Лузер : Чистильщик(Притча)

Он уже больше двадцати лет проработал в муниципальной службе города Москвы. Он был водителем большой оранжевой машины с цистерной для воды, мигалкой и крутящейся щеткой из тех, что по утрам неторопливо поливают и метут серые московские тротуары. Он любил свою работу. Многие говорили о нем, что он мог бы добиться в жизни гораздо большего, но он считал, что убирать улицы—его призвание. Он сам часто именовал себя «чистильщиком». Он был на хорошем счету у начальства как самый непьющий из всей уборочной бригады. Все «чистильщики» пили. Пили ежедневно. Безбожно и припадочно. Женщины напивались еще безобразнее мужчин, то глухо падая в вегетативное отупение, то бросаясь в остервенелую истерику. Чистильщик старался не замечать пьянства сослуживцев. Он относился к алкоголю с брезгливым недоверием. За твердость в отношении спиртного ему несколько раз предлагали повышение. Чистильщик мог бы давно стать бригадиром, но он не хотел бросать свою любимую машину. Ему нравилось мыть эти сонные улицы. У него не было ни жены ни детей, но в такие минуты он чувствовал себя заботливым отцом, умывающим свое заспанное, взъерошенное чадо. Чистильщик был немного романтиком.
Чистильщик был всегда молчалив, серьезен и нелюдим. Говорил коротко и только «по делу». Никто из знакомых начальства или коллег не имел никакого представления о личной жизни Чистильщика, о его привязанностях, мыслях, чувствах, а тем более о тайных страстях, давно разгоравшихся в его душе. А страсти были. Их было две: любовь и ненависть. Чистильщик был одержим ими. Они полностью владели им и ни на минуту не оставляли его, постоянно сменяя одна другую.
Любовью Чистильщика была большая чертежная доска, занимавшая целый угол его однокомнатной квартиры в Хамовниках. На этой доске постоянно появлялись все новые карандашные и тушевые чертежи. Черчению и рисованию Чистильщик уделял почти все свое свободное время. Линии всегда были безупречно четко выведены. Неаккуратности в чертежах он не терпел. Одна неверно проведенная или слишком толстая линия и он раздраженно скомкав ватман швырял его в угол, во вместительную мусорную корзину. По всему жилищу Чистильщика были развешаны или разложены свернутые в трубочку чертежи и рисунки. На толстом ватмане разного формата и тонких линованных листах для диаграмм Чистильщик выводил геометрические фигуры, причудливые, объемные и плоские, проекции деталей, рычагов, валов, шестеренок и других простых и обыденных или невообразимо сложных механизмов. Большинство чертежей очень напоминали рисунки Да Винчи, а некоторые превосходили их по своей изощренности, перешагивая в фантасмагорический мир абстрактной графики.
Другой важной деталью интерьера его жилища была большая неуклюжая ширма обитая грубой серой материей. Чистильщик часто надолго исчезал за ней с чертежами, мотком ниток или клеем в руках и снова появлялся, хватал карандаш и циркуль или рейсфедер и плюхался на табуретку перед чертежной доской, принимаясь лихорадочно чертить. Пространство за ширмой было зоной отчуждения. Там происходило нечто сакральное, какое-то такое священнодействие, которое он пытался спрятать от доски, чертежей, от дивана и от грязных обоев на стенах, даже от себя самого. Перед тем, как туда войти он словно погружался в медитацию и совершал некий внутренний, интимный обряд очищения. Ширма появилась в квартире сравнительно недавно и чем дольше она украшала его жилье, тем чаще он проводил за ней вечера и тем фанатичнее он предавался своим неведомым оккультным обрядам.
