Зуч : ОФИС-КЛАБ, часть 6

Не получив ответа от редакции, шлю на авось...

Зима в этот год выдалась по-стахановски горячая. В плане работы и загулов. Артурчик, про которого он рассказывал Муке, пошел вразнос. У них и раньше, все девяностые года существовало спаянное трио – Седой, Артурчик и Артем. Правда, встречались они не часто. Артурчик спонтанно вываливался из своего круговорота бесконечных дел, звонил им и назначал стрелу. Далее следовал один и тот же сценарий с небольшими вариациями: они бороздят Москву на нанятой машине (своего водилу он отправлял домой, чтобы не светиться), сменяя клуб за клубом, пьют нон-стоп и ловят приключения на жопу, от поебаться до раздачи пиздюлей, пока не сваляться без чувств. Конечно, это было туповато, раз от разу, но они с Седым делали для Артура скидку. Только с ними, друзьями студенческой поры, он мог расслабиться по полной, все остальное время оставаясь закрытым человеком в бронированном футляре. А придумать оригинальный фортель, у него никогда не доставало времени, душил бизнес. Выкроит два дня и с головою в омут. Они с Седым порою ржали:
- Артурка, смени пластинку. Твой пьяный мастурбирующий плач по ушедшей юности, заебал похлеще «Отеля Калифорния»… Мы уже все клубы отполировали, скоро нас нигде пускать не будут, везде уже нас знают и помнят нехорошим словом…
Артур только пьяно ухмылялся.

О Седом следует сказать отдельно, ибо его жизнь напоминала голливудский лубок, наглядно иллюстрирующий этап «первоначального накопления капитала» в России. Родился он в Сургуте. Там же окончил техникум. На заре перестройки с тремя друзьями детства организовал кооператив. На чем-то они круто поднялись. Артем не знал подробностей, но подозревал, что это было производство паяльников и утюгов для нарождающихся капиталистов. Потом они перебрались в Москву и открыли фирму «Парамон», в уставе которой было забито все, от копания картошки до полетов на околоземную орбиту. На деле ж занимаясь контрабандой цветных металлов через Прибалтику на Запад. Денег были мешки и вагонетка из барсеток, проблема была лишь с их конвертацией в прихоти, так как желаний и фантазии было явно меньше денег. Но мечтой Седого всегда была кинокомпания «Парамон-филмз» и продюсирование фильмов. На этой почве он и познакомился с Артуром, что никогда не забывал о своей страсти. Они уже почти договорились о первом совместном проекте с приглашенным режиссером, как в жизни Седого началась не просто черная полоса, а обвал, сравнимый с землетрясением. Кому-то он с друзьями перешел дорогу и их по-простому, без затей, как это было в те лихие времена, тупо заказали. Когда он ехал с поминок уже второго друга, убитого за неделю, пьяным, своротил столб, врезавшись в него на скорости под двести на своем «Порше», других машин он никогда не признавал. Но чудом выжил. Пока лежал в коме в реанимации, третий друг сбежал в Испанию, но его грохнули и там. Седого не то, что пожалели, просто решили, сам помрет. Когда же через полгода он вышел из комы, к нему в больничку пришел человечек с одним условием: хуй с тобой, живи, но все бабло с таких-то и таких счетов, переведешь на этот. Выбора не было. Седой отдал все деньги. Жена сбежала еще раньше, не дождавшись его возвращенья с того света. С той поры Седой и стал седым и еще год залечивал последствия аварии. Потом ушел на дно и несколько лет мутил мелкие дела, практически не выходя из дома. Иногда даже бомбил по вечерам, когда совсем уж припекало, на старенькой гремящей «Джете». Именно в этот период они и сошлись с Артемом, став даже большими друзьями, чем Седой с Артуром. Седой у Артема вызывал неподдельное уважение. В этом крепком человеке с невозмутимою улыбкой и остроумными мозгами, чувствовалась надёга. Жизнь его поковеркала, но не сломала. В 97-м он по протекции родственника устроился работать на таможню и за год сделал там карьеру, став начальником какой-то службы. Снова ездил на «Порше», пах дорогим парфюмом и носил костюмы «Hugo Boss». Но та бесшабашная искринка, что светилась в его глазах в пору их юности, навсегда ушла.

