тихийфон : Серое солнце тундры (репост)

24. Сегодня сети снова пусты, значит, шестнадцать километров будут пройдены зря, и в итоге, на ужин- сухари с кубиком «Галина Бланка».
Гусь матерится, и его можно понять, он окунулся в ледяную воду и теперь, стоя в одних трусах на пронизывающем ветру, отжимает мокрую одежду.
-…баный гололед, ….. ука! – порывы северо-западного ветра доносят до меня обрывки его обращений к местному Духу Воды.
-Завязывай гарцевать, Колян! Простынешь!- ветер от меня, Гусь хорошо слышит каждое мое слово.
-А не пошли бы Вы …ахуй, … андр!- лицо моего товарища немного светлеет, я улыбаюсь ему в ответ, засовываю пса в пустой рюкзак и мы начинаем двигаться в обратном направлении.
Через три часа восемь километров болота, изрезанного протоками и зарослями карликовых берез, остаются позади.
Похрустев сухарями, размоченными в пустом бульоне, мы зажигаем светильники, залезаем под марлевые пологи и углубляемся в чтение. У меня- «День триффидов», Колян предпочитает что-то незатейливое, в легком эротическом жанре. Через пол часа я слышу из его угла храп. Пес яростно грызет под кроватью кость- сегодня это его единственная пайка. В который раз ловлю себя на идиотской мысли, что если погода не наладится, и в ближайшие дни не удастся наловить рыбы, придется съесть четвероногого друга. С этой мыслью я засыпаю и мне снятся сочные шашлыки и грудастые женщины.
Заканчивается еще один день.

25. С утра идет дождь. Он идет со всех сторон, хмурые непроницаемые тучи давят на обреченную тундру. Нет никаких шансов на добычу. Нет смысла высовываться на улицу. Предпоследняя банка тушенки уходит на сковороду с макаронами. Немного лука. Праздник. Гусь плотоядно поглаживает пса, желудки урчат у всех троих. Чтение, карты, вялые разговоры о большой земле. Засыпаем под барабанную дробь. Дождь не прекращается.

27. Ветер меняется на северо-восточный, плотность облачного одеяла снижается, сквозь его пелену уже виден сухой серый шар полярного солнца. Завтра обещает быть удачным. Нет, не так. Завтра обещает быть.

28. Пес с утра носится по объекту и истошно лает. Мы собираемся на озера. Возможно, сегодня нам повезет.
Гусь смастерил длинную палку с огромным гвоздем на конце. У меня рогатка и полный карман подшипников.
Хлебнув черного, как гуталин, чифира, мы выходим на тропу охоты. Двойная заварка бодрит и вызывает тошноту одновременно. Гусь балагурит, чифир для него – обычное дело.
Перед первой же протокой пес сиротливо скулит и прыгает на мои ноги. Разворачиваю сапоги, сажаю хмыря в рюкзак и дальше мы идем в брод. Мошка и комары наращивают военное присутствие. Нам похуй.
Солнце сделало пол оборота. В это время года оно никогда не уходит за горизонт, без пространственных ориентиров очень сложно уследить за временем. Через три часа, уже на озерах, выпускаю барбоса и присаживаюсь покурить. Солнце отражается серебром от неровной поверхности воды. Гусь бредет на другой край озера, опираясь на копье и тяжело вынимая ноги из вязкого раскисшего грунта. Очень красиво.
Две двадцатиметровые тридцатки на перетягах. Коля тянет сеть на себя, я отпускаю веревку со своей стороны. Ему тяжело. Четыре крупные щуки, два средних язя и с десяток сигов- наш улов. Отлично, с этим запасом можно прожить несколько дней.
Барбос доволен больше всех- в корявой березовой рощице он обнаружил еще живую утку, не добитую хитрожопыми песцами. Наверное, мы их спугнули. Обреченная птица вяло трепещет крыльями, ветер напевает «Лебединое озеро». Мне кажется, смышленый пес догадывается о моих планах по части корейской кухни, и от того, что его шансы остаться в живых значительно окрепли, он счастлив вдвойне.
Стоя по колено в воде, я затягиваю проверенные сети обратно в глубину. Главное – не оскользнуться на льдистом, образованном вечной мерзлотой, дне, иначе- десять минут, пока отжимаешь мокрые шмотки, обсыхать голышом, под натиском беспощадного гнуса.
Вечером, до отвала напоровшись ухи и жаренной рыбы, снова забавляемся чтением. Пес набил брюхо вареной утятиной и дремлет на пороге балка, изображая надежную охрану. Хорошая собака, что скажешь….
Масляный светильник коптит потолок. Я быстро засыпаю.

