Никита Вашек : Танго обречённых

Никита Вашек
Танго обречённых
роман
Email: zulus333@yandex.ru
Посвящается Эрнесту Хемингуэю – лучшему из немногих.
Почувствовав за спиной холодное дыхание смерти, не пугайся и не спеши молить Бога о спасении. Лучше остановись на мгновение и, вспомнив прошлое, поблагодари судьбу за подаренную тебе некогда любовь…
Глава 1

Небо было бездонным. Бледно-голубое, подёрнутое рваной паутиной белых перистых облаков, оно словно тонуло в холодной синеве океана, сливаясь с ним за ускользающей от взгляда линией горизонта.
Океан был велик. Раскинувшись широко, он заполнял собой всё вокруг. Веял ветерок. Упругие атласные волны уверенно, по-мужски, ласкали трепетную кисею покорно прильнувшего неба. На душе было легко, светло и покойно, и казалось, ничто не сможет нарушить царяшую идиллию.
Но вот, что-то произошло. Внешне, вроде бы, ничего не изменилось. Просто в красивую и плавную мелодию, звучавшую до этого, вкралась протяжная, тревожная нота. Ещё секунда, и всё вокруг пришло в движение. Солнце, недоступное взору прежде, сорвалось с заоблачной выси и, словно пущенный под откос поезд, стремительно покатилось вниз. Ослепительный платиновый диск постепенно становился оранжевым, как спелый марокканский апельсин, а затем огненно-красным, точно расплавленная медь. Темнело на глазах. Линия горизонта, неясная и призрачная вначале, стала ближе и отчётливей. Золотой парчой, обильно обагрённой кровью, она медленно догорала в ярком пламени живописного заката. Океан также изменился - из синего стал чёрным и, лоснясь маслянистым глянцем, уподобился кипящему в котле гудрону. Ночь жадно пожирала день. И именно в тот момент, когда последние лучи заходящего солнца безжалостно пронзили кобальтовый небосвод ядовитыми жёлтыми иглами, в небе появилась небольшая чёрная точка. Точка стремительно приближалась и вскоре уже можно было различить странное существо, бесшумно парящее над тёмной водой.
Нетопырь летел низко, почти касаясь широкими перепончатыми крыльями покатых волн. Его можно было бы принять за обыкновенную летучую мышь, не будь в его больших, налитых кровью глазах пугающего, дьявольского огня. Осталось непонятно, откуда он взялся среди бескрайних океанских просторов, но было совершенно очевидно, что путь ужасного монстра лежал к одинокому острову, к которому вела прямая, как стрела, полоска искрящегося лунного серебра.
Подлетев к острову, о каменное подножье которого разбивались в пену могучие океанские волны, нетопырь взмыл в чёрное, усеянное звёздным хрусталём небо и принялся кружить над экзотическим садом, растущем на пологом склоне отвесной скалы. Он явно что-то искал внизу там, где, утопая в изумрудной траве, стояли укутанные бледным саваном лунного света деревья.
Внезапно громкий крик огласил тёмное ночное небо. Кровь стыла в жилах от пронзительного звука, в котором слились воедино: гордое презрение к смерти, неуёмная жажда жизни и дикая неутолённая страсть. Вслед за этим чудовище сложило крылья и камнем упало вниз. Казалось, ему не миновать смерти при ударе о землю. Но в самый последний момент, когда до рокового столкновения оставались считанные доли секунды, нетопырь расправил широкие крылья и, с шумом проломившись сквозь густую листву, упал на диковинный тропический плод, мирно растущий под сенью надёжной родительской ветви. В следующее мгновение негромкий вожделенный стон нарушил неподвижную тишину уснувшего сада. Опьянённый ароматом молодого сочного плода, который, словно наваждение преследовал его долгие годы, наконец нашёл на другом краю земли, заставил бросить всё и пуститься в опасное путешествие, из которого он уже никогда не вернётся назад, к прежней жизни, ужасный монстр едва не сорвался вниз, но только крепче сомкнул израненные крылья. Было слышно, как в его груди бешено колотится сердце. Нетопырь дышал часто, порывисто. Его горячие ненасытные губы жадно лобзали тонкую, покрытую девственным пухом кожу, упругий, влажный язык проникал в самые потаённые уголки прекрасного юного тела, сильные крылья сжимались всё теснее, не давая свободно дышать, а острые, как бритва, клыки были готовы вонзиться в трепещущую, нежную плоть…

Громкий лай взорвал гулкую тишину раннего утра. Ира вздрогнула и с трудом открыла заспанные глаза. Ветер раскачивал на окне неплотно задёрнутые занавески, сквозь которые внутрь проникали первые и неяркие пока солнечные лучи, но в комнате, где спала девушка, ещё по-прежнему царил серый ночной полумрак. Сладко зевнув, Ира повернулась на другую сторону, закрыла глаза и попыталась восстановить в памяти внезапно прерванный сон. Но как не старалась, так и не смогла ничего припомнить. В голове вертелись лишь размытые, точно незаконченная акварель, и не связанные между собой фрагменты чего-то страшного и завораживающего одновременно, напоминающие лежащие на каменном полу осколки хрустальной вазы, по которым невозможно воссоздать первоначальную форму некогда единого, но теперь разлетевшегося на сотню мелких кусочков сосуда.