Предметом ненависти Чистильщика, лютой и страшной ненависти, было существо казалось бы абсолютно безобидное. Существо не просто привычное и повседневное в городской жизни, а даже несущее некий ореол умиротворенности и оседлости, добра и наконец даже божественности. А именно: обычная городская птица голубь. Не любил он этих птиц страшно. Часто, увидев невинного сизаря он стискивал кулаки и сквозь зубы шипел: «Одна грязь от них! Грязь и зараза!» или «Крысы... Летающие крысы!». Он даже повесил самодельную табличку на стене дома на Болотной площади, где был его участок. Фанерная доска с аккуратно выведенными геометрическими буквами гласила: «Граждане, не кормите голубей. Голуби—источник инфекций и угроза архитектурным памятникам города». Чистильщик не просто ненавидел голубей, он нещадно и во множестве истреблял их. Он хотел бы совсем уничтожить их, стереть с лица земли, как иудейский бог уничтожил грешников. Не имея средств для осуществления масштабной расправы над ненавистными пернатыми тварями, он боролся как мог. С самурайским упорством он устанавливал ловушки и силки на крышах соседних домов, рассыпал отравленное пшено или просто забивал все голубиное поголовье на чердаках, предварительно перекрыв птицам все ходы к отступлению. Война велась в тайне от соседей и почти никто, кроме кучки дворовых пацанов не знал об этой странности Чистильщика. Шпана и сама рада была устраивать погромы голубиному народцу. За союзничество Чистильщик дарил соплякам изготовленные им рогатки новаторских конструкций. Знали пацаны и то, что он срезал с голубиных тушек крылья, но никто ни за что бы не узнал зачем. Постоянной болью, незаживающей язвой Чистильщика было то, что природа постоянно побеждала в этой апокалиптической и бесконечной схватке. Сколько бы ни уничтожил он голубей, их количество на городских крышах никогда не уменьшалось дольше чем на полгода. Твари немыслимо быстро размножались и колонизировали Хамовничиские чердаки, приводя Чистильщика в тяжелое уныние. Однако никогда, ни на минуту не думал одинокий воин прекратить свою неравную и видимо безнадежную битву.
Было свежее буднее весеннее утро. Недавно рассвело. Чистильщик шел к своей уборочной машине. На спине его как всегда опрятной синей униформы красовалась надпись «Муниципалитет города Москвы». Он кинул оранжевый жилет и свою любимую магнитолу «Спутник» на сиденье завел мотор и неспешно тронулся. «Какое красивое утро»,--подумал Чистильщик. Выезжая на Болотную он заметил стоящую вдалеке посреди улицы фигуру в неопрятном сером плаще. «Опять бомж поселился». Бомжи занимали в его иерархии земных тварей место непосредственно над голубями и крысами. Ненависти в нем хватало только на голубей. Чистильщик брезгливо поморщился и решил сосредоточиться на плавно плывущем мимо тротуаре. Из цистерны на асфальт фонтаном лилась вода. В ней светилась радуга. Щетки под брюхом машины ожесточенно шуршали. Чистильщик включил любимую магнитолу и еще раз подумал: «Какое красивое утро». В этот момент его внимание снова привлекла фигура человека в плаще. Присмотревшись Чистильщик увидел, что человек стоит и читает табличку, прибитую им, Чистильщиком к стене в русле одного из переулков вливающихся в Болотную площадь. Ему даже показалось, что человек улыбался, хотя точно различить выражение его лица с такого расстояния Чистильщик не мог. Он проехал мимо, и, объехав полный круг, снова стал приближаться к незнакомцу. На этот раз он уже внимательно, не отрываясь вглядывался в невысокую, сутулую фигуру человека в плаще. К его удивлению бомж задрал голову вверх и гладя в небо зашевелил губами. Временами он казалось выкрикивал какие-то слова, а временами шептал. Потом он замолкал, чтобы через минуту снова начать свою обращенную в небо речь. К ногам человека с соседней крыши тяжело рассекая свежий утренний воздух спустились два жирных голубя и стали, воркуя и пританцовывая увиваться вокруг его ног. Потом откуда-то появились еще три, потом еще один. Чистильщик снова медленно проехал мимо, а затем вжав в пол педаль газа и ожесточенно скрипя щетками по асфальту снова приблизиться к бомжу. На этот раз он ехал прямо на него. Приблизившись на столько, что струи воды окатили длинные полы рваного плаща бомжа, Чистильщик резко затормозил и высунулся в окно. «Ты что тут встал?»,--раздраженно обратился он к стоявшему на пути человеку,--«Шляются всякие. Не видишь идет уборка? Уйди на хуй с дороги». Бомж на минуту повернул к нему серое, неотчетливое лицо, гнусаво хихикнул и, махнув рукавом, снова задрал голову и запричитал, выкрикивая вверх фразы на каком-то полупонятном языке. Единственное, что сумел разобрать Чистильщик было: «И возлюбил бог.....и сжалился он над всеми тварями земными и воздушными....и милосердие души........и неискупаемый.........смыт......окормленный........в веках прибудет..... благостью.......тем источником.....покрыто прахом..... подвизаться.......». Особенно отчетливо запомнилась Чистильщику последняя фраза «И ОБРЕТЕТЕ ВЫ КРЫЛЬЯ АНГЕЛЬСКИЕ».