- Ты слышал новость? – спрашивал его Седой.
Они сидели в баре «Армадилло» на Варварке в ожидании Артура.
- ???
- Артур закрывает бизнес.
- Чего, чего?!
- Все, нах. Поиграли в капиталистов и будя… Уволил всех сотрудников. Продает все склады, офисы, вплоть до оргтехники.
- Что, накупил бранзулеток и через румынскую границу в Рио-де-Жанейро?
- Ага, в белых штанах… Не знаю. Сейчас приедет, спросим.
- То-то, думаю, что это он в последний месяц откровенно забухал. Звонит мне уже с утра в офис, приезжай в «Беллс», я с блядьми скучаю… Ничего, ведь толком, как обычно, не расскажет. Но верится с трудом.
- Я думаю, он никак остыть не может, что его так опустили. Он с той заварухи, так и не восстановил свои позиции. А ползать на карачках после того, как ходил, высоко задрав голову, ох, как тяжело...
Тут с Седым нельзя было поспорить. Он это прошел.
- А с другой стороны посмотреть, кубышку он свою забил туго. – предположил Артем -Можно и на пенсию, и в санаторий на Багамы, как ветеран капиталистического труда…
- Чего гадать-то... Вот и сам.

В конце зала появился Артурчик, маленький, толстый, взьерошенный как пятиклассник, в барской шубе из соболя и чернобурки.
- Савва Морозов из цирка лилипутов – сьязвил Седой.
Через полчаса они уже бухали обожаемое Артуром виски «Grants».
- Ну что, колись, с какого перепугу ты закрываешь бизнес? – не вытерпел, наконец, Артем.
- А что уже разведка донесла? – сощурился Артур, глянув на Седого.
- Дык, слухом земля… Не томи…
Артур почесал небритый подбородок, ухмыляясь. Чувствовалось по хитрым и довольным глазам, что его самого распирает.
- Всё, мужики. Кончился бизнесмен Артур Багиров, светлая ему память… Начался, даст Бог, кинорежиссер Артур Багиров. Я поступил на коммерческие курсы режиссуры ВГИКа. К Хуциеву. Хотел еще год назад к Соловьеву, да не прошел. А здесь сработало. Вчера был на последнем собеседовании, теперь могу расслабиться, я принят.
Артур торжествующе оглядел их, наслаждаясь реакцией. Артем был поражен. Седой спокоен.
- Это ты Хуциеву свой «Замок» по Кафке показал? – спросил Седой.
Артур утвердительно кивнул:
- Его и не только.
- Как это у него заворот кишок не случился?
- Это у Соловьева случился. А у Хуциева с пищевареньем все нормально. И чо ты, вообще, против моего «Замка» имеешь?
- Нравится. До дрожи и эпилептического припадка.
Артем, казалось, переживал катарсис. Негаданная радость затопила его. Хоть кто-то из их круга занялся любимым делом. Но надо было столько лет жить под прессом бизнеса, исходить потом и кровью растоптанных надежд, чтоб отвоевать себе свободу быть самим собой. Артурчик это заслужил. И заслужил вдвойне, потому как порвать с уже поставленным делом и окунуться в новое, не всякий сможет. Фигня, что этому поспособствовали определенные события извне.
- Артурчик, ты… Ты, бля, перец! – поднял бокал Артем – А ну-ка всем налить! Пьем за тебя! Ты показал нам выход, как писали в школьных сочинениях, из «царства тьмы». И пусть мы твоей дорогой уже не пройдем, но прорыв засчитан! Он будет бередить сердца. Ура, Матросов!
- Давай, пионер, октябрятам всем пример… - поддержал Седой. – Теперь ты можешь до конца жизни снимать свой арт-хаус и класть на полку с чувством глубокого удовлетворения, что эти, суки, кинозрители, один хуй не волокут…
- Ладно, ладно, не завидуй… - лыбился Артур.

К полуночи они порядком убрались, хотя Артем с Седым и тормозили, обоих завтра ждали важные дела. Артурчик же раздухарился на полную катушку, требуя баб, стриптиза и продолжения банкета. Они решили его прогулять.
Было морозно, падал снег, они шли по Красной площади. На ступеньках у Лобного места сидели два бомжа, согреваясь из одной бутылки.
- О! Люди! – неожиданно прозрел Артур.
И, выхватив у Седого бутылку виски, ломанулся к ним общаться. Они попытались его увести, но он яростно отбрыкивался руками и ногами, крича:
- Это мои будущие зрители, это ЛЮДИ! Не мешайте мне общаться с моим народом!
- Сука, в Каннах наобщаешься… - тщетно возражал ему Седой.
- Оставь. Приспичило. – махнул рукой Артем.