Тогда девушка разочарованно вздохнула, плотнее укуталась в одеяло и решила уснуть снова. Ей довольно легко удалось погрузиться в приятную полудрёму, но заснуть по-настоящему крепко мешала какая-то непонятная тяжесть в низу живота. Желая отделаться от странного, непривычного ощущения, девушка машинально сплела длинные стройные ноги и резко напрягла мышцы бёдер и ягодиц. Всё, что случилось вслед за этим, оказалось для неё полной неожиданностью. Томившее девушку напряжение, вместо того, чтобы незаметно спасть, кусочком рафинада растворившись в горячем чае, стало стремительно расти и, в одно мановение ока достигнув апогея, увенчалось потрясающим по новизне и остроте ощущений подростковым оргазмом. Будто мощная снежная лавина, долгое время копившая энергию и казавшаяся застывшей и неподвижной, внезапно пришла в движение, сорвалась с вершины и понеслась вниз, сметая всё на своём пути. Единственное, что успела сделать девушка за краткий миг, отделяющий начало безудержного падения в бездонную пропасть от не менее головокружительного вознесения на небеса – сжать руками красивую упругую грудь. В следующее мгновение горячая волна неведомого прежде наслаждения накрыла её с головой, заставив молодое стройное тело содрогнуться от невыносимого блаженства. Тихий вымученный стон сорвался с нежных девичьих губ и Ира, обессилив, канула в сонное забытьё…
Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Ира окончательно пришла в себя и смогла в полной мере осознать суть произошедшего. Возможно, пронеслась целая вечность, или всего несколько томительно сладостных секунд...
- Что это было? – растерянно спросила она, оправившись от пережитого потрясения, и тут же со смущением в голосе:- Это просто кошмар какой-то…
Девушка поднялась и села на кровати. Она всё никак не могла поверить в реальность произошедшего. Откинув полог одеяла, она деловито запустила руку под ночную сорочку и тщательно ощупала маленькие белые трусики. Тонкая полупрозрачная ткань оказалась пропитанной в промежности тёплой влагой. Посмотрев вниз, Ира убедилась в отсутствии на белье следов крови, после чего поднесла руку к лицу и уловила какой-то странный, незнакомый запах. Запах будоражил обоняние и напоминал аромат спелых абрикосов, засоленных с огурцами в кадушке с парным молоком. Девушка понюхала ещё раз и в следующее мгновение испытала приступ жгучего стыда. Боже мой, какой ужас! - Она вдруг с пронзительной остротой поняла - её пальцы пахнут ПОХОТЬЮ!..
Собачий лай повторился вновь. На этот раз звонче и раскатистее. Девушка встала с кровати, надела шлёпанцы и шаткой походкой не до конца проснувшегося человека подошла к окну. Она по-прежнему испытывала смущение от всего произошедшего, несмотря на то, что настойчиво старалась уверить себя в том, что ничего страшного не случилось – Всё нормально, всё в порядке. В конце концов, что естественно, то не стыдно!.. Нет, это, всё-таки, какой-то кошмар… - и поэтому, желая скорее погасить возникшее чувство неловкости, поспешила переключить внимание на непонятный шум, доносящийся с улицы.
