Сасихуй : При грозе – порывистый

* * *
Ничего, ничего... тут я, с краю присяду.
Батю своего, небось, схоронили? Да так, догадался... тоска в глазах, и думы о прошлом.
А моего, вишь, на покосе чуть не до смерти прижучило. Шли они с мамкой полдничать, гроза налетела. Батя на плече косу нёс.
Его молнией прямо в косу и шваркнуло.
Отлежался батя... глядит, вроде ничего.
Дома рассмотрели, а он почернел весь от пояса и ниже.
И я потом видал, когда в баню ходили. Чёрный стал батя понизу, словно зомби, из земли вырытый. Ну, фильмы еще были, про живых мертвецов...
И началось! Не стало матери покоя ни днём, ни ночью. Это оттого, что у бати, обычного прежде мужичка, небывалая какая-то появилась эта... эрекция. Тут-то мы, детки, почти погодки, и пошли-поехали, один за другим... и старшеньким я, первенец, значит.
Мать после третьих родов умом вроде как тронулась. Кликать меня стала на испанский манер: Тони да Тони. В школе у них, что ли, испанский был заместо французского? Батя дивился на неё, а меня всё уговаривал: Станик (это я, Станислав, то есть), ты в залупу не лезь! Мать есть мать, чего бы ей в голову ни взбрело...
.
А сам, кочет неугомонный, одно знал - топтать на огородах кого ни попадя! Ну и дотоптался: смял как-то в грядке Клавку, жену участкового. Та отстоялась, ничего. Потом в крик, вроде как ссильничал он... Ну, участковый, как водится, пьяный лежал с вечера. Пришёл в огороды батю арестовывать, а батя что-то резкое ему возьми и скажи. Участковый – бац! С *макарова*. Батя с копыт. Я подбежал, участкового раз-другой в ухо мотанул: куда фуражка, куда *макаров*... мне четырнадцать тогда сравнялось, здоровеннейший был бычок. Не то, что потом, после второй отсидки. Участковый – тоже брык в борозду, и лежит.
Ну, соседи донесли, само собой. Прислали из района газик. Меня закоцали в наручники... и хоп! Два года по малолетке. Участковый, гад, неделю в себя не приходил.
Тётя Клава попыталась было в отмазы, но ей строго указали – не лезь!
Семья, мол, давно на подозрении...
.
И правда, нелады были в семье. Я, к примеру, мог, осерчав, любого взглядом в грудь или в спину толкнуть. Двину кулаком мысленно, он и с копыт. Раз эдак вот по осени мотоциклиста с моста спихнул... он нас с Нюркой грязью созору окатил.
Нюрка, это сестра моя, на четыре годика младше... Нюрка тоже свой талант заимела: посмотрит косо, и платье на людях вспыхивает. Боялись нас, говорили – приворожённые, ведьмины детки... Яша, средненький, тот больше с электричеством баловал. Лампочки в руке зажигал, а когда свет в деревне пропадёт – мы телевизор через него смотрели. Возьмёт вилку с проводом в руку и сидит, тихо потрескивает... да искорки голубенькие бегают.
Маманя батю ненадолго пережила. Вернулся я из колонии, а Нюрка с Яшкой последний хрен без соли доедают. Мать больна. Не встаёт. Денег никаких, помощи не дождёшься.
Двинули как-то в город с корешами. Тут я повторно и загремел...

...То есть, конечно, приезжали какие-то доброхоты: в интернат, мол, поедете! Яшка им так ехидненько: а может, сразу в клинику, для опытов? Яшка, он горбатенький такой получился... но умный, как Часослов. Пальца в рот не клади! Поохают над нами приезжие, да и отступятся. Киностудия как-то приволоклась...
Нюрка им камеру подожгла, быстренько провода смотали.
Мать поболела с месяц и померла, лишились мы последней защиты. Соседи с жалобой: боимся мы этих приворожённых... отселите их куда-нибудь. Тут сельсовет, конечно, не задержался. Быстренько сваяли дело, покидали шматьё наше в грузовичок, и на сто первый километр! В Волосовский район отвезли, к бывшим бомжам да проституткам. Ладно. Работать у нас снова не задалось. Грядки в запустении, одни лопухи... да и что с этой глины возьмёшь?
.
Вышел я, помнится, поутру на задворки, в выгребную яму погадить... а потом завопил что-то. Простёр, знаешь, руки в небо, взмахнул ими - и вдруг полетел! Над садиком - в полминуты. И вот уже над домом нарезаю пару кругов, воробьи - врассыпную... Гляжу, Нюрка с Яшкой наружу высыпали, смотрят на меня. Приземляюсь кое-как, вроде начинающего кукурузника, движения им показываю. Что делать надо, чтобы улететь-то.
Яшка, тот сразу взлетел! Такой, знаешь, словно горбатый ЛА-5 времен Великой Отечественной... я по телевизору в колонии видел.
А Нюрка поначалу трусила, руками всплёскивала... ну, мы её с двух сторон подхватили.
Вот так и улетели. Сейчас? У моря какого-то живём. Тепло, кругом виноградники. Чудаки какие-то: в самую жару Новый год у них. По-нашему понимают... тоже, видать, Россия. Еды на грядках да на деревьях навалом, а где мы да что, без надобности. Избушка есть, и слава Богу.
Добро нам чужое ни к чему, зла бы не заиметь.
Вернулся вот, ключи от дома обратно под порог закинуть.
Кого-то в нашу развалюху, верно, снова пришлют... Нюрка говорит, сейчас в больших городах неплательщиков из квартир повыселяют.
Откуда она знает, сикуха – никак не пойму!
Только Нюрке мы всегда доверяем.
Родная кровь.