Зуч : ОФИС-КЛАБ, часть 3

Осенью в жизни их конторы произошла маленькая революция, позволившая им с апломбом посчитать себя уже не «мальками», а гордыми «середняками» в рекламном деле. Жанка изучила коньюнктуру рынка печатных услуг в Москве и каталог финских типографий, после чего махнула в Лахти, где заключила договор о сотрудничестве с местным полиграфическим комбинатом. В столице тоже появилась тройка типографий с современными печатными машинами, но цены они драли круче финских, оборудование и кредиты надо ж отбивать. Остальные печатали на устаревшей рухляди, где результат усилий был подобен лотерее. Попали в цвет, ну, значит, надо выпить за неожиданный джекпот. Если, как обычно, нет, значит нужно убедить заказчика, что «это» есть именно то, что он хотел. А если он не верит своим глазам, мы ему расскажем про «цмик», растр, линиатуру, впитываемость краски бумагой и трагическую мутацию цвета в ходе сложнейших операций на страдающей тахикардией и дальтонизмом двухкрасочной машине «Доминанта», оставшейся в наследство от Совка.
Финны же работали как в аптеке, главное было ставить им четкую задачу на всех этапах, иначе недопонимание выливалось в еще более серьезные проблемы. Так один из первых же крупных тиражей, новогодний перекидной календарь с вырубкой и лаком стоил им испытания на прочность. Навивку они решили сделать в Москве, чтоб сэкономить еще пару тыщенок баксов. Но вместо собранного в календари тиража, они получили от фиников конструктор «сделай сам» в виде тринадцати огромных паллет, соответственно, по числу месяцев плюс обложка. И в каждой по три тысячи страниц. И все потому, что ручной труд в виде сортировки в Москве ни в хуй никто не ставил, и он шел на автомате, а у финнов это дорогостоящая процедура, о которой они забыли упомянуть в техническом задании. Теперь умножьте три тысячи страниц на количество паллет и вы получите точное число раз, которых им надо было нагнуться, разогнуться, перенести и положить в другое место в строгой очередности листы, чтобы на выходе получилось три тысячи собранных календарей, готовых к навиванию пружиной. Три дня весь офис, включая Жанну, стоял раком.
В другой раз ВиктОр на пару с Темой сочинили классный однолистный календарь А-первого формата для авиакомпании. ВиктОр нарисовал акварелью в духе Кандинского кучевые облака, из которых проглядывает оперенье ТУ-134. Самолет прочитывался далеко не с первого раза, но в том была загадка. Времени было в обрез, и они отправили скан рисунка отдельно от календарной сетки, что шла внизу. Финики, видимо далекие от знанья классики абстракционизма, напечатали самолет вверх тормашками. Получалось, что лайнер делал «петлю Нестерова», неординарный ход для пассажироперевозчика.
- ВиктОр, ты долбоеб? – сухо спросила Жанна, когда они получили на руки тираж – Ты бы хоть приписал, что самолет не кантовать.
- Я художник! – фальцетом возразил он и надулся на весь день.
Выход нашла сама Жанка. Они отвезли тираж в местную типографию, отрубили сетку и, перевернув рисунок, вновь соединили части с помощью навивки. Заказчик, прямо скажем, был удивлен.
- Мы в последний момент подумали, так круче. Загадочный рисунок, загадочная навивка, обманка, два в одном – воодушевленно плела она директору авиакомпании.
Тираж был принят.

Вообще в каждой подобной конторе была коллекция разнообразных косяков. Некоторые свои «форс-мажоры» они любили с мазохистским удовольствием вспоминать и через много лет. Как вам, допустим, маникюрными ножницами обрезать углы у двух тысяч календарей карманного формата? А все потому, что в типографии забыли, а после вырубки технически это уже не сделать, хотя заказчик грезил именно такими, с закругленными краями. Или пятнадцать тысяч раз писать черным маркером прописную букву «Р»? Авиакомпания (та самая, с «Кандинским»), заказала им тоненький журнальчик для чтения в полете пассажирами. Для взрослых там были сканворды, анекдоты и реклама. А детская страница, когда они ее открыли после печати, начиналась со слов: «…ебята, а сейчас мы будем отгадывать загадки».
Но самый неожиданный и тяжкий по возможным последствиям косяк, они случайно обнаружили в последний миг. Один из крупнейших холдингов по недвижимости заказал им большой тираж буклета для международной выставки в Манеже под эгидою Правительства Москвы. Стоил он немерянно и был нафарширован всеми полиграфическими прибамбасами: конгрев, тиснение, вырубка, частичный лак, дорогая калька и фактурная бумага. Перед отправкой на печать Жанка просматривала в последний раз цветопробы. И чуть не поседела, хотя, казалось бы, он был проверен корректорами дважды. Одна из глав-разделов называлась «Департамент вторичного жилья». Но вместо этого крупным цветным шрифтом гордо красовался «Департамент вторичного жидья».
- ВиктОООООООООр! – раздался истошный вопль.- Ты, сука…. Ты…
Тут она выпила воды, пока ВиктОр пускал ртом пузыри.
- Ты, блядь, тайный почитатель Баркашова? Да у них полсовета директоров из этого самого… вторичного… Нас бы закопали всех за МКАДом, если б это всплыло в Манеже. А если нет, то бизнес придушили б, это точно…
- Я сам, блядь, чистокровный, как там… галахический еврей! – орал в ответ ВиктОр – По бабушкиной линии! Вот! Хуле ваши корректоры зря жопы протирают?!
Слава Богу, обошлось лишь перевыводом печатных пленок. Но Жанка окончательно его с той поры невзлюбила, и вскоре он покинул их дружный коллектив. На его место взяли, кто бы сомневался, девочку.