Артурчик снял шубу и торжественно водрузил ее на плечи одного из бомжей. Со вторым, обнявшись, по очереди пил из горла вискарь. Бомжи сомлели, называли его «Человеком с большой буквы» и лезли целоваться. Артем с Седым молча наблюдали.

- Выход барина – не вытерпел Седой – после отмены крепостного права… Подать сюда народ, соленых огурцов и водки, буду любить все оптом…
Артурчик не унимался. Обнявши синяков, он раскачивался, проникновенно исполняя песню Утесова: «Дорогиииееее моиииии, москвичи…»
- Пиздец – злился Седой - Пусть они тебе вшей подарят, в порядке культурного обмена… Нет, ты посмотри… Все, Артем, берем этого Феллини и несем, пока он не стал ссаться под себя из солидарности…
Они схватили Артурчика за руки и поволокли. Он взбрыкивал ногами и гундел.
- Шубу забирать? – спросил Артем, оглядываясь.
- Оставь. Не будем лишать человека чувства раскаяния с похмела.
- Да и черт с ней, в самом деле… Завтра весна…

Долгожданная весна, и впрямь, не задержалась. Еще вчера задувало и шел снег, а через два дня уже текли по Москве грязные ручьи и оттаяли собачьи говна. Офис жил своею монотонной жизнью, все знали, что им делать, и мало, что было способно выбить их из колеи.
Единственным событием стал уход Муки. Он таки сдержал свое слово расстаться с Жанной. В нем, несомненно, был администраторский талант руководителя. Словно масон, пользующийся тайными знаками, он легко входил в контакт с начальством всех мастей и уровней. Побухав с кем надо, он получил должность арт-директора в рекламной фирме, что была на три головы выше их. «Арт-диретор – дальтоник» - ржал Тёма: «Это ноу-хау!» Хотя на самом деле, он взгрустнул. Жизнь в офисе с уходом Муки стала совсем пресной. Виделись они все реже, а когда Мишаня перевез семью, тем паче. Каждого засасывала своя среда. В одном не сомневался Тема, что и на новом месте Мука еще не раз удивит сотрудников неожиданными цветовыми решениями и способностью сотворить из любой пьянки психоделию.

В мае Артем решил справить тридцатилетний юбилей. Клубы и ресторы были отвергнуты сразу, как формальный вариант с навязанным сценарием. Отмечать решили в офисе. Собралось человек сорок народа, не считая своих. Он постарался удовлетворить все вкусы. Заготовил два чана с сухим чилийским вином, куда растворил мороженные ягоды, корицу и гвоздику. Не пунш и не крюшон, хрен знает, как назвать, но в итоге компот вышел на славу. Десяток бутылок водки «Финляндия», пиво в жестяных бочонках и шведский стол. На десерт – стакан отменных шишек и кальян с гашишем. Сам первым взял слово:
- Господа и дамы. Друзья и собутыльники. Пользуясь правом именинника, поздравляю сам себя с тем, что вы здесь собрались. Все живы и здоровы, готовы к мелкому разврату и излишествам, а, значит, жизнь нас не сломила, и это хорошо. Предупреждаю, никаких тостов в честь меня. К черту формализм! Просто веселимся. У нас, как видите, обширная программа. Поехали! Гагарин уже там!
Гудели до пяти утра. Описывать нет смысла, в виду типичности событий. Все дошли до нужных и искомых состояний, Артурчик даже решился показать свои черно-белые документальные этюды. Кто-то читал свежие стихи, кто-то уже мирно почивал, кто-то ёбься в туалете. Под занавес нарисовался и Седой, вырвавшись на пять минут с дежурства. И презентовал Артему три грамма кокса.
- Старичок, это 80-ти процентный, чистый, колумбийский. Без бензола, димедрола и прочих «вкусовых добавок». Три дня, как «растоможили». – хмыкнул он - Занюхай юбилей. Давай, я полетел…
Кокаин Артем особо никогда не жаловал. Во-первых, кто трескал в свое время винт, тому кокс – детская присыпка. Во-вторых, никакой эзотерики в нем не было на его взгляд, одна физиологическая вздрючка. И как сказал когда-то Литл Ричардс: «Бог придумал кокаин, чтобы наказать людей, когда они становятся чересчур богаты…», что ему пока что не грозило. Но дареному коню в зубы не смотрят.
К тому времени в офисе осталось семь человек, не считая его самого. Осьминог с Татьяной, Артурчик с очередной подстилкою-моделью, старый приятель Артема Вадик с бывшею женой, с которой он полгода был в разводе и мимолетная приятельница Темы Вика.
- Внимание! – обратился к ним Артем – Всем выжившим в заплыве – бонус! Высморкайтесь, будем нюхать кокаин.
Все заметно оживились. Он начал распечатывать бокс, свернутый из жесткого ватмана. На последнем этапе, когда осталось лишь открыть и пересыпать, бумага неожиданно прогнулась, щелкнув от напряжения. Кокаин взлетел белым облачком вверх и равномерно запорошил диван. Все какое-то время молча смотрели на присыпанную, как сдобная булочка к чаю, офисную мебель.
- Ну и чо ты сделал? – первым очнулся Артурчик.
- Кокаиновый диван. Красиво?
- Это инсталляция?
- Это, блядь, ватман. Я тут ни при чем.
- Ватман, Рабинович… Ладно, давай, лизать. Кто кашлянет, убью.