32. Три дня пролетели в охотничьем угаре. Рыба была ежедневно, в избытке. Засолили десяток щучьих хвостов.
По дороге на озера мне удается подбить из рогатки двух куропаток, а Колян накалывает крупную жирную утку, выпорхнувшую из травы прямо у него из под ног.
Пес рвется из рюкзака, что бы довершить казнь пернатой жертвы.
Вообще, я таскаю собаку за плечами по двум причинам- коротконогая такса не приспособлена для быстрого движения по сложному рельефу тундры- дольше простоишь, ожидая, пока пес успешно форсирует какой-нибудь ручей, к тому же, сидя в рюкзаке, он не поднимает дичь раньше времени. Сегодняшний успех- чистая случайность, но тем не менее.
Гусь, не церемонясь, сворачивает утке шею. Аминь.
Мошка и комары расплодились в неимоверном количестве. Теперь даже «Дэта» помогает плохо.
34. Неделю над объектом кружит солнце. Сегодня будет помывка, вторая за истекший месяц.
Проверив и установив сети, раздеваемся, и ныряем в самое мелкое из трех озер. С воплями мылимся, с воплями же барахтаемся в воде. Верхний слой, сантиметров двадцать, прогрелся до приемлемой температуры, ниже- лютый холод. У меня сводит ноги. Выбираюсь на берег и под градом комариных атак натягиваю «энцефалитку».
У Гуся нет двух фаланг на среднем пальце правой руки. Он смешно машет изуродованной пухлой клешней, отгоняя озверевших комаров, и произносит фразу, которая впоследствии станет крылатой.
-Все кусается, все ебется!
На пригорке стайка вездесущих леммингов, похоже, проверяет второй пункт Гусьего афоризма.

35. На озера не пошли. Лень. Еды хватает.
В такие моменты, когда решены основные проблемы ежедневного бытия, накатывает ностальгия и желание покуражиться. Куражиться не с чего, все запасы водки мы уничтожили в первые две недели «командировки».
Гусь стреляет из рогатки по пустым банкам, не для тренировки, а так- руки занять. Я беру бинокль, лезу на вышку и осматриваю окрестности.
Дух Огня услышал наши глухие мольбы. В десяти километрах от объекта вижу стадо оленей. Голов двести. Две собаки. И три пастуха. Курс- прямо на нас.

36. Трое ненцев везут с собой водку и вяленную оленину. Мы покупаем и того и другого, в пропорции пять к одному, то есть пять бутылок жидкости на килограмм мяса, и приглашаем самоедов отужинать. Праздник.
Сергей, Юрий и Татьяна. Хорошо говорят по-русски.
Старший, Сергей, молчалив. У него длинный глубокий шрам на лице и добротная амуниция- мощный бинокль и новехонькая «Сайга».
Юрий моложе, говорлив и не прочь выпить.
Татьяна сразу врезает стакан.
За неспешным разговором наши пять флаконов кончаются и гости достают свои запасы.
На седьмой бутылке Сергей и Юрий отъезжают к Морфею. К тому моменту уже ставшая Танюхой, и своей «в доску», туземка, скромно спрашивает:
- Парни, а вы ебаться еще не хотите?
Я хочу, очень. Но, глядя на ее щербатую, прокуренную улыбку, не решаюсь ответить утвердительно.
Колян тоже хочет. Они выходят в соседнюю комнату и через пять минут возвращаются, довольно сконфуженные. Танька говорит:
- У него не стоит.
Колян молчит, но я вижу по его глазам, что обильно смазываемые медвежьим салом прелести куртизанки повергли моего товарища в небывалое уныние.
Допив седьмую и восьмую, мы втроем клянемся не расставаться никогда, после чего я засыпаю. Вынужденный целибат сохранен. По крайней мере, мной.

37. Утром пять больных моторов единодушно глушат две похмельные емкости. Вчерашний казус не обсуждается, видимо по причине отсутствия воспоминаний о таковом. Жизнь налаживается. Гости, оставив нам пару кило оленины в подарок, и влекомые генетической интуицией вожака стада, отчаливают в направлении «норд-норд-вест».
Пес долго тявкает вслед уходящему каравану. Начинается дождь.

44. Дождь идет неделю.

45. Мы стоим возле вертолетной площадки и смотрим, как заходит на посадку «восьмерка». Транспорт домой.
Винты не глушатся, из дверей вываливается изрядно пьяная парочка- наша смена, новые хозяева нашего пса. Скользим на встречу, жмем руки, невнятные комментарии и наставления. Командир машет рукой. Пора.
Пора. К стуку женских каблуков, к огням, запахам и шуму большого города, к цивилизации.
Вертолет взлетает, в мрачных тучах проглядывает серое солнце тундры, и мне немного грустно. Лишь через годы я пойму почему.

46. “Широка Русь, друзья мои”- сказал классик.
Мы сидим на Колькиной кухне в компании таких же северных бродяг. Мусолим оленину и высушенных до звона щук, запиваем разливным пивом из огромного оранжевого ведра. Водки много. Гусь травит байки о наших приключениях. Кто-то интересуется у него устройством организма ненецких аборигенок.
- А что, правда, у них поперек?
Наши славянки глупо хихикают.
Я смотрю в окно и думаю о том, что классик чертовски прав.