Гусар : Про жару, пидорасов и советско-афганскую дружбу (репост)

Лето 1985 в столице Кубани выдалось необычайно жарким. Нет, жара в Краснодаре не редкость, юг все-таки. Но это лето побило все тепловые рекорды. Люди, обливаясь потом и хватаясь за сердце, проклинали зной, а светило, словно издеваясь, пекло все сильней и сильней. Ноги прохожих вязли в плавящемся асфальте, и казалось, что не солнце нагревает землю, а раскаленные тротуары, машины и крыши домов греют воздух до состояния финской сауны.
Шульц легко стукнул кулаком по автомату «газ-вода», и в стакан полилась трехкопеечная с сиропом. Залпом выпил стакан, стукнул еще раз и протянул стакан мне.
- Пей. Ффух, пекло!
Сколько не просил Шульца научить меня фокусу с автоматом, так и не научил. Я видел, как здоровенные мужики, пытаясь повторить, разбивали автомат вдребезги и безрезультатно. А Шульц подходил, легонечко стукал, и текла с сиропом.
Вообще Шульца звали Саней. Но мало кто знал его по имени. Он и сам давно привык, так и представлялся – Шульц. Откуда прозвище, никто уже и не помнит. Наверное, из какого-то фильма про войну. Шульц на немца был похож разве что выгоревшим под южным солнцем белым чубом. Невысокий, коренастый, с хитрым взглядом синих-пресиних глаз, Шульц удивительным образом умел найти общий язык, и разговаривал на равных с любым. С фарцой, участковым, блатными, директорами и детсадовцами. В свои шестнадцать, он мог в зависимости от ситуации представиться и тринадцати лет и двадцати трех. И все верили.
Его знали все на районе. Особенно за его проделки. Он не мог прожить спокойно ни дня. Помню, я был свидетелем истории с троллейбусом.
Мы идем куда-то компанией, даже спешим. Проходим троллейбусную остановку у Сенного рынка, вдруг, Шульц резко останавливается.
- Стоп, пацаны! Поржать хотите?
- Спешим же Шульц! А чё за прикол?
- Щас, это быстро. Стойте здесь, смотрите.
Мы приготовились к представлению. Шульц с невозмутимым видом подошел к остановившемуся на остановке троллейбусу, взялся за привязанные к штангам веревки и дернул, сняв «рога» с проводов, обесточив машину.
- Эй, земляк! – обратился он к пробегающему мимо станичнику, обливающемуся потом под тяжестью огромных «хабарей».
Селянин, обезумевший от жары, почти ничего не соображая, останавливается и ставит сумки на землю, радуясь возможности передохнуть.
- Шо тоби?
- Подмогни, земляк! Подержи, я сейчас в кабину за ключом сбегаю. Вишь, жара, техника не выдерживает, не то, что люди! И все спешат…
- Та хиба ж я нэ понымаю? Иды, а як же ж…
Мужик хватает веревки, а Шульц обходит троллейбус и присоединяется к зрителям. В это время, водитель, тоже одуревший в парилке кабины, безуспешно жмет на педали. Тока нет. Водила выходит, и видит, как какой-то мудак держит штанги. Сука, жара, мозги плавятся, а этот кубаноид шутит?! Водила подбегает и молча, бьет станичника в нос. Станичник поднимается, хлюпает разбитым носом, заливая кровью рубаху. Он слушает трехэтажный мат водилы, недоуменно разводит руками, глазами ища поддержку у прохожих. Он же помочь хотел! Взгляд его натыкается на хохочущих до слез пацанов, и тут он все понимает.
Эта история стала байкой, как и многие истории с Шульцем, и я слышал ее потом из разных уст и в разных интерпретациях. Не удивительно, троллейбусы есть в разных городах, но я видел это представление в исполнении Шульца, и это было исполнено блестяще.
- Ну что, допил? Что делать будем?
- Не знаю…
- А пошли голубых пиздить?
Пиздить голубых ходили на Лондон, в парк со слоном.
Стоп.
Здесь читатель может спросить: какое отношение к Краснодару восемьдесят пятого имеют слоны, голубые и Лондон? Объясню.
Дело в том, что Краснодар всегда делился на районы. Помимо официальных, как то – Ленинский, Прикубанский, Первомайский, существовали еще и неофициальные. Старинные – Покровка, Дубинка и получившие названия от уже советской пацанвы – Марокан, Франция, Лондон и еще всяческие, не всегда понятно, с чем связанные имена.
«- Э! Ты откуда, пацан? – С Марокана!»
Ну, все помнят детство-юность, все в курсе.