Минут десять они, сгрудившись, вынюхивали и облизывали диван, прослюнявив пальцами все складки. Диван по идее должен был раз десять кончить от обилья ласк. Сколько бы им в итоге не перепало, накрыло всех с лихвой. Когда они отвалились от него, вместо глаз были черные болты зрачков. Как назло в этот момент напряжно застучали в дверь. Артем пошел разбираться. Оказалось, это охрана здания, кто-то из гостей, уходя, заблевал весь коридор. Договорившись, что поутру придет уборщица и ликвидирует весь срач, он вернулся.
Не было его пять минут, а обстановка кардинально изменилась. Что еще могли изобрести пьяные, обторченные кокаином мужики и бабы, кроме ебли? Не гимнастическую же пирамиду из репертуара комсомольских агитбригад. Татьяна стояла раком в голубеньких трусах и отсасывала у Осьминога. Остальные копошились на диване. Вика, извиняющее улыбаясь, уже дрочила хуй Вадиму, чья бывшая жена вдвоем с моделью обрабатывали пах Артуру, что тянулся волосатыми руками к заду Тани. «Едрит-раскудрит!» - остолбенел Артем. Но после секундной заминки подумал, расстегивая штаны: «Ну, что же… Групповуха на тридцатник, можно сказать, царский подарок, туды его в качель…»
Далее пошел беспощадный трах. Дуэтом, дуплетом, валетом, трио, квартетом и квинтетом, со всеми вытащенными из запасников памяти вариантами и заготовками для мастурбации. С саундтреком из чавкающих, чмокающих и хлюпающих звуков, пока Осьминог не догадался включить Марка Алмонда из подборок Николаши. Они, казалось, остервенели, поскольку кончить под кокаином было невероятно сложно. Первым отстрелялся Артур, напоследок заорав:
- Аллилуйя! Аллилуйя всей немецкой порноиндустрии восьмидесятых! Аминь…
«Даст ист фантастиш!» действительно словно висело в воздухе, сотканное из запахов пота, спермы и женских выделений. Дольше всех завис Артем, когда уже другие раскуривали кальян. Его заклинило. Он лежал на Вике, впившись руками в ее задницу, и потел, как молотобоец. «Блядь!» - уже злился он: «Если сейчас не кончу, можно считать это походом в фитнес-клуб…»
- Я…я…я…тебя…сей…час…пор…вуууууууууууу! – орал он Вике, налегая всем телом.
- Да…р…виииииии…у…у…же….э…..э….э….э….э!!! – хрипела она в ответ, изнемогая.
- АааааААааааААаааа...
- Ну, наконец-то…
Раздались аплодисменты и дружный гогот.
- Гады, гашиша оставьте… - бормотал без сил Артем.
Вика лежала в полуобмороке, раскинув руки и ноги, в ложбинке между ее грудей поблескивала лужица из пота, бритый лобок лоснился.

