Антоновский : ВайнА ( репост )

Сложись судьба иначе и Вера Вайнахтова – могла оказаться чеченской Шахидкой.
У Веры Вайнахтовой – глубокие карие глаза и брови-полумесяцы.
Вера Вайнахтова с 4-х лет жила в Голландии.
Когда мы познакомились Вере Вайнахтовой, было 19 лет, и она приехала погостить в Россию.

Её родители чеченцы, не были беженцами, просто отец инженер, удачно оказался в начале 90-х за границей и когда начались известные события, естественно обосновался там с семьей.
Вера достаточно смешно говорила по-русски, и часто я не понимал её речь, из-за обильного количества сленговых выражений то ли голландских, то ли немецких в её речи.
Кто-то удачно назвал её – Вайной, и с тех пор мы так и называли её – Вайна, делая ударение то на первый слог, то на последний ( так получалось загадочнее – ВайнА)
Дело было в Рождественно – набоковские места, и здесь её фамилия скорее рифмовалась с немецким Weihnacht, чем с названием гордого горного народа.

Я навсегда запомнил её такой – на фоне зеркальной глади Оредежа, с огромной зеркалкой на шее, устремлённый в даль взгляд; она медленно и изящно берёт бутылочку с гашиком,
откручивает крышку и глубоко вдыхает.

Потом она нарисовала на лице усы.
Потом купалась без лифчика и уплыла, куда то очень далеко, а когда вышла на берег, сильно смеялась.
Я стряхивал с плавок песок.

- Вайна! – орали мы ей тогда с берега – Вайна! Плыви назад! В – А – Й – Н – А – раздавался радостный клич в летнем небе. Безоблачном. Счастливом.

- Вода! Холодная – говорила она, кутаясь в одеяло. А потом прижималась ко мне и дрожала, мне казалось, как-то нереально дрожала. Я быстрыми движениями тёр ей спину, испытывая при этом какую то двусмысленность, какую то…

… Двусмысленность, сопровождалась идиотскими шутками друга:
- Смотри! Теперь ты должен будешь на ней жениться!

Вайна трепала меня за коленку, вставала и шла к одежде. Натянутая струна. Счастливый ребёнок.

- Набоков мерзок – говорила она. Удивительно – но тут в Рождественно и я приходил к такому выводу, слишком хороший тут был воздух, слишком видимо красивая жизнь текла тут до революции. Красивая как Бабочки, или как маленькие девочки, которых он так любил.

На утро мы должны были ехать смотреть музей Пушкинского Станционного смотрителя – в Выре, недалеко от сюда. Хотя все уже были сильно накурены, но всё же мы готовили костёр, кто-то уже накачивался пивком, кто-то уже нанизывал шашлыки.

- А тебе очень идут Усы! – кричал я ей вслед. Она всё время ускользала, хотя я видимо был симпатичен ей ( на моё счастье она не читала Другие Берега и я постепенно пересказывал ей книжку )

Ещё подумал тогда – станет старухой, ведь и правда, усы отрастут.

Когда у неё разок зазвонил мобильный ( кто ей мог звонить? Так и осталось загадкой.) она, перед тем как взять его, бросила в мою сторону горькое:
- А в Чечне за это девушек – она провела ладонью по шее…
Я глупо покачал головой.

Потом были басы. Биты. Включили колонки. Во время сведения песен можно было расслышать рокот генератора.

Компания расползалась. Кто-то быстро пихал в рот таблетки и загадочно улыбался.

Вайна опять подошла ко мне, сунула бутылку шампанского.

- Ты бы вернулась в Грозный? – спросил я её серьезно.
- Nevermore – улыбнулась она.
- Родители то тебя, поди в строгости держат!
- Там Европа, сладкий – у меня был бойфренд араб – вот он меня бил, я распрощалась с ним… Но Европа скоро Умрёт. Es tut mir leid..

Тогда я впервые и сказал ей:
- Вайна, а ведь сложись обстоятельства иначе и ты могла бы стать шахидкой!

На минуту. Да нет, на долю секунды она замолчала. Через 3 песни меня вскроет, когда DJ поставит олд-скульный хит I’m a Terrorist. А пока – она на долю секунды замолчала.
- Why? – спросила она и захлопала ресницами.

И всё-таки я задел её.

Тот рассвет мы встречали накуренные, вдали от музыки, вдвоём, лёжа на траве.

Какая то странная арматурина, издали напоминала воткнутый дулом в землю Автомат Калашникова.

Вайна очень хорошо пела. Она была без футболки и я смотрел на её тёмные соски.

- Где твой дом, Вайна ?
- Дом где хорошо … где легко … Где свободно!
- Поэтому ты не вернешься в Чечню? Никогда?
- …

Танцы. Бит где то далеко, генератор – ближе. Работает он точно, как очередь автомата.
Ну или как двигатель старой шахи…

Гашиш был тогда хороший. Мне кажется, что такой Набокову даже и не снился.

- Вайна… - прошептал я – Вайна – ты же должна быть, скромной, кроткой – а ты – ты такая дикая – вот точно – Дикая. Дикая Европа. Такая Европа ещё не скоро умрёт! Правда!
- Наверное, - сказала она – и ещё что-то на не совсем понятном мне голландском.
Отравленный страхами 2000-ных, я вдруг понял, что люди боятся совсем не того. Это страх перед грозными фанатиками-мусульманами, которые всех взорвут, лопнул как воздушный шарик. Страх перед грядущей Войной…

- Венера – почему-то сказал я ей
- Марс – ответила она мне.

Где-то между нами ловил лунных бабочек растерянный дух Набокова.
Зеркалка Оредежа.

Утром невыспавшиеся мы с Вайной и с усталым парнем, губы которого от колёс стали цвета кровяной колбасы, рассматривали лубочные картины в домике Станционного смотрителя. Хотя Вайна и не казалась усталой.
Те воспоминания всё ещё звучат во мне – странными рифмами, чем-то очень важным о своём времени, диким смешением культур и …
Я оставляю читателя наедине с этими рифмами, потому что и сам думаю, что многого недопонял в символизме этой встречи.

Сложись судьба иначе – и я уехал бы тогда с ней в Голландию.
Почему-то ещё вспоминается как ели в электричке бутерброды с красной икрой, которую она забыла достать из сумки на вечеринке.
Как перед самолётом я выбирал ей кучу книг на русском в книжном на Восстания.

Она любит размещать в интернете свои эпотажные фотки. На большинстве из них – она топ-лесс.
Часто она пишет, что ждёт меня в гости. И ещё не любит моих стихов.

А ещё ей нравится русское слово Эмиграция.
Это так – к слову.