Комната девушки размещалась на втором этаже двухэтажной деревянной дачи. Поэтому из открытого настежь окна ей было хорошо видно небольшую бревенчатую постройку, стоящую чуть на отшибе, в окружении высоких столетних сосен. Когда-то данная постройка служила жилищем для многодетной и дружной семьи колхозников из расположенного неподалёку села. Но время шло, с началом «перестройки» колхоз разорился, село опустело, и однажды ещё крепкий дом разобрали на части и перевезли в дачный посёлок. После этого просторный деревенский дом уменьшился в размерах примерно вдвое – остатки ветхого леса пошли на отопление и дрова для шашлыков, - помолодел и превратился в уютный гостевой домик, в котором нередко останавливались родственники и друзья владельцев дачи, стремящиеся к уединению и предпочитающие, как говорится, жить поближе к природе.
Этим утром на дощатых ступенях крыльца гостевого домика сидел мужчина. Из одежды на нём имелись лишь синие спортивные шорты и светлые носки. В руках мужчина держал кроссовку и не спеша распутывал узлы на шнурках. Определить точно возраст этого человека было не просто. Ему одинаково легко можно было дать как двадцать пять так и все тридцать семь лет. Принять окончательное решение мешало разительное несоответствие мускулистой, подтянутой, по-юношески гибкой фигуры и красивого мужественного лица, изрезанного глубокими морщинами. Короткостриженные и некогда чёрные, как смоль, волосы теперь припорошило лёгкой сединой, что в купе с ровным южным загаром очень шло сидящему на крыльце человеку, но также не внушало уверенности относительно его истинного возраста.
Мужчина находился во дворе не один. Рядом с крыльцом резвился соседский щенок Боцман. Внешний вид толстого, как пивной бочонок, и косматого, точно линяющий по весне песец, полугодка однозначно свидетельствовал о состоявшейся некогда романтической встрече городского породистого колли и простой местной дворняжки. Щенок считался в посёлке всеобщим любимцем, и поэтому никого не боялся и на любом участке чувствовал себя уверенно, как дома.
Боцман вертелся перед мужчиной, будто заводной. Он во что бы то ни стало стремился завладеть оставленной без присмотра обувью. После очередной неудачной попытки приблизиться к заветной цели на расстояние решающего броска щенок трусливо отскакивал в сторону, недовольно рычал, ощетинившись и широко расставив короткие, толстые лапы, и скалил маленькие острые клыки. Примерно через минуту, которая была необходима Боцману для того, чтобы убедиться в том, что ему ничто не угрожает и можно спокойно продолжать увлекательную охоту на редкого, невиданного зверя со множеством глаз-дырочек, огромным носом и страшными длинными усищами – может в этот раз, если попробовать зайти с другой стороны, мне повезёт и я смогу незаметно подкрасться и запустить в него свои острые зубы, - думал щенок. - Вот мама обрадуется. Это вам не какая-нибудь дохлая крыса, которую я приволок домой третьего дня и которую мама, брезгливо взяв за хвост, оттащила подальше от нашей конуры и выкинула на компостную кучу, где ею тут же занялись вездесущие и наглые вороны, а настоящая, ценная добыча… - налёт повторялся вновь.
Мужчина занимался своим делом и почти не обращал внимания на резвящегося щенка. Впрочем, время от времени он успевал подловить зазевавшегося Боцмана и ловко валил того на землю неуловимым движением руки. Последний, как правило, не успевал среагировать на внезапную атаку и понять, что произошло, и, лёжа на спине с неуклюже задранными вверх лапами, несколько секунд ошарашено смотрел широко открытыми глазами на перевёрнутого с ног на голову оппонента. После чего, опомнившись, суматошно переворачивался на лапы и испуганно отскакивал в сторону…
Щенок пребывал в восторге от затеянной игры. Он зло рычал, радостно вилял коротким пушистым хвостом, и иногда, заходясь от переполняющих его нежную собачью душу чувств, начинал громко, заливисто лаять.
Наконец, мужчина закончил экипировку, спустился с крыльца и, легко пружиня сильными ногами, побежал к калитке на заднем дворе, за которой начинался сосновый лес. Боцман проводил убежавшего взглядом, какое-то время постоял в задумчивости, словно решая что-то, после чего весело тявкнул и устремился вслед за мужчиной. Вскоре оба скрылись из виду.