В двенадцать все разошлись. Была суббота. Артем сидел в трусах на диване и курил, когда пришла уборщица убирать сарай. «Ну, вот…» - отстраненно думал он: «Заочный институт имени Содома и Гоморры. По курсу «свальный грех» можно поставить в зачетку твердую пятерку. И это, блядь, прошли…»
Побаливал распухший хуй, в душе гуляли сквозняки. Кокс еще не отпустил, но уже ныло сердце, и накатывали предчувствия вечернего отходняка.
- Тетя Маша, водку будете? – спросил он их постоянную уборщицу.
- Нет, Темочка. Ты бы оделся, дрожишь весь…
- Да, тетя Маша. А я буду.
Налил стакан. Скривился от запаха и замахнул, разлив по подбородку: «Нажрусь-ка я сегодня до соплей зеленых и поеду в любые ебеня, лишь бы не домой, где меня ждут тоска и яростный бодун. Отсрочим, бля, расплату…»

Уже в начале июня лето полностью вступило в свои права. Когда отгремели первые грозы, Москву накрыли жара и смог. Дышать сразу стало нечем. Из зала, где они работали, бегали в переговорную, чтобы припасть к кондею и отдышаться. Об отпуске не стоило и заикаться, Жанна привела пищевиков, мощную компанию, работавшую почти по всей линейке потребительских продуктов, кроме молочных. Коньком их была рыба, икра и морепродукты, но и остальной ассортимент внушал, от масла и жиров до пищевой жести, из которой делали консервы. Артем просто поселился в офисе. Наняли еще двух менеджеров и третьего дизайнера. Коллектив теперь состоял из семнадцати человек, и все это были бабы, исключая курьера и водителя. В офисе же постоянно сидели только два мужика, Тема и Николя. Вернее сказать, полтора. «Обложили» - негодовал Артем: «И на хуй некого послать, не то чтобы нажраться… Да и когда? Так, глядишь, встану на путь исправленья…»

Однажды, возвращаясь домой поздней ночью, он нос к носу столкнулся на Рождественском бульваре с Циркачом.
- Твою мать! Да ты живой?!
- Нет, я умер. – Циркач был серьезен – Это клон.
Обнялись. Не виделись они лет пять, с той поры, как Тема завязал торчать. Циркач был его наркодилер, что не мешало им приятельствовать в те года. Вопрос Темы был не случаен, когда они расстались, жизнь Циркача висела на одном тонком волоске. Он происходил из старинной московской цирковой династии, и даже сам успел в последние советские года поработать клоуном-эксцентриком в цирке на Вернадского. Потом уехал жить на два года в Прагу, где у него были родственники. Там подсел на разные мистические культы, начитался Кастанеды и перепробовал все доступные наркотики, обзаведясь обширными связями в той среде. В Москву вернулся в девяностом и начал тусовать по открывающимся клубам, как музыкальный промоутер, приглашая из Европы различных электронщиков и пропагандируя первые рейв-пати. Параллельно торговал марками и кокаином, став одним из первых продвинутых клубных дилеров Москвы. Купался в деньгах, бабах и крутых знакомых. Раз в месяц в Москву приходил железнодорожный контейнер из Праги, доверху набитый секонд-хэндом, на фирму-однодневку. Выждав пару дней, и убедившись, что к контейнеру нет повышенного интереса, Циркач забирал из недр тряпья два кирпича кристаллизованного кокса и рулоны марок. Одежду оптом перепродавал в расплодившиеся сэконд-хэнды по Москве. И сам охуевал от мексикано-сериальной простоты сюжета. Но не смог соблюсти главную заповедь всех наркодилеров, не торчать на том, что продаешь. И через два года довел себя до критического состоянья, вкатывая по вене раствор кокса через каждые три-четыре часа. По другому его уже не торкало, а отходняк был постоянным. Внешне он стал тенью былого человека. В конце концов, соорудил себе в ванной лежак из проволоки и досок, и как якобинец-революционер Марат, проводил большую часть суток в воде, потому что ни стоять, ни сидеть, ни лежать уже не мог, его трясло и замыкало, только в относительной невесомости организм еще справлялся с абстиненцией. Проторчал со свитой прилипал добрую часть товара и вынужден был продать автомобиль и два японских мотоцикла, чтобы покрыть недостачу. Большинство знакомых заочно уже вычеркнуло его из списка живых.
Потом Тема соскочил и окончание истории не ведал. Кто-то ему говорил, что Циркач выжил и завязал, кто-то, что он умер, кто-то, что его убили за долги, поскольку он пропал из вида.

