Сасихуй : По обе стороны добра и зла

* * *
Неяркий свет.
Три маленьких гейши в розовом кимоно щебечут в центре освещённого зала.
Наконец, одна из них поворачивается ко мне. Я лежу навзничь, ощущая спиной твёрдую бамбуковую циновку. Откинув край белоснежной простыни, в которую я завёрнут, гейша невольно ахает... а затем принимается дрочить мой хуй. Хуй, пожалуй, несколько настораживает, ибо достигает неимоверных размеров. Дрочить, похоже, придётся всем коллективом... если повезёт, тут работы – часа на полтора.
А это точно мой?
Интересно, долог ли у гейши рабочий день?
.
Повернувшись на бок, я возвращаюсь к главной теме: вставать по будильнику или <фпесду его>? В метафизическом смысле.
Пошла минута на размышление. Прошло ещё минут десять...
Наконец, метафизический взгляд на вещи одерживает победу, а будильник исходит бессильной злобой.
Почему злоба бессильна? Потому что бездействие не находит сопротивления.
Даос доморощенный, метафизика замкнутого пространства. Теперь я попадаю в безвкусно оформленную комнату с затемненными углами. Слышна музыка для танцев, на которую никто не обращает внимания.
.
Девочка лет тридцати, с причёской <фейерверк из фонтана>.
Чем-то похожа на ошпаренную каракатицу... вся на изломах, но с сохранившимся нижним бюстом. Торопясь и заглатывая концы фраз, она хрипло бормочет мне в ухо:
– Поймите же, наконец!! Постижение морали через призму простого повествования – это бытовая уступка сюрреализму! (Я зеваю со стальным хрустом в челюстях). Низкопробная лимоновщина! Подмена высокого искусства небрежным актом фелляции...
.
От <акта фелляции> меня, похоже, сейчас вырвет.
Нету другой заботы, кроме как размышлять о минете этого полупокера Эдички какому-то, блять, йобаному негритосу?! Песдатая тема.
Пидоры в песочнице... лиловый негр вам подавал в манто... сдохни, мразь!
Игнорируя моё отвращение к литературе, каракатица продолжает:
– Но настоящий полёт над бездной – это, разумеется, <Братья Карамазовы>! Транс-цеден-тально!! Полёт такой, знаете ли... по обе стороны добра и зла.
Я снова зеваю.
И с тоской оглядываюсь по сторонам.
В голосе каракатицы сквозят нотки отчаянья:
– Неужели вам не хочется побеседовать о прочитанном? Вы же не из тех, кто сразу хватает женщин за юбку, особенно незнакомых!
Вот ещё! Я и знакомых-то не хватаю... подождём, сами снимут.
Ты же в брюках сюда припёрлась! Стало быть, хватание за юбку не грозит.
Чтоб я пошёл на эту... съёмо-дискотэку?!
Кому за тридцать, кому за просто так. Да ибать ту Люсю...

– Отойду-ка я в туалет, на минуточку... интимную причёску поправить, – говорю я извиняющимся тоном. И сразу же причаливаю к аппетитной толстушке.
Озарённая довольным румянцем, она излагает мне певучим контральто:
– В рыбник никогда лук не кладу!! Ни-ни. Это, знаете ли, пирог, а не салат. Беру обычную ледяную рыбу, много солю. Потом растираю душистый перец...
Аллес, нохайнмаль. Теперь её не остановишь.
Так и будет струиться, аки горный поток.
Всё проходит, сказал Экклезиаст... не иссякает лишь женское красноречие.
Это моя единственная поправка к Экклезиасту.
И от неё я окончательно впадаю в уныние.
Скуки ради разглядываю толстуху. Разочаровывает всё, что смотрелось по-кустодиевски заманчивым... обнимать этот сложенный валиками пуховичок?
Ла ещё и выбивать его до полуночи – бр-р!!
Возраст, вместе со щадящей диетой (мясное, мучное и сладкое), корректирует дамские торсы лучше любого скальпеля. Отсекая то, что принято считать женственностью: красоту, упругость... и неясность движений.
.
Заметив, что я отвлекся, толстуха тут же форсирует звук.
В её контральто звенят нотки отчаянья:
– Все мои мужчины любят хорошенько покушать!!
(От слова <покушать> во мне оживают рвотные рефлексы и звериная ярость... божэмой!).
– Вот вы скажите, мужчина... вы любите блины с чёрной икрой? А их теперь нигде не достать! (Блинов нигде не достать?!). Икру, я имею в виду... Настоящую.

Тьфу ты, чёрт.
Ещё один ловкий финт по залу, и я упираюсь в...
Знакомые объятия! Приятный запах, высокая грудь.
О-о, да это же бывшая на дискотеку пожаловала! Привет-привет.
Сейчас прольётся чья-то кровь (с).
И точно:
– Развёлся, да?! Чернила на штампе не обсохли, а уже по бабам пошёл... ска-атина.
Привычно опускаю голову – и вскидываю заново... песдес ведь, закрыли тему!
В голосе экс-супруги нарастают нотки отчаянья:
– Найти и мне, что ли, завалящего кавалера! (Давай, давай... может, он тебя и завалит?). Столько лет на тебя, паразита, потратила! Лучшие годы. (Это после сорока-то?!).
Оборвав тираду, она стучит мне прямо в темя сухим, острым пальцем...
.
Тьфу ты!
Это в дверь комнаты, где я сплю, барабанит квартирная хозяйка.
И от звуков её голоса я окончательно просыпаюсь:
– Вставай-ка, соня! Девятый час. Подымись, пока кухню не залило, к соседям сверху. Опять слив сорвало со стиральной машины... Я им, гадам, вечером наваляю!
.
Соседка сверху одета, как положено – в криво застёгнутый халатик и выглядит очень смущённой... а оттого – симпатичной!
И донельзя соблазнительной.
В её голосе сквозят нотки отчаянья:
– Не знаю, что и делать! Постирать вот с утра решила... Мужчин в доме нет, всё сама – а разве я знаю, как правильно надеть?! Мастер приходил, да всё некогда! Сделал кое-как.
И впрямь, сделано всё <на отъебись>.
Машину починили. С соседкой... тоже поладили.
Изредка ладим и теперь. Вторая неделя пошла – полёт нормальный!
По обе стороны добра и зла.