«Промышленная» революция вдруг обернулась «кадровой». Под Новый Год неожиданно для всех из фирмы ушла Галина, серый кардинал. Если Жанка была мозг компании, то Галина ее мозжечок. Если Жанка говорила: «Надо взять новый комп», то Галина говорила: «Ни фига, мы просто проапгрейдим старый». Если Жанка говорила: «Надо поставить новый монитор», то Галина возражала: «Возьмем б/у, но с большей диагональю, те же деньги». И так по всем вопросам. И вдруг как-то вечером она собрала вещички и ушла, не говоря ни слова. На звонки не отвечала. Жанна тоже хранила молчание. Офис пришел к выводу, что им стало трудно делить на двоих возросшие доходы. Так Жанна стала единоличным Чингизханом, Генеральным секретарем и Председателем Президиума Верховного Совета в одном лице.

Вслед за этим последовали изменения в финансовой политике компании. Если раньше контора брала треть от прибыли заказа «на развитие», то теперь треть стала оставаться ведущему заказ.
- А что же вы хотели? – разорялась Жанка – Офис жрет денег. Плюс своя реклама, выставки, возросшая аренда и прочая херня…

Действительно они перешли на новый уровень, возросла ответственность, будничные загулы уходили в прошлое, хотя, если нельзя, но очень хочется, то кто же запретит, но будь готов к взысканиям в придачу… «Братание» компаний кануло в лету, удавка конкуренции все сильнее стягивала горло бизнеса. Капитаклизмь, как ни крути. Так что дружба дружбой, а табачок-то пошел врозь. Они получали где-то плюс-минус на уровне «московского» прожиточного уровня, а Жанкины доходы теперь никто не ведал, поскольку вопрос денег зачастую стал решаться кулуарно, тет-а-тет. И когда она купила вторую машину, новый «Форд», никто ему уже не радовался, как первой «Таврии», которую они считали практически своей, рассекая на ней по Москве всем офисом, положив Николашу, как самого худого, поперек.
И все же… Все же они держались друг за дружку, помогая и в работе, и в житейских заморочках, и «святую пятницу» никто не отменял, как и совместные походы по питейным и кутейным заведениям, когда был повод.

Осенью же в контору пришел новый персонаж, под стать их спаянному пьянством коллективу. Звать его стали Миша Мука, с ударением на «а», поскольку одно из его частых изречений было: «Я вчера нажрался, бля, в муку…». Он был дальним родственником Жанки, седьмая вода на киселе, но она взяла его «под свое крыло».
Тёма был наслышан о нем задолго до его появленья из рассказов Жанны. В их родном городе в начале девяностых сложилась уникальная ситуация. Местная нефтянка, возглавляемая «правильными пацанами», решила обзавестись собственным телеканалом для забавы и престижу. В городе помимо федеральных и так работали несколько кабельных каналов. Они стали еще одним. Недолго думая, между парилкой и бассейном было принято решенье, что мероприятие возглавит новоиспеченный зять генерального, молодой двадцатипятилетний парень, с год назад закончивший местный Универ. Ему же было поручено собрать команду. Он ее и собрал из своих сокурсников и друганов. Так появился молодой и острый телеканал, где в руководящем звене не было человека старше двадцати шести лет. На исполняющие должности набрали профи. Составили смету на энное количество лимонов зелени, которую тесть подписал практически не глядя, поскольку не рубил в этих вопросах, а даже если украдут, то в свой же, родной карман дочери. Но парни подошли к делу серьезно и сделали по технике одну из лучших компаний в регионе, а из простой озвучки навороченую звукозаписывающую студию, где впоследствии писались многие музыканты-альтернативщики даже из Москвы. Разработали «линейку» и вышли в эфир. За короткий срок этот телеканал стал хитом у местной молодежи, да и у лиц постарше. Скажите, где еще можно было увидеть в ящике аналог «Музобоза», в котором интервью Киркорова, приехавшего в город на гастроли, перемежалось откровениями пьяного московского ди-джея Компаса-Врубеля, что «…Киркоров - это говно на палочке, которое он сдавал в детском саде на посев». И это только частности. Пять лет парни царствовали в телеэфире, рейтинги зашкаливали. Отцы-нефтяники не лезли в их дела, поскольку канал приносил с рекламы прибыль, а местная братва на сходках хлопала их по плечу и уважительно хвалила: «А ваши-то вчера! Ну, я в натуре угорел!»
Миша Мука возглавлял на этом телеканале Отдел рекламы и вел, как исполнительный продюсер, несколько программ, то есть был бАльшой начальник. Из сонма историй, связанных с его трудовой и внерабочей деятельностью, Тему впечатлила особенно одна, ярко характеризующая его нрав.
Прежняя секретарша Михаила ушла в декрет, и он быстро провел кастинг на открывшуюся должность. В результате принял на работу женщину 35-ти лет, не красавицу, но миловидную, что легко прошла все тесты и показала умение работать с нужными программами. Через два дня в телекомпании был корпоратив и руководство слилось в пьяном экстазе с коллективом. Тут надо отметить одну особенность организма Михаила. Когда он добирался до нужной кондиции «в муку», у него на автомате включался странный механизм, и он на голубом глазу уверенно гнал первому попавшемуся первую телегу, что осенила его в этот миг, чтоб развести на нестандартные поступки. По трезвяку он уверял, что это в нем засели остатки студенческого КВНовского прошлого. Но гнал настолько нагло и безапелляционно, что многие, как впоследствии и сам Тема, попадались на его провокации и велись. Надо ж было так случиться, что его жертвой стала новая секретарша, подошедшая к нему в порыве добрых чувств поблагодарить и искренне заверить, что она станет ему верной опорой в работе, и он не пожалеет, что выбрал именно ее из многих более молодых и ловких конкуренток. Михаил молча выслушал и, заглянув мутным взором в ее чистые и преданные глаза, невозмутимо заявил:
- Хорошо. Вот Вам первая проверка – завтра приходите на работу без трусов и мне доложите об этом.
- Как без трусов?! – обомлела женщина и залилась краской. – У меня же муж… ребенок…
- Ну, а что поделать? – сочувственно чмокал пухлыми губами Михаил, не отводя глаза – Это ж известная телекомпания, статус, таких зарплат нет по городу нигде, Вы же знаете…
- Да… - совсем растерялась женщина.
- Так что без трусов… Мда… Без трусов или… Сами понимаете…
- Но…
- Никаких «но»! – строго закончил Михаил – Уговаривать не буду. Дело Ваше…
И, развернувшись, ушел нетвердым шагом пить дальше.

