Унтер-офицерская вдова : 295 маршрут

Опять свободными оказались только эти места. Она передала купюру и три монеты за проезд и села у окна, плотно и с трудом притиснув свои колени к коленям напротив, неприятно горячим. Колени напротив были велики, продолжались удивительно толстыми икрами, широкими лодыжками и отекшими ступнями, студенисто выпиравшими из узких туфель. На коленях надежно размещался немалый живот.
Подняла глаза: полная, очень полная кудрявая молодая женщина, яростно втиснутая в нелепый, неумелой ручной работы сарафан, мощные плечи экс-метательницы молота, потное лицо, щеки подушками, нос и подбородок трудно определимы, даже лоб кажется толстыми, хотя вроде бы так быть не должно. Она вспомнила, что как-то читала детектив, где маньяк расчленял тела своих жертв, тщательно взвешивая отрубленные молочные железы: самые тяжелые, по его наблюдениям, не превышали 3 килограммов. Неполиткорректно подумала, что груди у кудрявой вытянули бы минимум на 5 кило каждая, представила себе пять кило чего-нибудь, например, сахара, нет, все-таки не на пять.
Ещё она подумала, что Васька бы непременно высказался в духе: Миби Дик с химической завивкой, улыбнулась. Васьки нет. Все прошло, все хорошо.
Хорошо, что есть наушники, можно подпевать про себя Чижу: "Оставь меня дома, захлопни дверь, отключи телефон, выключи свет...", и абсолютно не слышать, что говорит кудрявая гигантша, взволнованно жестикулируя, своему спутнику, молодому человеку в замшевых туфлях. Влажная подмышка с прилипшими завитками темных волос, толстые пальчики-колбаски. Бретелька сарафана некрасиво перепуталась с бретелькой лифчика. Молодой человек темноволос, быстроглаз, без особой надобности поправлял косую длинноватую челку и удивительно напоминал сироту Юру Шатунова в период детства.
"...с утра есть иллюзия, что все не так уж плохо, с утра есть сказка со счастливым концом..."
Ей представилось, что псевдо-Юра Шатунов сейчас, вот именно в эту минуту, говорит своей объемной собеседнице: "Ну что ты, что ты, девочка моя, успокойся, все будет хорошо, ты же знаешь", - мягким голосым, замшевым, как его ботинки.
Ей подумалось, что они - семейная пара, кудрявый кит и Белые Розы, что женщина, допустим, не так давно родила, два месяца назад, к примеру, в апреле, волшебное время - и ее полнота сразу сделалась чем-то невинным, как бы растворилась в чудном детском аромате молока, масла Джонсон*с и раскаленного утюга. Она даже порывисто втянула воздух ноздрями, но - нет, ее личные Noa и какой-то стыдный, болотный запах пушистой подмышки напротив.
"... иду в поход, два ангела вперед, один душу спасает, другой тело бережет...", - поправила наушник, очень хорошо, а следующий будет "Фантом", нет, надо пролистнуть, не то настроение.
Юра Шатунов ещё больше развернулся к кудрявой, продолжая открывать и закрывать крупный, четко очерченный рот, никакой породы, конечно, но - ничего, ничего, подумала она, главное, что он сейчас говорит, ласково увещевает: "Да плевать мне на твои 150 килограммов, ты для меня всегда моя девочка, моя хорошая, моя куколка, мне нравится твое тело, это зрелое тело, оно многое испытало, в этом животе жила наша маленькая дочка, наша маленькая кооозочка, а из этой груди она пила молочко..."
Замолчал. Заговорила женщина, нервно расстегивая и застегивая большую ярко-красную сумку.
Быстроглазый собеседник ее перебил, положив свою руку с плоскими ногтями вырожденца на ее, творожисто-белую: "Девочка моя, я же с тобой, я с тобой... ", женщина что-то быстро-быстро отвечала, странно маленькие на ее лице губы, выкрашенные розовым перламутром, забавно вытягивались в трубочку, будто бы в произносимых ею словах много звуков "УУУУ".

"Но вера осталась, и надежда живет, я знаю, что любовь никогда не умрет...лишь дай мне иллюзию, что все не так уж плохо, и расскажи мне сказку со счастливым концом...", - ну почему же обязательно сказку.

Собираются выходить? Юра Шатунов заперебирал джинсовыми ногами, настраиваясь на движение. Нет, похоже, выходит только он. А как же молодая мать, всполошилась она, оставит одну? Непорядок, он должен, по сценарию, сжимая потную любимую ладошку, доставить ее до места, да.

Стянула наушники.

- Ну что, Ритуль, договорились? Зачтешь мне три часа, ага? И больше не ставь меня, умоляааайууу, в смену с этим гнойным пидарасом Бабкиным, лады? С меня шоколадка, хаха! Ну пока-пока, я помчал... Командир, бля! просили же остановить на площади!..

Быстро надела наушники обратно. Опять не получилось.
Вызывающий потоки жалких слез у стареющих девушек и жен, на которых забили (вариант: положили с прибором), рекламный ролик плавленного сыра для пришельцев и быстрорастворимых ядовитых супов формата "зато она умеет готовить" забился в корчах, самоуничтожился и превратился в рекламный ролик копировальной техники, "кэнди, кэн ду", или даже нет - бумаги для офиса "Снегурочка" - "украсим землю картоном"...
Опять придется вернуть мысли в привычное русло.
Она скупо улыбнулась: хорошо бы, сейчас маршрутка претерпела жутчайшую аварию, столкновение с бензовозом, авиалайнером, атомным ледоходом Ленин, все бы умерли при взрыве мгновенно, и, догорая в кустах, провожали бы свои души в рай, конечно, в рай, где она бы через девять? через сорок? дней, смогла, наконец, выплакаться.

Полная молодая женщина, прикусив перламутровую губу, небыстро набирала что-то на крохотном в ее пухлых ладонях мобильнике - или генильный мессидж " я тебя люблю", или жалкий "давно не виделись", или просто ставила себе напоминание насчет гнойного пидараса Бабкина.