверг столовый прибор, вытер руки о парадный мундир с сержантскими нашивками и смачно рыгнул, – У меня из тумбочки письмо с фоткой любимой девушки спиздили и порвали, пока я в чудильник на блядки отлучался.
– А что такое чудильник?
– В моем случае – общага текстильной фабрики, – брат заглянул в буфет, потом опять в холодильник, – Вы с матерью что ли вообще бухла в доме не держите?
– Ну, ты же знаешь, мать спиртное на дух не переносит…
– А ты мелкая еще, – закончил за меня фразу братец и обидно так заржал, – Ладно, не дуйся, хавчик был отменный, спасибки! Пойду в гражданское переоденусь и кой-куда смотаемся с землячком моим – дембель отметим.
– В чудильник? – пошутила я, изо всех сил стараясь скрыть неприятное изумление. И это мой брат, которого в школе ставили всем в пример за отличные отметки и поведение!
– А хоть бы и в него, родимый, – старший брат подошел поближе, взял за подбородок и заглянул в глаза, – Сказал же – не дуйся, потом поболтаем. А хочешь, сходим завтра с тобой … в парк культуры, во! На каруселях покатаемся, а?
В парк покататься на каруселях мы пошли только лет через десять. Впятером: брат – с дочкой, я – с дочкой и сыном.

Ну, а в третий раз об интиме с животиной привелось услышать от знакомых циркачей. Сидели мы как-то в гримерке. Уже в костюмах, загримированные, а начало представления что-то задерживалось. Тут Витька йог, не спеша, закурил и сказал:
– Слышали? Генка клоун умер.
Витьку этого за глаза звали «Витя йог твою мать». Наверное, потому что он все плохие новости первым узнавал.
– Да иди ты! – старый иллюзионист Игорь Михалыч от волнения опрокинул свой фокусный столик с расставленным на нем реквизитом, – Он же не хворал никогда, даже с похмелья!
– Вот те крест! – Витька истово перекрестился зажатым в руке окурком, – А кто говорил, что он болел? В Икше электричкой на сто метров по полотну размазало. Не веришь – спроси у Вальки, с которой он жил. Её менты вызывали на опознание. Предъявили башку в целлофане. Сквозь пленку на Вальку зырит и скалится. Опознала! По зубам вставным передним.
Тут все хором заговорили, что Генка, как человек, был гавно, зато клоун талантливый. Артисты всегда бегали на его работу позыркать, даже если сто раз раньше видели.
– А кто помнит, как Гена кошачьим кунилингусом торговал? – прервал всеобщий базар Витька.
Никто не помнил, поэтому «йог твою мать» поудобнее устроился на большом ящике с питоном и начал свой рассказ.
Было на гастролях дня три затишья с работой. Вот и сидели по номерам, пропивали заначки и суточные. Генка свои кровные давно промотал. У кого было можно, уже занял. На халяву тоже никто не наливал. Лежал Геннадий в своем номере один одинешенек и печалился.
Вдруг послышались ему характерные звуки. Как баба стонет, когда кайф от ебли получает. Приложил ухо к стене – за тонкой перегородкой буквально в нескольких сантиметрах от него какая-то телка тащилась, что пиздец. Гена вспомнил, кто его соседка, и сильно озадачился. За стенкой жила страхолюдная и тощая, как вобла, танцовщица. Она почти ни с кем не общалась и повсюду таскала с собой огромного пушистого котяру, вроде как дома оставить его не с кем.
Генка спрыгнул с кровати и потрусил в коридор – под дверь соседнего номера. Все развлечение! Когда клоун совместил свой любопытный глаз с замочной скважиной, он еле сдержался, чтобы громко и матерно не высказать восторг от увиденного. Деловито потер руки и рванул туда, где раздавались голоса поддатых коллег и пение Вилли Токарева из магнитофона «Романтик».
– Дамы и господа! – торжественно, как шпрехшталмейстер на арене цирка, произнес Генка, – Скиньтесь по рублю, плиз, такое покажу – уссытесь!
– Ой, вэй! – вякнул в ответ Токарев, исполнявший песню о ресторанном гардеробщике, и заткнулся – пленку зажевало.
– Пестня кончиллас, – спокойно сообщил хозяин кассетника, длинный тощий прибалт Эдмунд, – можешь показыфат свой зрелистче, но если этта куйня…
– Да скорей же, тормоз, – перебил его Гена, – Самое интересное пропустим!
– Но если этта куйня, – закончил свою мысль прибалтийский тормоз уже возле номера танцовщицы, – Получишь пиздоф!
Предложенное Генкой «зрелистче» не оставило равнодушным двух дам и трех господ. То хихикая, то шикая друг на друга, они по очереди наблюдали, как холодная сметана то и дело намазывалась чайной ложкой на разгоряченную пизду и с урчанием слизывалась шершавым кошачьим язычком. Как яростно стонала, всхлипывала и вертела костлявым задом танцовщица. И как она вгрызалась в казенную наволочку, чтобы подавить громкий и страстный вопль оргазма.
– И этта сучка никому ни даффал, – подытожил увиденное Эдмунд, – Вот билять!
На этом месте Витькино повествование прервалось, потому что в гримерку заглянул администратор и позвал артистов за кулисы.
Я думаю, дальше ничего интересного и не было. Скорее всего, Гена не только не «получил пиздоф», но еще и заработал дополнительный бонус к пяти рублям – приглашение бухать вместе с коллегами.

P.S. Может, кого из фтыкателей разочарую, но про еблю обезьяны с человеком мне ничего слышать не приходилось. Увы.