Всё это время девушка неподвижно стояла у окна, укрывшись за тонкой, колышущейся на ветру занавеской.
- Так он, к тому же, ещё и спортсмен… - задумчиво сказала она после того, как мужчина исчез за поворотом. Только сейчас Ира почувствовала, что замёрзла. Энергично потирая ладонями голые плечи и торопливо, словно катясь на лыжах, перебирая длинными стройными ногами в шлёпанцах, она вернулась в постель, укуталась в тёплое одеяло и уже через минуту спала крепким здоровым сном. Между тем осталось непонятно, чего было больше в словах девушки, адресованных убежавшему на пробежку мужчине: искреннего удивления или холодной, надменной иронии, свойственной многим молодым людям…

Глава 2

Ещё две недели назад Ира Ростовцева понятия не имела о том, что где-то на земле живёт человек по имени Олег Крутояров. Впрочем, это известие могло бы оставить юную шестнадцатилетнюю девушку равнодушной – действительно, мало ли на планете живёт людей - миллиарды! - не узнай она одновременно, что этот совершенно незнакомый мужчина её крёстный отец.
Новость о много лет пропадавшем неизвестно где и вдруг появившемся родственнике свалилась на Иру неожиданно, как снег на голову. Девушка оказалась застигнутой врасплох и не в шутку заинтригованной. И на то имелись свои веские основания. Ведь она прекрасно знала о том, что её крестили в раннем младенчестве. Никто и никогда от неё этого не скрывал. Более того, её нательный крестик – изящное золотое украшение кустарного производства, купленное некогда с рук у подозрительной личности цыганской внешности в тёмной подворотне в районе площади трёх вокзалов и, как теперь выяснилось, подаренное ей в день крещения этим самым крёстным отцом, - всё эти годы лежал в деревянной шкатулке рядом с завёрнутой в пожелтевший тетрадный листок прядью её первых волос, и, несмотря на то, что в последнее время в резном ларце появились не менее красивые и ценные ювелирные изделия, по-прежнему оставался её главным богатством.
Тогда, шестнадцать лет назад, на проведении обряда настояли её бабушки. Рождённые в начале века и воспитанные в лучших традициях дореволюционной русской интеллигенции, которые ныне, к сожалению, почти полностью утрачены, они хоть и приняли новый строй, но остались далёки от идеалов воинствующего атеизма, провозглашённого коммунистами в качестве официальной идеологии. Во времена советской власти было не принято выставлять напоказ отношение к религии - при том, что многие люди продолжали искренне верить в Бога и тайком посещать церковь, - поэтому крещение было решено провести скромно, в тесном кругу родственников и близких друзей, в небольшом подмосковном храме. Естественно, Ира не помнила и не могла помнить самой церемонии – торжественную, гулкую тишину просторного сводчатого зала, щедро украшенного настенной и потолочной росписью, позолотой и отрешёнными от всего мирского, словно смотрящими сквозь человека ликами святых, озарёнными мерцающими в полумраке жёлтыми огоньками потрескивающих зажжённых свечей, где перед высоким резным иконостасом столпилась группа прилично одетых, интеллигентных людей с младенцем на руках, послушно выполняющих указания молодого, розовощёкого, пузатого, бородатого священника… - поскольку в тот момент ей было всего несколько месяцев от роду, но зато после этого её крёстная мать всегда находилась где-то рядом и за прошедшие годы успела стать полноправным членом семьи. Тем удивительнее показалось девушке то, что за всё эти годы она никогда и ничего не слышала о своём крёстном отце – человеке, первым принявшим её на руки после купания в прохладной церковной купели.
Всё началось в погожий летний день, когда в загородный дом Ростовцевых приехала Жанна Безуглова – роскошная тридцатипятилетняя блондинка с великолепной фигурой и огромными голубыми глазами, в которых ни на секунду не угасал огонёк здорового юношеского авантюризма, и, по совместительству, Ирина крёстная мать.