Наутро Михаил Юрьевич сидел в рабочем кабинете и мучался с большого бодуна. Тряслись руки, подкатывала к горлу тошнота, он пил уже второй стакан «Алкозельцера», но становилось только хуже. К тому же его мучил многостраничный договор на размещение рекламы, который он должен был срочно выправить и отослать «наверх». Уже в пятый раз звонил телефон и его дружбан, он же непосредственный начальник, президент телекомпании, что сам был с не меньшего похмелья, строго спрашивал:
- Михаил Юрьевич, так где же договор? У меня сидят наши стратегические партнеры, что мне им сказать?
Обращение «Михаил Юрьевич» в данном случае переводилось как: «Хуйло, ты тормозишь по полной!»
Именно в этот момент секретарша вошла в кабинет и принесла необходимые бумаги для исправленья договора. Михаил Юрьевич, естественно, ни сном, ни духом не ведал о своей вчерашней «импровизации». Не известно, что за эту ночь передумала бедная женщина, но, положив документы, она не ушла, а задержалась возле стола. Михаил, нервно прикрывая дрожащею рукою трубку телефона, спросил ее:
- В чем дело? Чего-то не хватает?
В ответ она смущенно улыбнулась и, зардевшись, задрала юбку:
- Вот, Михал Юрьич, как вы просили…
В полуметре от его измученного тяжким отходняком лица, вдруг возникла, как черт из табакерки, мохнатая небритая пиздища. Михал Юрьич инстинктивно схватил себя за горло, чтобы сдержать спазм рвоты, готовый вырваться наружу и залить многострадальный договор. Побагровев, он справился с собой и, выпучив глаза, забыв про телефон, орал на весь этаж:
- Пошла отсюда нахуй, дура! Ты уволена!!! И пизду побрей!!!
Несчастная баба впала в ступор и, брызнув слезами, пулей вылетела из кабинета. Трубка озадаченно спрашивала:
- Михаил Юрьевич, что у Вас там происходит?
- Ничего, Геннадий Сергеевич... – туго приходя в себя, хрипел в нее Мука – решаем-на кадровые вопросы…

После пяти лет работы, нефтяники решили перепродать раскрученный телеканал, чтоб тупо навариться. Весь руководящий состав был расформирован, за исключением прежнего президента, что по договоренности стал сопредседателем. Так Мишаня потерял работу и, помыкавшись, решил перебираться в белокаменную.

То, что Мука был ранен во всю голову, стало понятно сразу, и они с Артемом на этой почве быстро скорешились, к тому же земляки. Жанне этот образовавшийся тандем стоил кучи нервов, поскольку стоило запить одному, как второй неизбежно присоединялся. В конце концов, она стала искренне жалеть, что оказала протекцию отмороженному родственнику, не смотря на то, что он был талантливый работник.
Еще одной изюминкой Мишани был острый дальтонизм. Он был из тех дальтоников, что видят только яркие и чистые цвета, оттенков для них просто не существует, но и видимая часть спектра у них прихотливо перемешана, достаточно сказать, что он путал сигналы светофора. Если дома, на родине его одевала жена, то в Москве, он приходил на работу порой в такой немыслимой комбинации – рубашка, брюки, пиджак, носки (не всегда парные) и галстук были даже не из разных опер, а из других галактик – что иначе как за арт-инсталяцию, это воспринять было нельзя. В довесок ко всему, он на досуге писал картины маслом и дарил друзьям. Ван Гог от зависти отрезал бы себе второе ухо, если бы хоть раз увидел новизну и свежесть мишиного взгляда на искусство.