- Ну, что ты, где ты? Как ты слез-то, ты ж тогда…
- Не спрашивай – резко отрубил Циркач – Я не помню. Говорю же, умер. И память стер. Выжил. Как-то.
- Понятно. А сейчас?
- Нормально. Не пылю. Студия у меня домашняя. Помогаю разным начинающим ребятам писаться. Там-сям немножко звукорежиссером подрабатываю. Ну, шмаль курю, конечно. А так в завязке. Хотя…
Циркач посмотрел испытывающе на Артема.
- Наверное, судьба, что тебя встретил. Бабёшка одна знакомая приехала из Лос-Анджелеса в отпуск. Привезла шульгинских «два-си-би»…
- Что за «шульгинские»?
- Ну, ты валенок. Если б не знал тебя раньше, решил бы, что квадрат.
- Да, ладно, не гони. Что за фрукты?
- Обьясняю. Александр Шульгин, русский, но родился в Штатах. Доктор химических наук, работал на «Дюпон», кучу патентов, грантов. Но всю жизнь в домашней лаборатории синтезировал психотропные препараты, считая их панацеей для цивилизации невротиков и психопатов. Один из столпов психоделической революции шестидесятых, вместе с Тимоти Лири и Теренсом Маккеной, не считая там всяких популяризаторов вроде Кена Кизи и «Гретфул Дед»…
- Короче, Склифосовский…
- Короче, оставил после себя две книги. Одна – мемуары. Вторая – химические формулы открытых им и проверенных на себе веществ.
- И что есть, как ты там сказал, «два-си-би»?
- Вытяжка из мескалина, уже очищенная от токсических веществ. С мескалином, как с грибами, сначала тебя корежит от отравленья, пока не накрывает. А здесь сразу. Я уже попробовал. Хочу еще, но скопом, сам же знаешь, «отрядом» выносит круче. Будешь?
- Мммм… Как-то я уже закончил выступленья в большом спорте…
- Ты мне это говоришь? Мы оба ходили за линию фронта и едва вернулись. Но здесь стрема нет. Делают бывшие хиппы в частной лаборатории, строго, как папа завещал. Говорю же, пробовал. Дурак будешь, если пропустишь. Да и как тут заторчать, она привезла немного, только для своих.
- Допустим. А кого еще планировал?
- Ящика помнишь?
- Ну, да… Он до сих пор на телевидении?
- Да, на третьей кнопке. Правда, в кадр уже не лезет. Больше руководит. И Марата, он сейчас крупье.
- Бля… Мумии возвращаются. Часть тридесятая…
- Так будешь?
- Ну а то! Тряхнем уж стариной, не зря же, говоришь, судьба…

Через три дня встретились в четырехкомнатной квартире Ящика на Кутузовском. Жена с дитем была спроважена на дачу. Для начала накатили по рюмашке коньяка. Давно не виделись, да и чтобы снять напряг, все же нервяк присутствовал. Это как первый секс, только неизвестность круче. Все люди взрослые и состоявшиеся в своем деле. Ящик телевизионщик, Марат даже не крупье, а администратор зала в крупном столичном казино. Все в свое время прошлись по наркоте, пережили и ушли в дела. И вот, словно вечер памяти, для тех, кому за тридцать. Ветераны психоделической революции начала девяностых. С сединою на висках и блеском в лихорадочных глазах. Не хватало лишь нашивок из использованных баянов и орденов из плюшек гашиша.
- Не бздите – вещал Циркач – Там, короче, есть четкая программа… Да, впрочем, все вы пробки жженые, хули обьяснять. Разберетесь сами. Ставите под шкуру.
Четыре дозы серо-коричневого порошка развели дистиллятом и надули друг другу волдыри под кожей. Через полчаса пошел приход.
Мама дорогая! Напор энергии был столь страшной силы, что Артем чуть не наложил в штаны, вспомнив разом все свои винтовые отходняки. «Попал опять как кур во щи!» - мельком он успел подумать: «Если так плющит, то какая же будет обратка, охуеть…» Слава Богу, что ни на чем нельзя было сосредоточиться, все мысли сдуло, как шелуху в аэродинамической трубе. В мозгах стоял свист, словно он несся на болиде «Формулы 1» по санно-бобслейной трассе с вершины Эвереста. Всех размазало по плоскости, Марат даже упал со стула, сьехав на пол и оставшись там лежать. Так продолжалось неизвестно сколько, потому как время не имело смысла.
Затем, словно преодолев земное тяготенье, он выпал в открытый космос. Это был океан, бездна информации, ни верха, ни низа, ни право-лево, ничего, и сразу ВСЕ… Он был песчинка, атом, плывущий во вселенной смысла, окруженный айсбергами образов, продолжающий по инерции нестись, как к звездам, к мерцающим знанием и истиной архетипам, праобразам, предтечам всего существующего и существовавшего, из которых и сложено их мирозданье… Не слово, а фонема, звук, скрывали за собой неизмеримый обьем информации, стоило лишь на мгновенье прикоснуться к ним. Простая мысль была нагромождением этих необьятных блоков, как Великая китайская стена от Земли до Солнца. Не то, что осознать, обозреть это было невозможно, тем более удержать в себе открывшиеся тайны. Он просто падал, тонул, отчаявшись хоть что-нибудь запомнить, унести с собой в земную оболочку из открывшейся ему великой и опустошительно простой правды, пронзающей все сущее и его, как часть всего... Ничего. Только смотреть до слепоты. Только вкушать, пока есть силы. Быть. Пребывать. Существовать. Купаться в вечности…
В тот самый миг, когда ему почудилось, что он хоть как-то может контролировать сознанье и направлять его на окружающие «формы», мир Истины захлопнулся. Вернулись чувства. Он лежал на кресле, вцепившись в подлокотники. Пальцы побелели от напряжения, и он усильем воли их разжал. Остальные тоже зашевелились. Видимо, Циркач был прав, все шло по плану, общему для всех. Никто не проронил ни слова, настолько было глубоко ошеломленье.