Как всегда эффектно, с пронзительным рёвом двигателя, визгом тормозов и лёгким заносом, неизменно вызывавшим прилив адреналина в крови у Ириного отца, автомобиль которого стоял тут же, на площадке перед домом, припарковав свой маленький жёлтый «фиат», Жанна вышла из машины, осторожно, кончиками пальцев, стараясь не испачкать в дорожной пыли нежные, холёные руки и элегантный розовый костюм от «Валентино», хлопнула дверцей и грациозной походкой, достойной самой Мэрилин Монро, направилась к крыльцу, на ступеньках которого её уже поджидали хозяева дачи, успевшие догадаться о приезде старинной студенческой подруги по характерному шуму, который вкупе с лёгким ароматом духов от «Шанель» сопровождал последнюю всегда и везде.
В этот вечер обычно и без того всегда чрезвычайно энергичная и подвижная Жанна – казалось, внутри этой маленькой женщины был спрятан пресловутый вечный двигатель, который на протяжении многих столетий тщетно пытались создать величайшие научные умы в засекреченных лабораториях и никому неизвестные изобретатели-самоучки в простой городской квартире или покосившемся от времени деревенском сарае, и который ни на минуту не позволял ей остановиться и расслабиться. Даже во сне она не изменяла привычному ритму жизни и, помимо вздрагиваний и метания в постели, что нормально и знакомо всем людям, порой начинала громко смеяться или разговаривать в полный голос. Чем не раз пугала лежащих рядом с ней мужчин, которые на утро с умилением рассказывали о том, как посреди ночи с присущим ей жаром она доказывала невидимому оппоненту, что синий – это ужасно… вы с ума сошли!.. только розовый или, в крайнем случае, салатовый… - выглядела взволнованной, как никогда.
- Вы не представляете… вы не поверите… вы ни за что не догадаетесь, кого я встретила сегодня утром!.. – начала говорить Жанна, ещё шагая по дорожке, ведущей к дому. Молодая женщина была настолько поглощена собственными мыслями, что забыла поздороваться и совершить только вошедший к тому времени в моду в богемной среде обряд приветствия с лёгкими объятиями и церемониальными поцелуями в щёку. Появление данного обряда, пусть даже беззастенчиво скопированного с Запада – традиционного русского крепкого мужского рукопожатия и лёгкого поклона изящной женской головки – где вы, бравые гусары и благородные девы? - современным светским львам и львицам, видимо, недостаточно. Им непременно нужно кому-то подражать и вместо родного, вкусного, живого кваса пить заграничную синтетическую колу… - тем не менее, свидетельствовало об определённом прогрессе в развитии общества в постперестроечной России. Если принять во внимание широко распространенные в советскую эпоху вульгарные поцелуи взасос между мужчинами. В основном между коммунистическими партийными функционерами, которые не стеснялись делать это прилюдно, перед объективами фото и кинокамер. Благо, на подобное нынче не всякий отважится...
Владельцы дачи, памятуя о неукротимом темпераменте подруги, остановить которую, если только та начинала говорить о чём-то с увлечением, на практике не представлялось никакой возможности, не отважились прервать молодую женщину. Заботливо, по-хозяйски, взяв Жанну под руки, они проводили последнюю в дом, предвкушая услышать очередную сенсацию, о которой, естественно, пока никто и ничего не знал. И молодая женщина полностью оправдала возложенные на неё надежды. Едва оказавшись на просторной застеклённой веранде, выполнявшей в доме одновременно роль гостиной и столовой, Жанна буквально обрушила на друзей свою потрясающую новость.
Из торопливого и, по причине сильного волнения рассказчика, немного путанного повествования следовало, что утром Жанна заехала по служебным делам в московский офис крупного английского издательства. Молодая женщина бывала в этом месте довольно часто. Тем более, что главный редактор был её близким другом. Поэтому не застав на месте секретаря, Жанна, приличия ради, пару раз постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, уверенно вошла в хорошо знакомый ей кабинет.
Дэвид Уорд, так звали редактора, был в кабинете не один. Подтянутый пятидесятилетний англичанин в элегантном тёмно-синем костюме в тонкую белую полоску, белоснежной сорочке с блестящими запонками и роскошном шёлковом галстуке, удачно подобранном в тон костюму и украшенном стильной золотой заколкой, сидел за рабочим столом и беседовал с мужчиной, расположившимся в чёрном кожаном кресле. Если консервативный до мозга костей, как большинство англичан, Дэвид Уорд придерживался в одежде строгого делового стиля, с нарочитой склонностью к утончённому лондонскому дендизму, то его гость, похоже, отдавал предпочтение более демократичному - спортивному направлению. На мужчине были потёртые голубые джинсы – фирменные, не какая-нибудь дешёвка с вещевого рынка, - с одного взгляда определила знающая толк в одежде молодая женщина, - светлая, цвета слоновой кости рубашка, расстёгнутая настолько, что можно было видеть загорелую мускулистую грудь, мягкий серый пиджак с замшевыми вставками на локтях и маленьким по-пижонски приподнятым воротником - творческая личность, не из наших, скорее всего - иностранец, - высокие чёрные носки – мужчина сидел, вальяжно закинув ногу на ногу, - и – тоже стоят немалых денег, - узкие модельные туфли.