Так вот, Лондон – район в центре Краснодара. Название, полагаю, дала находившаяся здесь при царском режиме одноименная гостиница. А на районе находится парк с фонтаном и фигурой слона. Вот там то и любили собираться эти самые голубые, названные так вовсе не за принадлежность к Партии Регионов.
Пиздить голубых ходили, в основном, школьники. А что? Педрилки редко и пассивно давали отпор, и прикольно было видеть, как тридцати-сорока летний мужик плакал и просил пощады. Опять же – пидорасы, а истребляДь пидарасов – почетно.
Ну, чё – голубые, так голубые! Пошли.
Я раньше никогда пидорасов не встречал, и как они выглядят, представлял весьма смутно. Посмотрел – среди парочек, сидящих на лавочках в тени лип и каштанов, явно выраженных сексменьшевиков, не наблюдалось.
- Спокуха, Колян. Это народа много, они стремаются. Щас в сортир шифровано заходить будут, там у них переписочка настенная.
Вскоре мы его заметили. Идет, насвистывает что-то. Длинные черные волосы, узкие фирменные джинсы и красная импортная майка навыпуск. Разве может так выглядеть нормальный советский человек? Нет. Вариант один. Пидорас.
Чуть погодя, заходим за ним в туалет. Голубой сидит на очке в позе орла. Любовничка ждет, педрила. Стопудово. Шульц подходит не спеша к нему.
- Ну чё, петух, откукарекался? – и Шульц, ударом ноги, которому мог бы позавидовать нападающий «Кубани», посадил красавчика в кучу его же собственного дерьма.
- Педрила ебаный! – Шульц плюнул на голову охуевшего от такой раздачи типа. – Пошли, Колян.
Мы шли по улице, смеялись и Шульц, похоже, стал уже задумывать новое приключение, но тут неожиданно раздался свист. Мы обернулись, и я понял, что такое вариант два. Выглядеть не как нормальный советский человек может еще кто-то, кроме пидорасов. Иностранцы. И теперь эти пидорасы-иностранцы с криками бежали к нам.
Положение наше с Шульцем резко менялось. Волосатый терпила в красной майке оказался студентом из дружественного Афганистана, и теперь с пятерыми соплеменниками догонял нас, видимо, для более близкого знакомства.
Не сговариваясь, мы рванули по улице. Они гнались за нами с завидной выносливостью и упорством первобытного охотника. Свернув за угол, выбежали на почти безлюдную улицу. Что-то никто, кроме нас не бегал по горячим тротуарам, и надежда на помощь соотечественников пропала.
- Шульц, в проулок давай!
- Не, они тоже подумают, что мы туда свернули… В следующий!...
В следующем проулке оказался тупиковый двор. Пиздец.
- Что делать будем?
Шульц молча подошел к пожарному щиту и снял багор. Я поискал топор. Нету, спизжен. Взял лопату и стал рядом с Шульцем.
Вот и знакомцы наши новые. Забежали, орут. Увидели нас вооруженных, один кричит:
- Подожди, брат! Драться не будем! Разговаривать будем!
Я на этого парламентера отвлекся, тут мне кто-то в ухо и заехал. И понеслась…
Наверное, жильцы мусоров вызвали. Наряд быстро приехал, нас даже покалечить не успели. Я лопатой помахал не хило, а Шульц багор тяжелый выронил сразу, да и, слава Богу. Проткнул бы еще кого-нибудь.
Нас к следователю вместе с Шульцем завели.
- Ну, рассказывайте.
- А чё рассказывать? Мы-то чё?... Мы ничё…
- Ничего… Так и запишем. Школьники, возвращались из библиотеки… Так?
- Так…
- Неожиданно, на них набросились разъяренные иностранцы… Так?
- Так… Рубашку, вот, мне порвали!
- Вот! Так и запишем… Прочитайте, распишитесь. Свободны.
- Можно домой? До свидания…
- Ага. До скорого…
В коридоре сидели притихшие как овцы афганцы, а какой-то невысокий мужичок, с удовольствием и очень талантливо их материл.
- Ну что, бараны пестрожопые?! Домой захотели, ослоебы?! Блядь, в двадцать четыре часа из института и из Союза вылетите, нахуй!
Кабульчане и кандагаровцы, судя по их испуганным рожам, на родину не рвались.
Потом, они, конечно, уехали к себе, за речку. Может, талибовцами стали какими-нибудь. Может, еще кем – на кого они там учились, в институте нашем…
А Шульц, как время пришло, в Афган попросился. Я уже дембеля дожидался, когда он в цинке вернулся. Мать его не выдержала горя. Она одна его Сашенькой и называла…
А пидорасы сейчас везде – в телевизоре, на улице, даже в Думе.
И никто их, как раньше, не пиздит…