ТочкаТире : Туман…

- Ну, наконец-то очнулась! – услышала она над собой недовольный утробный голос. Эта фраза адресовалась ей, а дальше бормотанием просто в воздух пошла констатация факта – Да-а, значит, три дня уже прошло, заработался я что-то, счет дням по вновь прибывшим веду…
Она с трудом перевела себя в сидячее положение. Смысл услышанного не задевал. В голове перекатывались горячие сгустки, так что лучше было сидеть неподвижно, постепенно приводя мысли в порядок. Сгустки медленно разжижались. В мозгу начали всплывать и склеиваться обрывки воспоминаний.

Он достал ее своей ревностью, а она тогда выпила немного лишнего. И зачем она кокетничала то с одним, то с другим? Ведь знала же, что это злит его. Только в этот раз он не стал выяснять отношений, а просто ушел с той вульгарной блондинкой с соседнего столика, а ей пожелал приятного вечера.
И вот стоит она на крыше своей шестнадцатиэтажки, тушь растеклась по лицу черными змеями. От злости и спиртного ее тошнит. Ее никто не видит. Во-первых, люди вообще редко стали смотреть вверх. А во-вторых, шел дождь и был субботний вечер. Если кто и возвращался домой в это время, то совершал это короткими перебежками с прыжками через лужи с одной заветной целью – быстро нырнуть в теплое сухое парадное. Так что любопытные взгляды не смущали ее. Была полная свобода вдоволь нарыдаться и сделать шаг вперед.
Лететь приятно – это она помнит точно. Еще успела подумать тогда, что ведьмы не летают на метлах, как все привыкли считать, – сказки это все… Зачем? Лететь вот так, в свободном падении широко раскинув руки, так приятно. Тебя обволакивает воздушной легкостью, в низу живота разливается прохлада, волосы треплет жадный ветер. Ее волосы, наверное, сейчас похожи на языки пламени, полыхающего в воздухе. Она была из тех красивых рыжих женщин с тонкой белой кожей, о которых избито, но с восторгом говорят «рыжая бестия». Она улыбнулась: красиво я подумала о своих волосах, ну, насчет пламени. Да, так вот, ведьмы… Черт, не успею уже ничего подумать – к ведьмам так быстро не приближается мокрый асфальт…

- Может, встанешь и подойдешь наконец? – тот же недовольный утробный голос возвращал ее в реальность. В ее голове наступило полное просветление или даже, скорее, полная пустота. Она огляделась. Не заметив вокруг себя ничего, кроме пустой темноты, встала. Фразы, произнесенные голосом вначале, постепенно обрели хоть какие-то смутные очертания в мозге: очнулась… три дня прошло… Кто он? Воображение штамповано нарисовало дряхлого злобного старика, который сейчас начнет поучать ее чему-то – такая у них, стариков, привычка. Вот ведь вляпалась – только не это! Терпеть не могу навязчивых наставлений и тем более… ну, только не сейчас.
Голос настойчиво и недовольно подозвал ее к себе – куда-то к противоположной стене. Глаза постепенно привыкали к темноте. Теперь она уже почти отчетливо видела небольшую квадратную комнату, которая была абсолютно пустой. Хотя нет, не абсолютно – у противоположной стены стоял обладатель неприятного голоса. Никакой не старик, а довольно высокий и широкоплечий мужчина средних лет с осунувшимся лицом. Что-то отталкивающее было в его лице, но она не могла понять что именно.
- Садись! – прозвучал приказ, толкнув ее на неизвестно откуда взявшуюся низкую деревянную табуретку, – Я должен показать тебе кое-что.
Она вдруг поняла, что именно отталкивало ее в его лице. Говоря с ней, он не говорил, то есть не открывал рта и даже не шевелил губами. Слова, казалось, исходили из его черных пустых глазниц, упрямо и холодно уставившихся в ее сторону. Одной рукой он легко, как дверцу шкафа-купе, отодвинул стену. За стеной оказалось окно – одно сплошное стекло в раме. За окном – густое молоко тумана.
– Смотри внимательно!
Теперь вместо тумана за окном она видела свой двор, а во дворе - всех своих. Вон Танюха со Светкой сидят в обнимочку, зареванные. С ними она дружит с первого класса, как известная всем «бригада». Сколько перегуляно вместе, перешептано, сколько сопель друг другу вытерто за эти почти двенадцать лет. Вон Вовка – сосед по лестничной клетке. Еще в садик вместе ходили, за ручку, как положено – любовь первая. И Леха тут. Он тоже из ее школы, только годом старше. Леха – с девушкой своей, с Олей, с которой вот уже два года вместе. Классная девчонка, так запросто влилась в их компанию старых друзей, что теперь кажется, что знаешь ее тоже сто лет. Все вместе они часто в своем дворе вечера проводили, в киношку иногда, на аллее посидеть, да и помогали друг другу во всем. Теперь вот сидят понурые и пьют, не чокаясь. Туман…
- Смотри дальше! – голос грубо оторвал ее от теплых мыслей.
За окном – свежая могила, а на ней – он, ее так называемая вторая половинка. Он сидит, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, уже почти беззвучно воет. Видимо, окончательно обессилев, падает на могилу лицом и впивается пальцами в пока еще рыхлую глинистую почву. Эти же пальцы вот так же еще совсем недавно нежно зарывались в ее волосы, слегка запрокидывая назад ее голову. Тогда она точно знала, что будет дальше, и это всегда возбуждало. Вот и сейчас, при одном лишь воспоминании, потянуло в низу живота, сжало в груди, по телу разлилось тепло. И опять туман…
- Ну, и напоследок! – голос почему-то прозвучал радостнее обычного, видимо, его обладатель предвкушал приятное окончание рабочего дня.
Теперь она видела своих совсем еще нестарых родителей. Мама молча и неподвижно лежала, уставившись невидящими глазами в потолок, отец так же неподвижно сидел рядом на краю кровати и держал мамину руку в своей. Отец был суров и крайне редко позволял себе такие нежности. Сейчас он тупо смотрел в одну точку – ее портрет в рамке на столе, перевязанный в углу черной ленточкой.
Тягучая боль залила ее мышцы, неудержимое желание вернуться домой стало той силой, которая вырвала ее из власти пустых глазниц и гипнотизирующего голоса. Эта сила рванула ее с табуретки и понесла прямо из темной давящей комнаты, потом по длинному, узкому, темному коридору. Она не знала, куда бежать, хотя, впрочем, и выбора особого не было, дорога была одна – этот коридор, который поворачивал то вправо, то влево, становясь все уже и уже. Она задевала плечами стены, больно ударялась об углы на поворотах локтями. Она задыхалась – липкая пена булькала в горле, горячее дыхание подымалось из разбухших легких вверх и вытекало через уши… Потолок, влажный и скользкий от плесени становился все ниже, вот она уже цепляет его головой и еле протискивается…
Коридор оборвался внезапно – она буквально вылетела в густое молоко тумана, глотнув жаждущим ртом часть его белой влаги. Под ногами – пустота, которой не видно, она лишь ощущает эту пустоту. Но туман держит, как очень соленая вода, и она никуда не падает, а ее надрывный крик «Выпустите меня отсюда!» зависает в этом тумане и даже не отражается эхом. Она чувствует, как начинает таять, ее руки и ноги превращаются в длинные перья облаков, тело постепенно становится полупрозрачным, а вскоре и вовсе там, где была она – густое молоко тумана…