Пока бомж произносил свои нелепые заклинанья к нему слетались и слетались голуби. Они летели со всех окрестных домов, по одиночке и целыми стаями. Уже все пространство вокруг него кишело сизыми и белыми, коричневыми и пестрыми пернатыми, ворковавшими и перетаптывающимися в каком-то религиозном экстазе, как введенные в транс адепты культа вуду. Мощная волна отвращения охватила Чистильщика. Лицо его болезненно перекосилось. Он вздрогнул всем телом, как бы отшатнувшись и резко врубил заднюю скорость. Машина с грохотом покатилась назад. Отъехав метров на сто Чистильщик зачем-то стал крутить настроечный диск магнитолы. Остановив свой выбор на какой-то ритмичной попсовой мелодии он прибавил мощность звука. Кабину уборочной машины наполнили проникающие синтезированные звуки и два надорванных детских голоса запели «Нас не догонят, нас не дого-о-нят». Чистильщик с каким-то онемевшим лицом посмотрел на то место, где только что стоял бомж. Фигуры уже не было видно. Все небо над площадью было наполнено слетающимися голубями. Воздух вибрировал от их крыльев. Даже грохот динамиков старой магнитолы в кабине не мог заглушить этого жестокого шума. Чистильщик закрыл уши ладонями. Зажмурился. Он не мог больше выносить этот звук. Ничего не помогало. Чистильщик врубил первую скорость и ударил подошвой рабочего ботинка по педали газа. Машина взвыла и покатилась в самую гущу птичьей оргии. Отчаянно выжимая газ и вцепившись в руль онемевшими пальцами Чистильщик мчался по площади сквозь тучу разлетавшихся в разные стороны голубей. С неба сыпались перья, как будто кто-то наверху в истерике рвал сотни подушек. Чистильщик не сбросил скорости, пока не услышал сильного удара о капот. Он затормозил, вышел из машины, подошел к лежащему на асфальте маленькому грязному телу в дырявом плаще, задумчиво постоял над ним с минуту, снова залез в машину и завел мотор. Чистильщик ехал домой. В первый раз за свою трудовую жизнь он оставил свой участок не убранным. Войдя в свое логово он скинул форменную синюю куртку и направился прямиком к ширме. Резким движением он отбросил ширму в сторону и приблизился к большому предмету покрытому белой простыней. Он сдернул простынь и почему-то шагнув назад замер в нерешительности. Перед ним на деревянном штативе стояли огромные сизые крылья, напоминавшие знаменитые крылья Да Винчи. Они были сделаны из искусно перевязанных резиновым жгутом и скрепленных проволокой голубиных крыльев, крепящихся к деревянному каркасу, на котором имелись кожаные ремни для рук и груди пилота. По остроумию замысла и смелости воплощения эта конструкция могла бы поразить любого дельтапланериста или инженера—аэродинамика, а тщательности и скрупулезности проработки всех деталей позавидовали бы многие авиаконструкторы-любители.
В каком-то благоговейном экстазе Чистильщик замер перед своим великим детищем. Так он простоял около десяти минут, затем, словно внезапно выйдя из оцепенения вскинул голову и чему-то криво улыбнулся. Слабым от волнения голосом он произнес: «И ОБРЕТЕТЕ ВЫ КРЫЛЬЯ АНГЕЛЬСКИЕ». С этими словами, все еще продолжая усмехаться, он схватил крылья, быстро затянул ремни-крепления на запястьях, локтях, на груди и поясе, распахнул облупленное грязное окно и уверенно шагнул на подоконник.