Так они совместно перезимовали, пережив подвижки и измененья в жизни офиса. К весне, благодаря Финляндии и накопленному багажу, у них наконец-то появились свои «три кита», оперевшись на которые, они могли сказать, что земля плоская и ниибёт, а жизнь понятна и стабильна. Тремя факторами благополучия служили крупные компании, которые бесперебойно снабжали их заказами, став постоянными клиентами. Одна из них была телекоммуникационной, вторыми были оптовые поставщики виноматериалов из Молдавии, а третья – выжившая оборонка из Зеленограда. Это не считая общей текучки. Так что местами у них стал нарастать жирок, и они, уже по праву, считали себя зажиточными кулаками. «Ну, теперь мы черпаки» – поводил аналогии Артем: «Когда же, суко, дембель?»
Он как-то все больше и больше предавался грусти, как будто весь запал, с которым он однажды ринулся в эту работу, сошел на нет, поистрепавшись в мозговых битвах с клиентурой. Постепенно обнажились горькие и прописные истины его труда. То, что хозяин – барин, и тот, кто платит, тот и танцует музыку, было понятно изначально. Прояснились лишь нюансы. Что, например, можно париться по-черному и неожиданно родить идею, которой нет аналогов в перенасыщенной штампами рекламе, так что у самого волосы встанут дыбом и дрожь от возбуждения пройдет по телу, но она никогда не будет принята, если легла на стол заказчика одна, сияющая в своей простоте и свежести, как кокаин на зеркале. Нет, блядь, подавайте варианты, а то заказчик недоумевает, он потратил кучу денег (ха.ха.ха), где результаты многодневного и тяжкого труда? Где кровавые мозоли и пятна пота, чтобы он мог растопырить свою пятерню и удовлетворенно тыкнуть жирным пальцем: «Ларису Ивановну хачу!» И, как следствие из предыдущего, второй закон. Из всех возможных вариантов будет неизбежно выбран худший, что прицепили просто так, до кучи, чтоб изобразить, на его потребу, обьем проделанных усилий. Зато он, блядь, понятен, не вызывает напряжения слипшихся извилин, «мы это видели», «народ так любит»… Артем стал просто ненавидеть всех этих плохо образованных толстых мужиков и теток, что в массе своей и составляли слой «новых русских», пробив туда дорогу умением идти по головам, рвать и заглатывать куски побольше. Особенно, когда у них начинался в жопе творческий зудёж. Это ж, ёпти, так просто, когда тебе принесли готовую идею, расписанную до последней запятой, сказать: «Хых, да я бы тоже так смог/смогла», как если б посмотрев на квадратную женщину работы Пикассо, заявить: «Да я так в первом классе рисовал, и даже лучше!». А потом, изобразив морщинами на лбу приступ вдохновенья, с апломбом выдать:
- А давайте здесь уберем, а здесь подвинем, а вот это выкинем совсем!
- Так, Иван Иваныч, ёбаный насос, если так сделать, то вместо конструкции, останется лишь куча малоаппетитного говна!
- Ты самый умный что ли? Нам так нравится!

Иногда с отчаяния Артем пускался в совсем уж безмазовые дебаты:
- Ну вот, Вы, когда идете на балет, Вы не говорите балерине, как ей ножку задирать, чтоб прокрутить свои 148 фуэтэ? Или в ресторане не даете указания шеф-повару, в какой последовательности и какие ингредиенты класть? Тем более в консерватории, не подсказываете пианисту куда жать, чтобы сыграть Вам Моцарта… Так почему же здесь Вы думаете, что нет своих законов? Ведь кроме вкуса, здесь требуется и профессионализм…
Как правило, ничего кроме раздраженья это не вызывало. В дизайне «рубили» все подряд, и больше всех богатые бабищи. Одна из них так ему честно и сказала:
- Если б я заплатила балерине сколько Вам, то она бы у меня крутила фуэтэ двадцать четыре часа в сутки и так, как я ей укажу. Так, что, молодой человек, не рыпайтесь, и делайте, как говорят.
На что он не сдержался:
- Знаете, возьмите Ваши деньги и, как говорят в Одессе, купите на базаре всю селедку, и делайте с ее мозгами все, что захотите, пусть хоть танцует фуэтэ Вам на подносе.
Жанна негодовала:
- Тёма, ну что ты за баран?! Какого ты опять уперся?! Хотят они говна, ну сделай им говна! Мы тут деньги зарабатываем, а не самовыражаемся!
- Жан, так можно вконец забыть, что есть что-то прекрасное, кроме делания денег из говна. Мы ж засираем пространство города, эфира и мозгов всем остопиздевшей хуйней!
- Прекрасным будешь заниматься после работы под одеялом дома, а здесь будь добр! Еще раз выебнешься, буду бить рублем.