Увидев, что редактор в кабинете не один, Жанна испытала чувство неловкости. В силу природного взрывного темперамента – воистину, этой женщине следовало родиться не в занесённой снегом России, где живут суровые, сдержанные люди, а на залитом ласковым южным солнцем Апеннинском полуострове, чтобы сводить с ума знойных итальянских мужчин и по ночам через открытое настежь окно оглашать стонами узкие, мощённые улицы спящей столицы древнего мира… - да и профессия журналиста ко многому обязывала – пока будешь ждать и гадать, всё давно закончится, - она привыкла всегда и всюду врываться без приглашения, но при этом вовсе не желала прослыть грубым, невоспитанным человеком. Тем более, что таковой не являлась. Поэтому одарив ослепительной улыбкой смолкнувших на полуслове и вопросительно посмотревших в её сторону собеседников, молодая женщина вежливо извинилась за внезапное вторжение, причём, сделала это на довольно приличном английском языке, и уже собиралась выйти в приёмную, чтобы дождаться аудиенции на уютном кожаном диванчике, но владелец кабинета её остановил.
Всё дело в том, что Дэвид Уорд уже давно, настойчиво и без особого успеха ухаживал за Жанной. Постоянные неудачи, когда все осторожные попытки перевести простые, дружеские отношения на новый качественный уровень сводилось к невинным встречам в общественных местах, ничуть не остудили и только распаляли пыл пожилого ловеласа, который свято верил в свою удачу и упорно продолжал приглашать молодую женщину в дорогие рестораны, театры, на выставки и всевозможные светские мероприятия. Поэтому внезапное появление в его рабочем кабинете неприступной красавицы доставило редактору истинную радость. Седовласый англичанин с поразительной для его солидного возраста лёгкостью и наигранной грацией в движениях, словно находился не в офисе в центре Москвы, а снимался где-нибудь в Версале, в костюмированном фильме о жизни французской аристократии времён Людовика 14, разве что реверанс не сделал, поднялся из-за стола, подошёл к молодой женщине, галантно поцеловал великодушно пожалованную руку и негромким приятным голосом представил ей своего гостя. Дэвид Уорд прекрасно понимал, что делает, поскольку для любого журналиста подобная встреча могла стать настоящим подарком.
Прозвучавшее имя заставило Жанну застыть на месте и почувствовать приятную нервную дрожь в роскошном, стройном теле. Подобное ощущение, граничащее с чем-то очень интимным и почти неприличным, молодая женщина испытывала исключительно в предвкушении большой, настоящей сенсации, и ни один мужчина на свете, по крайней мере, из числа тех, с кем она была когда-либо близка, и которых, кстати, было совсем не так немного, как можно было бы предположить, учитывая, что она молода, красива и не замужем, не мог заставить её пережить нечто похожее… За последние годы Жанна успела поработать во многих модных глянцевых журналах, один гламурнее и престижнее другого, где неизменно вела рубрику культурных и светских новостей. Поэтому ей прекрасно было известно о том, что Иван Рашин - именно это имя, предварительно сделав многозначительную паузу, произнёс Дэвид Уорд, - считается одним из лучших современных русских писателей. Причём, что немаловажно, настоящим писателем, а не каким-нибудь умело раздутым предприимчивыми издателями и ничего не значащим «мыльным пузырём» или, если угодно, так называемым, «проектом», от чего, впрочем, суть дела не меняется, которых развелось предостаточно в постперестроечной России, страдающей тяжким недугом стяжательства, раковой опухолью проникшем во все сферы жизни, в том числе в культуру и, в частности, в литературу. Его книги издавались по всему миру огромными тиражами, а сценарии остросюжетных приключенческих фильмов, ко всему прочему, не лишённых глубокого нравственного смысла, покупались маститыми западными продюсерами, как говорится, ещё «на корню». Но самым интересным во всей этой истории было то, что о человеке по имени Иван Рашин никто толком ничего не знал. Про него ходили разные слухи. Кто-то говорил, что он постоянно живёт в США, кто-то утверждал, что у него дом то ли во Франции, то ли в Швейцарии, а кто-то и вовсе клялся, что видел его в Москве в компании молодой, но уже довольно известной американской актрисы… Все говорили, но никто не мог подтвердить слова чем-то конкретным. Наверняка об этом человеке было известно только одно - он старательно избегал какой-либо личной популярности, никогда не давал интервью и даже издающиеся книги выходили в свет без портрета автора на обложке.