Наступила следующая фаза. Мир оживал вокруг. Предметы потеряли свою материальность, четкие границы, формы. Все текло, сливалось, переходило из одного в другое. Шкаф исходил волнами, растекаясь по паркету и рябью по стене, все плясало и дышало, он сидел на кресле, что водопадом падало на пол, так что, казалось еще секунда, и он брякнется задницей на твердое. Но не было здесь твердого, и не было здесь задницы. Все была одна ЭНЕРГИЯ, что играла сама с собой, лишь на мгновенье притворяясь, что существует РАЗНОЕ. Стоило поднять «как будто руку», совершить простейшее движенье, и поток ее создавал завихрения и водовороты, эхом колебавшее пространство и то, что некогда было стенами. Потом выяснилось, что это можно делать даже мыслью. «Надавил» на стену, поросшую рисунком на обоях как живым плющом, и она пошла волнами, вспучилась и разрослась, перекосив текучий потолок и жидкий пол. Можно было «плыть» в ней, не вставая с места. Можно было «нырнуть» в любой предмет, «растаять» словно сахар в чае, слившись с чем угодно. А можно было ушибиться о свет лампы. Слово надо было вытолкнуть из себя, раздвинув плотные слои кишевшей жизни. Поэтому они обменивались восклицаниями, указывая друг другу: «Посмотри сюда! Ты видишь ЭТО? Видишь?» «Да!»
Потом Циркач расплывчато поднялся и ушел в спальню, оставив после себя долгий «инверсионный» след. Ящик уполз в ванную, где, как потом сказал, два часа играл с водой. Она была, естественно, живой и рассказала ему все тайны от зарождения в маленьком источнике до путешествия в жутком московском водопроводе. И он был сам водой. И подружился с ней. А через нее общался с ее родственниками, живущими в великих реках, океанах и морях, пока Артем с Маратом продолжали наслаждаться серфингом в прибое новых волн энергии.

Прошли часы, и состоянье вновь изменилось. Предметы более иль менее обрели четкость, словно спохватились и вернулись в узаконенные физикою рамки. Правда, если присмотреться, стол состоял из тысячи слоев, а те из кристаллических решеток, в которых жили, мельтеша, мириады атомов, корпускул той же единой энергии, принимая его форму. Просто лабораторная работа, урок элементарной физики – все состоит из энергии, разница лишь в частоте ее волновых колебаний. Наглядно. Осязаемо. Вещественно. Кажется, измени чуток амплитуду колебаний частиц своей руки и она свободно пройдет сквозь древесину, на время слившись с ней. Опять возникло чувство, что опереться не на что, и как это ты до сих пор не провалился до первого этажа, а то и не под землю.