В конце концов, действительно стало приходить какое-то убийственное отупенье. Не хотелось даже начинать думать над новыми заказами. В конце концов, есть же шаблоны. Берем отсюда ногу, отсюда жопу, отсюда глаз, и вот вам родной любимый Франкенштейн! Все довольны? А уж, как я-то, сука, рад. Теперь свободен? Ну, все, ушел бухать…
Забухивать он стал по-черному и регулярно. Если не было аврала, Жанка отпускала вожжи, и он мог пропасть на пару-тройку дней. Если корячилась работа, то, используя свои коммуникативные таланты, она могла его вызвонить в любом конце Москвы, в любой компании, на любом флэту, даже при том, что мобильников они еще не имели.

Однажды он проснулся теплым июньским утром по обыкновенью с бодуна. Вернее, это был бодунец, что отличался от старшего собрата поэтическим настроем. Есть такое, к сожалению нечастое, после удачной пьянки состоянье, когда любое дуновенье ветерка щекочет душу, любое слово, звук вонзаются и оставляют нежный след, и ты идешь без кожи и осязаешь все – дым, небо, город, облака… Мысли прозрачны и хрупки, хрустальны… И хочется писать стихи... Или по новой накатить… Что он и сделал. Зашел в ближайший супермаркет и купил бутылку «Hennesy». Шел как бы на работу, прихлебывая на ходу, в плеере накручивал спирали «Plastic man», улыбался девкам, девки улыбались вслед ему… На нем был новый, тря дня как купленный итальянский черный вельветовый пиджак, на который он положил глаз еще два месяца назад, и вот наконец купил с хорошего заказа, белая рубашка, черные узкие джинсы с кожаным ремнем «Levis» с потертой пряжкой под серебро и черные вытянутые, с обрубленным концом ботинки «TJ collection», чем не плейбой? Редкие минуты, когда он нравился себе, и мир словно благоволил к нему. Со Сретенки свернул к бульварному кольцу, поднялся до Страстного, посидел у Саши, покурил, было где-то около восьми утра, город по большому счету только посыпался. Потом спустился по Тверскому до Малой Бронной, прошел по ней и, перейдя Садовое, двинулся по Красина в сторону Тишинки. Посидел в уютном скверике на Малой Грузинской, где познакомился с молоденькой панкушей, что возвращалась с какого-то ночного сейшена тоже с бодуна. Оставил ей полбутылки коньяка и через Климашкина прошел на Пресненский вал, где и был их офис, уже изрядно пьяный.
Когда в десять почти одновременно в офис пришел народ, в офисе грохотал музыкальный центр, Артем лежал на диване, давил лыбу и смотрел беспечным взглядом в потолок. Жанна, мгновенно оценив наметанным взглядом ситуацию, подозвала Муку:
- Значит, так. Берешь это ТЕЛО и везешь его обратно. Не к себе! А домой. Адрес знаешь?
- Угу…
- Давай. Положишь спать. Сам через два часа чтоб был в офисе, поедем вместе на переговоры к твоим охранным сигнализациям…

Мука вывел пошатывающегося Тёму во двор и посадил на скамейку, что упиралась в старый тополь.
- Посиди здесь, я схожу за тачкой, а то хрен посадят.

Тёма только улыбнулся, все-таки на старые дрожжи хорошо дало. Он сидел, убаюканный шелестом листвы большого тополя и вспоминал. В его далеком детстве у него был знакомый тополь, древний, в два обхвата, что рос прямо посредине заасфальтированного тротуара. Каждое утро и вечер он проходил мимо него по дороге в детский сад. И всегда его охватывало чувство, что это его большой могучий друг, который если что не даст в обиду, защитит толстыми ветвями, укроет листвой, так что он стал говорить ему «здравствуй» и «до свидания», всякий раз в душе, и словно тополь откликался, покачивая кроной, уходившей в небеса…
Муки долго не было, и Тёма задремал на лавке. Проснулся от толчка, почувствовал, что малость просвежило. Перед ним стоял Мука, держа две бутылки водки и пакет с нарезкой колбасы и хлебом.
- О! Чего так?
- Да посмотрел вот на тебя, подумал, да пошло оно все на хуй, так же вот хочу.
- Ну, давай.
- Ты малость обожди. Я сейчас быстро догоню.

Мука налил в пластиковый стаканчик до краев и, крякнув, выпил залпом. Занюхал хлебушком, посидел, подумал. Налил второй и, не задумываясь, выпил. Через полчаса они уже бухали на равных. Окна офиса выходили на улицу, и никто им не мешал.