Поэтому нетрудно догадаться, какие именно чувства испытала Жанна Безуглова - опытный, матёрый журналист, когда ей навстречу из кожаного кресла поднялся сам Иван Рашин. С замиранием сердца молодая женщина посмотрела на высокого широкоплечего мужчину и едва не вздрогнула – таким до боли знакомым показалось ей лицо последнего.
Пока Дэвид Уорд всё тем же неторопливым, многозначительным тоном повествовал ей о том, кто такой Иван Рашин – тоже мне, нашёл кого просвещать, - усмехнулась про себя молодая женщина, - Жанна вежливо кивала, приветливо улыбалась и лихорадочно пыталась вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах она могла видеть этого красивого загорелого мужчину с проницательным взглядом умных карих глаз и чёрными, подернутыми ранней сединой волосами. Возможно, она ещё долго тщетно терзала бы свою цепкую профессиональную память, судорожно перебирая в голове модные показы, кинофестивали, презентации, элитные ночные клубы и заграничные курорты… , на которых ей давилось побывать в последнее время, если бы «знакомый» незнакомец, который, похоже, успел вдоволь насладиться возникшим замешательством, неожиданно сам не пришёл ей на помощь.
- Ну, здравствуй, кума, - сказал он, одарив Жанну радушной улыбкой. – А ты совсем не изменилась: всё та же «Термоядерная Мальвина!»…
Жанну точно молния ударила. Она вдруг узнала в стоящем перед ней мужчине своего однокурсника по учёбе на Факультете журналистики МГУ. Только один человек на свете, только Олег Крутояров умел разговаривать с ней, писаной красавицей, способной свести с ума любого, таким ласковым и одновременно насмешливым тоном, неизменно заставляя краснеть и чувствовать себя неуверенно. Прошло немало лет после того, как они виделись в последний раз, но во внешности этого теперь уже совсем взрослого мужчины, в его взгляде, жестах и манере произносить слова по-прежнему осталось нечто такое, от чего в груди всякой молодой незамужней женщины сладко замирало сердце…
- Вы представляете, оказывается Олег жив!.. - воскликнула Жанна, закончив свой короткий, эмоциональный рассказ. После чего устало откинулась на мягкие подушки старого дивана, в ожидании ответной реакции. И последняя не заставила себя долго ждать.
Прозвучавшее имя, словно зажжённая спичка, по осени поднесённая к лежащим в камине старым, пересушенным, покрытым пылью дровам, мгновенно воспламенило в гостиной костёр жарких воспоминаний. Воспоминаний о прекрасной, не знающей горя и печали юности, когда можно мечтать и смело заглядывать вперёд, когда нет ничего невозможного и жизнь представляется простой и приятной штукой, о весёлой студенческой жизни, когда дни и ночи мелькают в сумасшедшем водовороте занятий, экзаменов, пьянок, гулянок и невероятных открытий и так легко встретить новых и совсем не страшно потерять старых друзей, о глупости и наивности, полученных в подарок от детства в качестве довеска к железному здоровью и светлой голове, и о первом настоящем чувстве, оставившем в душе неизгладимый след… - о всём том, во что сейчас так трудно поверить, словно это произошло не с ними, а с кем-то другим, о том, чем все они когда-то дышали и не могли надышаться, и что ушло навсегда…
Жанна уехала на следующий день, но разговоры о времени, проведённом в университете, и об Олеге Крутоярове, в частности, не смолкали в семье Ростовцевых целую неделю.
Рассказы родителей, в которых те с упоением вспоминали всё н