kolorado : ВИЙ

Глава I (письмо первое)

Пишу тебе, Горобец, по поводу великой радости. С утреча вызвал меня ректор к себе на ковер (с чего я чуть не обосрался – думал, пронюхал падла, что мы давеча канделябры с кафедры спиздили) и поставил меня в известность, что меня заказали. Не шугайся, Горобец, в хорошем смысле, заказали на три дня отпевать девулю, которая недавно неудачно прогульнулась (точнее- взбляднула, знаю я этих куриц) и возвратилась с блядок прогулки сильно похуяренная с вывернутой челюхой, черепно-мозговой вмятиной, синяками всплошь расоложенными по ея телу и в плохом расположении духа. От полученных травм красотка откинула тапки, а мне добавилась, как я думал, общественная нагрузка. На мое робкое заявление, что, мол вертел я на хую и того пиндоса, что меня заказал и его свежеусопшую доченьку, ректор сходу пригрозил пиздить палками пока я не изменю мнения а заодно вспомнил об оплате в золотом эквиваленте, дармовом проезде туда-сюда и обилии пития и закусона по месту происшествия. С этого блядь и надо было начинать а не смуту сеять. Подумав для приличия и придания веса моему решению, я типа нехотя согласился, но на самом деле душа моя плясала от радости от предвкушения трех райских дней в киевской глубинке. Давно я (да и ты) не ел вдоволь не говорю чтоб выпить как надо, а этих колхозников знаю – они если не заложат стол в три этажа, считают, что бедно выставились. Короче, меня прям с кабинета запаковали в кибитку чему я ни капли не сопротивлялся, сунули в руки нихуевый бутыль целебной водой дабы я не возмущался поспешности происходящего и отбыл я со стольного града навстречу временному счастью.

Правда, по приезде на место открылась несколько другая картина. Мое тело сразу занесли (это все бутыль) к тому самому пиндосу, он же староста. Он долго чесал про лирическое и поднебесное, чего я не был силен ни понять, ни переварить ввиду количества выпитого (а нехуй было водку целебную воду наперед давать). В конце концов он успокоился с возвышенным и коротко сказал что я сам без него и знал: церковь вон она видно из окна, там твоя работа, дабы не перепутал словеса и не было надобности вспоминать что проебал в бурсе, там на кафедре требник, молитвенник и все необходимое, золотишка получишь во-о-от такой мешок (показал рукой). В этом месте я даже ощутимо протрезвел, поскольку смысл показанного однозначно значил, что я могу забить болт на все бурсы разом взятые, ректоров, деканов и прочую сосущих кровь бурсаков тварей и спокойной жизнью зажить где-то на крымском полуострове у ласкового моря, о чем мечтаю давно. Татары не помеха, мы полюбим один другого с первого взгляда (с таким мешком-то!).

Аборигены тоже показали себя не с лучшей стороны. Бочком все ходили и шептались за спиною, сукападлы. А я ведь, Горобец, ты свидетель, честнейшей души человек, я ведь никому слова кривого не сказал за всю свою сознательную, и тут на тебе – бычится всякое рогатое. Правда жрать дали столько что я чуть не лопнул, а кажется будто все осталось нетронутое. Пить в одиночку не хотелось (много), а сукападлы на все мои зазывания давали деру подальше и еще и оглядывались, не бегу ли я за ними. Ну пиздец. Обидно мне стало, Горобец, сильно обидно. Я со всей раскрытой душой, а они лишь бы насрать туда.

Лана, буду кончать (это не то что ты подумал) свое короткое письмо, скоро в ночную смену. Чувствую себя бодренько, мешок золотишка греет душу а сено пахнет так романтично!... Нахлынули воспоминания из глубокой молодости.. Добре, Горобец, завтра будет время (думаю будет), черкну пару строк про нощные бдения.

На том прощавай, твой навеки (друг, не подумай чего себе) Хома Брут.