- Ты чё вдруг спозаранку забухал? – спросил Мука, жуя бутер с колбасой.
- Да заебало все… Чем мы с тобой, Миха, занимаемся? Нам с тобой, без малого, тридцатник, и мы тупо меняем время жизни - бесценное, заметь! – на денежные знаки, которые спускаем в туалет. Вспомни, в нашем детстве было страшное слово «обыватель», «мещанин», как приговор. Кто мы с тобой сейчас? Именно эти, блядь, мещане, пресловутый офисный планктон…
- Да, нет. Мы, скорее, офисные крабы. В одной клешне косяк, в другой стакан и боком, боком за ближайшую корягу…
- Ха… Тогда уж раки. Потому что всю дорогу раком… Жизни никакой, одна лишь гонка за успехом и деньгами. Да даже не успехом, это, блядь, виртуальная морковка, а чтоб оставаться на плаву… Я тут намедни бухал с Лавром, помнишь такого?
- Ну…
- И чо-та мы вдруг вспомнили своих отцов, которым было вот по столько же, как нам сейчас. Я тогда учился в пятом классе. Мой, например, закончил две «вышки», был инженером-теплотехником. Дальше обычная советская карьера – завод, начальник участка, начальник смены, начальник цеха…
- И чего?
- Того… Он к этому времени отработал свое образование, получил от государства двухкомнатную квартиру, родил сына и просто наслаждался ЖИЗНЬЮ. Были четкие и ясные правила игры: с восьми и до пяти ты на работе, а дальше тебя НИ-ЧЕ-ГО не ебет. Мой, например, любил играть во дворе в шахматы до вечера, у него был даже какой-то там разряд, ходить в гости, ездить на рыбалку и читать. Прибавь сюда два железных выходных и полноценный отпуск каждый год. Да, он был, можно сказать, тот самый обыватель. Были и те, кто ради карьеры рвали жопу. Вот лавровский такой. Он в то же время стал начальником производства крупнейшего оборонного завода в городе, первым во дворе купил машину и построил дачу. Но и у него был вагон времени, чтоб просто ЖИТЬ, ковыряться в огороде, нюхать, блядь, цветы, любить детей, друзей, жену…И – самое главное! – у них, наших отцов, на душе был ПОКОЙ и, блядь, как ни крути, железобетонная уверенность в завтрашнем дне! А посмотри вокруг… Мы рвем жопу на все четыре стороны света и, в итоге, нигде не успеваем, ни жить, ни любить, ни зарабатывать, чтоб, наконец, не думать о бабле… А уж покой, как говориться, только сниться…
- Ну, ты сравнил жопу с ручкой, тогда Совок был…
- Да, Совок… Я в девяносто первом поперся защищать ебучий Белый Дом, сво-бо-ду… А дай мне сейчас танк, я б этих гнид во главе с их пьяным боровом сам бы переехал пополам и еще бы сделал круг на месте, чтоб из-под гусениц только кровавое говно летело.
- Да ты забыл уже весь геморрой, КПСС, блядь, съезды, железный занавес и прочую херню…
- Да нет, Миха, не забыл… Но, скажи по честняку, тебя это ебало?
- Да… в общем, нет.
- Вот и меня нет. Как и моего отца. Ну, разве что, как повод поржать на кухне над новым анекдотом про Леонида Ильича… Да, можно сказать, что мы родились в застой, в блаженные года, когда кругом стабильность. Помнишь то состояние уюта, как будто ты за каменной стеной, живешь в такой стране, где до хуя всего, ракет, мороженного, фильмов, книг, пространства, времени, и даже космос – наш?
- Ну… что-то в этом духе… Времени, так точно, километры, тонны…
- Это ж как нас воспитали? Я сейчас вспоминаю, четвертый класс, трудовая четверть, мы с друганом Валеркой копаем грядки под присмотром ботанички, а на самом деле жарко спорим. Американцы придумали нейтронную бомбу, и мы гадали будет война ядерная или нет, и как нам быть, если они ударят. Валерка убеждал, что надо ударить первыми, пока у них нейтронная одна. Я говорил, что ни в коем случае, тогда они ответят и мир погибнет. Только пугать, а если они сами по нам влупят, то не отвечать, тогда хоть у планеты будет шанс, что кто-то переживет ядерную зиму. Потому как нас учили думать не о своей жопе, а о человечестве.
- Ну, вот и доучили, что мы оказались перед человечеством с голой жопой. Забыл чё тут в конце восьмидесятых творилось?
- Знаешь, у всякой системы бывает кризис. Учитывая, что мы содержали гигантскую армию в противовес всему атлантическому блоку, поддерживали полмира папуасов, которые при первом же стреме переметнулись к америкосам, Вьетнам, Куба… Да и с чего ты взял, что сегодняшний колбасный рай лучше дефицита при Совке? Тогда, опять же вспомни, любой мог купить все, что появлялось в магазине. Полки были пусты, а холодильники забиты. Слой масла был тонок, но он был размазан по всей стране, всем пусть по чуть-чуть, но на жизнь хватало. А сегодняшние пидоры во главе с Гайдаром? Сначала грабанули, обнулив все сбереженья, а потом забили полки импортом, но две трети страны купить, блядь, ничего не могут. Вот те и изобилье! Это, как в армии, масло со всего стола соскребли в один конец и жрут его, можно сказать, в одну харю. Чо, не так?
- Да, ладно… Ты чересчур идеализируешь. Был же и Сталин, и ГУЛАГ…
- Ну, так и знал! Любимый козырь демократов. Мишаня, мы с тобой ГУЛАГ не застали и слава Богу. Но я помню своих бабку с дедом. Они всю жизнь прожили вместе, воспитали пять детей, прошли и коллективизацию, и войну, и голод, и все, что было, и репрессированные в нашей родне были… И не было у них в глазах ни страха, ни забитости, как у сегодняшних пенсионеров. А было лишь достоинство. Они честно прошли жизнь, отпахали и жили на пенсию, которой им вполне на жизнь хватало, еще и внукам помогали. А репрессии, по поводу которых сегодня столько кровавых слез по ящику… Так сегодня по миллиону с гаком каждый год уходит от такой, суко, сладкой жизни, и ни одна блядь сванидзевская слово не промолвит. Это чо, не геноцид?... Чё ты водку греешь? Наливай…

Мука опять налил по полстакана. Помолчали.

