Шева : Триумфальная арка

«Они пересекли авеню Петра Сербского. За перекрестком улицы Шайо, вдали, на фоне дождливого неба возникла зыбкая и темная громада Триумфальной арки». ©
Мы вышли из отеля пораньше, - в последний день хотелось увидеть как можно больше. Чтобы запомнить, может, на всю оставшуюся жизнь.
Идя по небольшой, в утренний час пустынной улочке, вдруг, не сговариваясь, остановились. Из окна первого этажа респектабельного здания на другой стороне улицы на нас смотрела собака. Живая. Ее холеная породистая морда с грустными глазами лежала на подоконнике. В глубине комнаты с высокими потолками, из окна которой торчала морда собаки, виднелись зажженные во все свечи хрустальные люстры. Хотя на дворе уже было совсем светло.
Непонятная, наверное интересная, но чужая жизнь. Стало почему-то грустно. Было ощущение чего-то неправильного. Распахнутое настежь окно, горящие при дневном свете люстры, опять же, - пес. Двинулись дальше, но метров через десять оглянулись. Собака, повернув голову, смотрела нам вдогонку печальными глазами.
…Когда, поднявшись со станции подземки Шарль де Голль мы вышли на площадь, Арку увидели не сразу. Первыми в глаза бросились платаны, облепившие бульвар. Затем увидали ее. Красотища…
Когда встали уже под Аркой, - только тогда почувствовали, какая это громадина. У меня возникла тревога, - сможет ли она подняться по лестнице? Лифт то был, - но только для инвалидов в колясках.
Служитель на входе оторвал корешки билетов, и мы шагнули на лестницу. Конечно, лестница потрясная, - винтовая, с треугольными ступеньками, с узким проходом, где только став боком два человека и могут разминуться. Но даже здоровый человек, пройдя по этой лестнице энное количество ступенек, останавливается. Сердце колотится, - требует передыха. Стоять же на лестнице нельзя, - если вас только не огромная компания, - лестница узкая, поэтому сзади идущие подгоняют.
Она честно шла по ступенькам впереди меня, но по ее замедлившемуся шагу я понял, что идет она уже через силу. И наступил момент, которого я опасался. Она повернула ко мне и тяжело дыша, сказала, - Все! Я больше не могу! И взглянула на меня устало и печально, мол, - ну что ты от меня хочешь, ты же знаешь, как я сейчас устаю! Перед глазами почему-то возник взгляд утренней собаки. Тяжело выдыхая воздух, она попыталась еще пошутить, - Загнанных лошадей пристреливают, да?
Не представляя, что хорошего может быть впереди, я начал уговаривать, - Давай еще немножко! Потерпи, пожалуйста! Мы опять начали подниматься, и - Бог таки есть! - через десяток ступеней я обнаружил в стене небольшую нишу. Когда-то, очевидно, здесь стояла статуя. Но сейчас ниша была спасительно пуста. Я затянул ее в нишу и заглянув в глаза, увидел, что страх от усталости, неверие в себя, боязнь не дойти, неловкость передо мной, - отступают.
Что я могу сказать? Повезло. Очень. Это местечко нашлось в нужное время и в нужном месте. В глазах многих поднимающихся вверх и проходивших мимо женщин и старичков-туристов я видел зависть к нам, - но: ребята, мы в Париже, - такова селяви!
Пока, отдыхая, стояли в нише, вспомнились два фигурных мыльца, - уточка и баран. Она купила их там в местной аптеке. Уточка была желтой, баранчик - белый. Они стояли на полочке в ванной, причем выставил я их так, что уточка стояла выше, будто положив свой широкий клюв на голову барану. Такие себе Самсон и Далила. Она хотела пустить их в расход, но я не дал. Что-то детское, трогательное было в этих двух фигурках. Напоминавшее наши отношения.
Когда мы одолели последнюю, двести восемьдесят четвертую ступеньку, появилось чувство настоящей радости. Мы сделали это! Не задерживаясь в музее, поднялись на смотровую площадку.
Банальная фраза, но трудно, да и не хочется придумывать лучше , - Париж лежал под нами. Елисейские поля, Сакре-Кер, Монпарнас, Эйфелева, урбанистическая арка и стеклянные кубики Дефанса. На вершине Арки было довольно свежо, время от времени налетали порывы бодрящего ветерка с запахом осенней свежести. Я повернул ее к себе спиной и крепко прижав к себе, обнял. Завитушки ее волос щекотали меня, но мне было хорошо.
Очень.
Когда мы подошли к той стороне, где открывался вид на авеню Гранд армии и столбики небоскребов Дефанса, она вдруг тронула меня за рукав, - Смотри! Справа, на крыше светло-серого пятиэтажного дома, располагавшегося почти на острие жилого треугольника между авеню Гранд армии и авеню Карнет, стояла большая, явно жилая надстройка с четырьмя огромными широкими и высокими окнами, причем оконца были даже в ее покатой крыше. Перед этим домом «на доме» был разбит сад. Невысокие деревца, кусты, цветы, издалека - вроде как розы.
Появился человек, может - хозяин, может - садовник. Припадая на одну ногу, начал поливать деревья и цветы. Закончив, он вернулся в «дом на крыше», но вскоре появился опять. На это раз вместе с ним выбежали маленькая тявка типа болонки и кошка. Кошка села и начала, - было плохо видно, очевидно, умываться. Солидно так. Собачонка же начала кругами носиться по крыше. Может, - потому что щенок, может, - как выражение радости по поводу такого чудного дня. Но не они привлекли наше внимание. Человек вынес огромную связку воздушных шариков, причем только двух цветов, - желтого и синего. Он привязал их к ограждению крыши, и тут же под порывами утреннего ветерка, эта связка заиграла, будто пытаясь составить компанию щенку.
Что хотят, буржуины, то и делают! - вспомнилась мне фраза из анекдота.
Она повернулась ко мне:
- А помнишь: площадь Этуаль…Равик…Жоан…Морозов…
- Мне чего-то вспомнилось, как Морозов спрашивает у Равика, - Как ты себя чувствуешь? Тот отвечает, - Скверно! А Морозов ему философски отвечает, - Разве ты ждал другого?
- А представляешь, ведь они могли быть здесь! Видели эти потертые камни, всю эту красоту!
- Сегодня их все равно бы уже не было в живых.
- Все умрем. Только кто-то раньше, кто-то чуть позже. Просто сейчас начинаешь понимать, - никогда не спеши строить триумфальную арку. Даже внутри себя. Лучше подожди.
Сказано это было с такой интонацией, что я перебил, - Все! Меняем тему!
Но слезы уже текли по ее щекам, я вытирал их, но появлялись новые и, казалось, им не будет конца.
- Ну хватит…перестань, - все уже позади! Сейчас вот спустимся с Арки, пойдем в музей эротики, - ты же давно хотела там побывать!
- Да, да, конечно. Извини меня, - сказала она. И попыталась улыбнуться.
Она не знала еще того, что знал я.
Через месяц нас ждала вторая операция.

«Я не хотел любви и не верил в нее, я не думал, что она снова придет… Но она пришла, и весь опыт оказался бесполезным, а знание только причиняет боль». ©