Но циклиться на этом было не с руки. Настала фаза спецэффектов. Артем не понимал, как это можно обьяснить физиологией, но если провести рукой, она расслаивалась на сотни составляющих движение картинок, все фазы продолжали жить в воздухе одномоментно, словно вместо глаз были стробоскопы, а вместо памяти замедленная киносьемка. Круг, начертанный зажженной сигаретой, жил бесконечно долго, можно было отвернуться, забыть, вновь повернуться, а он все еще горит на том же месте. Дым, выпускаемый изо рта, был самостоятельным существом, что жил отрезок вечности, исследуя квартиру, а когда умирал, его пустая оболочка висела, медленно распадаясь на частицы. Можно было провернуться вокруг своей оси и замереть, а комната еще плыла, плыла, покачиваясь, вокруг тебя.
Они опять собрались вместе. Слова по-прежнему не шли, замирая на подступах к сознанью. Обходились междометиями. Бегали как дети, размахивая руками и ногами, чиркали факелами зажигалок, то ржали, то заворожено смотрели. Ящик догадался выйти на балкон. Через секунду все уже сгрудились на нем. Кто-то бросил сигарету, она летела бесконечно долго, огненной дугой и когда ударилась об землю, взметнув сноп ослепительнейших искр, похлеще фейерверка, они зажмурились, стоя на четвертом этаже, настолько было чутко зренье. Редкие машины, проплывающие по Кутузовскому, оставляли трассирующий след из фар и стоп-сигналов, как на фотоснимках с большой выдержкой. Скоро весь проспект был исполосован разноцветными мазками. Фонари пылили кометными хвостами. Думалось, чтоб если б были видны звезды, то на них можно было смотреть только через маску сварщика
- Слово «красота» здесь равносильно пуку – первым выговорился Тема.

Похоже, отпускало. Они прошли на кухню. Медленно возвращалась членораздельная речь. Слова подобно гусеницам вылезали изо рта. Пробудили цветок газа под днищем чайника. Остаточным явленьем плыл линолеум, расслоившись на несколько пластов рисунка, что жили своей жизнью, создавая иллюзию обьема. Так, что невольно задирали ноги, ступая по нему, как на ступени. Марат достал заначку шишек.
- Замиксуем? У меня киргизские.
- Что, это все те же? – удивились все.
- Да, брат до сих пор привозит. Только все реже.
- Давай, давай…
Забили щедро. Но то, что когда-то их валило с ног, показалось легким дуновеньем ветерка. Мескалин проглотил шишки как овсянку. Долго пили чай, смакуя, перебрасываясь тягучими фразами, словно шариком пинг-понга, как если б играли под водой, пока не рассвело…

Закончилось все так же неожиданно, как и началось. Словно могучий космический экспресс, спустив пары, остановился на тихом полустанке и они сошли. Ни ломок, ни малейшего намека на отходняки. Покой. И утренняя свежесть. Ящик глянул на часы:
- Ровно девять. И начали мы в девять. Двенадцать часов, тютелька в тютельку.
- Я ж говорил, тут четкая программа – откликнулся Циркач. – И фазы у всех одни, примерно по три часа на каждый уровень.
- Циркач, спасибо… – искренне поблагодарил Артем – Это было… было… настоящим ПУТЕШЕСТВИЕМ! Как же, суко, не хватает этого отпуска от заебавшей жизни в тисках тупой причинности, сна, не утративши сознанья, провала в истинное БЫТИЕ…
- Ладно, не рассказывай, сами только что оттуда…

Разошлись. Марат отправился пешочком на Фили, а они с Циркачом поймали тачку. Остановился пожилой кавказец на пятёре. Циркач сел впереди, а Тема сзади. Кутузовский окутал густой туман. Было воскресенье, и редкие машины крались сквозь него, включив все фары. Проехали всего-то метров триста, как неожиданно их подрезал красный «Опель», видимо, проспавший поворот. Водила резко тормознул. И через мгновенье смачный, но глухой удар сотряс машину, отбросив ее на несколько метров вперед. Артем со всей мочи ударился затылком о пластик позади сиденья, а потом отлетел вперед. Звучно хрустнули позвонки, и на долю секунды он решил, что сломал шею. Повертел башкой, нет, вроде, все на месте. Циркач чуть не прошиб лбом лобовое, стукнувшись в него руками. Посидели, приходя в себя. Вышли. Багажник был в гармошку, уменьшившись наполовину. Как и капот другого «жигуленка». Водилы уже матерились.
Циркач повернулся к Теме. Он был бледен, как полотно, но спокоен, словно Ленин на червонце.
- Это, Тёма, нас ласково предупредили – без эмоций произнес он. – Что нехуй шариться по тонким мирам без приглашения… Вот так… Пойдем пешком.

Они затопали, не торопясь, в сторону центра. Побаливал затылок, но это нисколько не убавило безбрежного покоя на душе у Темы. Туман рассеивался. Город просыпался.

День уже включил свою программу…