- Нет, Мишаня, ты меня не убедишь. Мы эту тему с Лавром обмусолили со всех сторон, он тоже мне все про Совок – общество ублюдков, быдла и уродов. А я ему – ты посмотри вокруг! Общество ублюдков – это мы сейчас, продажное, покорное, дрожащее только за свою шкуру. Он мне – вот потому-то у нас сейчас так хуево, и потому-то был Совок, что мы все уроды, забитая и недозрелая нация, так нам, блядь, и надо. Это что ли американцы, блядь, дозревшие, если исходить из его логики? Нет, Мишаня, нет идеальных государств и вряд ли будут… Но я за одно то готов упасть в ножки хоть Сталину, хоть Брежневу, хоть всему ЦК КПСС, что при них не было пять миллионов беспризорников, которых ебут по коллекторам бомжи, и вместо нашего с тобой счастливого детства на всем готовом у них клей, винт, героин и собачья жизнь на задворках демократии. Те герронтократы, которых мы так презирали, хотя бы думали на десятки лет вперед, где что построить, что народ жрать будет, где спать будет, как лечиться и стареть. А нынешние упыри за десять лет чего-нибудь построили? Где-нибудь дорогу проложили, кроме трассы Москва-Рублевка? Электростанцию одну пустили? Нет, блядь, они лишь трубы тянут к себе в карман. Как же, суко, был могуч Совок, только сейчас доходит, что распиздивши и угробив все, что можно, они до сих пор паразитируют на нём, не вложив, бля, ни рубля, ни цента. Мародеры, Миха, натурально мародеры, да еще и с психологией мелких лавочников, вши…
- Да тебе в политику надо, братан. Гладко чешешь…
- Чтоб еще одним пиздоболом больше стало? – Тема усмехнулся – Я, Мишань, горазд пиздеть, а реально что-то сделать даже со своей жизнью не могу. Вот какого я здесь жопу натираю? Рожаю в муках, бля, рекламные концепции прокладок и электрочайников. Что я, если придется, в Судный день скажу? Что благодаря моим титаническим усилиям «Тампакс» превзошел в продажах «Олвайс»? Хотя у меня, в отличие от тебя, нет жены, детей. Казалось бы, забей, уйди в аскезу, делай то, что душа просит. Так нет же, я уже привык, чтоб были денежки на шмотки, шмаль и развлекуху… Но главная хуйня, Миша, не в том…

Артем надолго замолчал. Мука не торопил.

- Главная хуйня в том, что нет уже никакого смысла ни в какой аскезе. Душа молчит. Внутри пусто. Тишина, как в склепе... Пробовал писать чего-то, какие-то каракули, а потом ясно понял, что кривляюсь, как последний шут сам перед собой. Аж, противно стало… Так что, наливай. Вот наше единственное на сегодня содержанье. Мы, блядь, не крабы, как ты изволил произнесть… И даже не планктон. Мы – холопы. Челядь. Есть, блядь, у новых хозяев жизни крепостные, они в полях гнут спину, их не счесть, их можно выебать на сеновале, высечь на конюшне, продать гуртом, да просто не кормить. А мы поближе к телу, практически члены их семьи, к нам отношение получше, мы есть «будьте добры чего изволите», «вам, барин, пятки почесать на ночь, али как», вот мы кто…

Накатили. Обоих уже сильно развезло.

- Хотя, если подумать – Артем занюхал хлебом – никакие и они не баре. Те же рабы, что на галерах. Прикованы к своему капиталу, статусу, к холопам, без которых они ноль. Вот ты Артурчика не знаешь?

Мишка мотнул головой.

- Я с ним давно дружу. Познакомились еще в киноклубе ДАСа «Зеркало». Он всю жизнь грезил кино, писал сценарии в подушку, хотя учился на экономическом, словно предвидел, что ждет впереди. Один из первых открыл сеть видеопрокатов по Москве и пошел, пошел, пошел… Сейчас уже миллионер. Поставляет жрачку и вино из Франции, Германии. У него офисы, склады, фуры, человек пятьсот народу горбатится… До сих пор встречаемся, хотя не часто. Смотрю со стороны, у человека жизни нет вообще. Двадцать четыре часа в сутки он думает о бизнесе, просчитывает, воюет с конкурентами, разбирается с налоговыми… Вот только что у него были «маски-шоу» с выемкой документов, с «лицом к стене», все, как положено. Пришлось ему бедняге перекупить один РУБОП, чтоб разбирался с другим РУБОПОМ, подключать своих бандитов и крышу из ФСБ. Только тогда разобрались, что наезд организовали даже не местные, а конкуренты его поставщиков из Гамбурга. Хотел он выйти на более высокий уровень, стать четвертым по обьему поставщиком винища по Москве, логика развития бизнеса ведь такова, все время лезешь верх, как заведенный, а остановился, тут же смяли прущие следом. Не дали. Да еще в процессе всех разборок оттяпали часть его пирога. Это, чо, блядь, жизнь? Или «Санта-Барбара» в переводе на туркменский?.. Нет, старичок, если в обществе, при любом социальном строе поверх всего ставится бабло, это общество порочно изначально, какая бы красивая ширма его ни украшала, потому что пробуждает в людях низменные страсти и больше ничего. А именно в таком мы снова оказались…

Они уже сидели часа два. Внезапно поднялся ветер, небо затянули облака, по двору пронеслись смерчи пыли, поднимая мусор.

- Осталось там чего? – спросил Артем, пытаясь безуспешно прикурить в десятый раз.
- Половинка еще есть – заглянул под лавку Мишка – Я чего хотел спросить все… Пока ты говорил… Как у тебя отец сегодня?
- Нет его уже – выплюнул Тема обслюнявленную сигарету, так и не прикурив – Мои развелись, когда я был в десятом. Я два года не общался с ним. Был зол. Только в армии голова на место встала. Списался. Стали говорить. Потом уехал в Москву учиться. Как тут заваруха началась, заводы встали, он со своими мастерами бригаду сколотил. Ездили по деревням, котельные монтировали. Напился самогона и уснул в сугробе… Я можно сказать, благодаря ему в Москве-то и осел. Каким-то чудом обменял его однуху на эту комнату на Сретенке, когда уже деньги ничего не стоили…
- А мать?
- Мать нормально. Второй раз вышла замуж. Как бы отчим у меня. Ничё вроде мужик, да мне не по нутру. Ну, и наплевать. Я как после десятого начал жить у бабки, так и привык один. А твои?
- Мать жива. Отец умер год назад. Инфаркт. Пятьдесят семь лет…
- Ну, давай помянем…

Неожиданно ветер стих. Потемнело. И следом, без раздумий хлынул стеной ливень. Даже старый клен не мог спасти их от острых капель, хлеставших землю.

- Куда? Ко мне? – спросил Мука, засовывая бутыль в карман.
- Не, ко мне ближе. Пошли.

Только когда встали, они поняли, насколько уже пьяны. Ноги разъезжались на склизкой, взмокшей глине. Шли, поддерживая друг друга. На выходе из двора улица была перерыта траншеей. По старой совковой традиции уже вторую неделю меняли трубы. Через траншею были перекинуты хлипкие мостки с одной перилиной. Артем так и не понял, кто первый подскользнулся, кто кого схватил, но через мгновенье они уже барахтались в грязной жиже на дне траншеи. Слава Богу, трубы не успели положить. Воды было по колено. Покатые стенки были невысоки, метра полтора, но по краю были насыпаны кучи выкопанной земли. Вылезть было нереально, они карабкались, съезжали вниз, мокрая земля обваливалась сверху, пока Мука не догадался, как акробаты в цирке, подставить руки и вытолкнуть Артема вверх. Затем Артем лег животом на кучу и с большим трудом, чуть не упав обратно, вытянул Муку. Ливень в эту секунду так же резко прекратился, как и начался. Даже радуга озарила небосклон.

Прошло полдня, как девки отправили Муку отвезти Артема. Неожиданно дверь офиса распахнулась настеж. На пороге стояли два субъекта, с ног до головы перемазанные глиной и землей, в которых едва-едва угадывались вышеназванные персонажи. С них текло, и падали ошметки грязи. Бабы ахуели, другого слова тут не подберешь. Правда, Тему с Мишей их реакция уже не волновала. Они были «в муку».

Под утро Тема проснулся от непрекращающейся дрожи. С трудом разлепил глаза. Огляделся, не поворачивая головы. Они лежали в обнимку с Михой на кожаном диване в переговорной. Обоих била крупная дрожь. Одежда была мокрой и вся в грязи. Он поднял руку и провел по волосам, стараясь убрать что-то мешавшее смотреть. Оказалось, что голова покрыта ссохшейся коростой той же грязи. Замычав, проснулся и Мишаня. Долго смотрел мутным взором на Артема. Потом спросил:
- Я такой же?
- Нет, блядь, красивше во сто раз - сделал попытку усмехнуться Тёма, клацая зубами.

Они поднялись, с трудом разгибая затекшие конечности. Все стены в переговорной были заляпаны их грязью, дверь была заперта.
- Это чего так? - удивился Артем.
- Бабы заперли, чтобы мы весь офис не уделали.
- Чайник здесь?
- Ага, сейчас поставлю… Сука, сигарет нет...

Первой в офис приехала Жанка, предварительно застелив заднее сиденье «Форда» полиэтиленом.
- Значит так, алкаши. Я развожу вас по домам, а вы завтра клеите в переговорной новые обои, давно надо было заменить. Идет?
- Дддддааа – закивали они в такт головами, так до конца и не согревшись.
- Выходите первыми, чтоб не подумали, что я с вами…

Вечером Артем безуспешно пытался отчистить новенький пиджак. Он безнадежно потерял и вид, и форму. В результате просто выкинул в мусоропровод. «А нех выебываться!» - мрачно думал он: «Надо покупать за сто грина дешевые, блядь, лапсердаки. И можно будет со спокойной совестью спать хоть в навозе…»

За окном смеркалось.