Vincent A. Killpastor : Кладбище для благородных. продолжение(4)

Глава 4
Начало тут http://litprom.ru/text.phtml?storycode=29197

Леди Ди

«Сим провозглашаю себя Христом.
Я думаю, что ем сами убедитесь в этом, читая эту книгу.
Дух истины - это никто иной, как я.»
Преподобный Секо Асахара

На семейном совете мне был вынесен беспощадный приговор – английская спецшкола. Или как их тогда называли «с углубленным изучением» английского языка.
Это решение было не менее судьбоносным чем решение отца выбрать Сергели. И эта школа помогала мне потом всю жизнь – от Таштюрьмы до Таймс-сквера.
Была только маленькая проблема – чтобы добраться до кладезя знаний, нужно было ехать часа полтора на двух забитых внепродых автобусах. В один конец.
«Ничего страшного», - сказал поправляя очки отец – «я в четырнадцать лет пошел работать на кирпичный завод, а смелый Гайдар командовал полком уже в шестнадцать».
Мама возразила, сказав, что на кирпичных заводах тогда не работали педофилы, а на автобусах, особенно на сороковом маршруте, они просто кишмя кишат. Когда я попытался собрать побольше информации о загадочных педофилах, родители быстро переглянулись, и мы пошли пить чай с маминым наполеоном.
Семейный совет был объявлен закрытым.
Львиная доля жизни моей таким образом прошла на остановках, автобусах и метро.
Педофилы,правда, так и не повстречались, но и друзей в Сергелях тоже завести долго не удавалось. Я был другой.
Все нормальные люди учились в седьмой школе, не слова не знали по-английски, и редко заезжали дальше автостанции «Самарканд». Я же привык подолгу быть один, и впервые оценил силу одиночества.
Поэтому наверно долго моим единственным другом в Сергелях был пудель Борька.
До тех самых пор пока мы с ним однажды не очутились на уютном сергелийском кладбище, где уже обитали Альба, Макс, Димон и Леший.

***
Моя первая командировка в роли переводчика. Толмача. Медиатора. Бережкова. Сбылись мечты идиота. Я –переводчик!
Хорезмское ханство. Конец двадцатого века.Закат империи.
Песок слегка на зубах, двадцать четыре часа в сутки.
Солоноватая желтая вода.
Вокруг даже не узбеки, а насильно жестоко отузбеченные туркмены.
Много баранов, адын верблюд, немец Манфред, и четыре вонючих слесаря из Йоркшира, в речи которых я улавливаю только «Фукин кунт, мэйт, джюста фукин кунт!».
Мы приехали чтобы воздвигнуть, или как уточнялось в английской версии контракта «с эрегировать», завод по превращению хлопка в стерильную медицинскую вату. Такой вот чудесный проектец.
Целый день я пытаюсь вникнуть в смысл слов, значение которых мне неизвестны и на русском, а потом донести смысл до людей которые этого русского так и не постигли. Много приходится рисовать и я понимаю, что и художник я очень хуевый.
Вечером итого хуже. Все собираются в зале местного «дворца бракосочетаний», добротно слепленного из местной же саманой глины, пьют морщась турецкое пиво ЭфЭс, страшный дефицит, за которым директору завода приходится мотать в областной центр, и жрут жирный, но шикарно приготовленный плов из свеже-ежедневного закланного ягненка.
Англичане сильно матерятся. Матерят хлопок, местную воду, директора завода, пиво ЭфЭс, плов, узбеков вообще и немца в частности. Легенда что русский мат самый матершинный в мире – выдумана в кгб. Послушайте английских футбольных хулиганов с юга. Завянут уши.
На пятый день непрерывной пловной диеты тихий немец, при виде вносимого в зал блюда с классически выложенным горкой пловом, вдруг восстал.
Он сказал фразу которую я пронесу с собой всю жизнь:
- О!О! Майн либе готт! Блофф! Блофф агейн? Кэн ю плиз аск зем локаль пипль мэй би зей хэв сам ЙОГУРТ?
В этой фразе была сама бездна непонимания и вечной разорванности между Востоком и Западом.
Испокон веков хорезмийцы молодого ягненка резали из огромного уважения к гостю уровня падишаха, а вот сантехнику Манфреду из какого-то Шляккен-Шлюппена захотелось вдруг «сам йогурт».
Цивилизация Хорезма возникла приблизительно в середине 2 тысячелетия до нашей эры. Это произошло позднее рождения древнего Египта и Вавилона, но в очень похожих природных условиях.
Тот факт что здесь в отличии от Германии ничего не изменилось, говорит о том что представление о культуре здесь совершено иное. Хорезмийцам похоже похуй на наш йогурт и наше Эм-Ти-Ви.
***
Отрада у меня здесь одна.
Наш персональный повар-и-прислуга-за-все, Алихан, каждый вечер приносит клейкую, тягучую на разрыв, сыроватую головку местного, благороднейшего и тонкого как хорошое анжуйское вино гонджубаса, который и выбрасывает меня катапультой из всего этого бесконечно тупого кошмара в стиле «Один день сурка».
А еще есть телефон оплаченный директором, и я звоню тебе в Ташкент.
Каждый вечер, пыхнув, устраиваюсь с ногами в это запятнаное плюшевое кресло и набираю этот номер. Кульминация моего дня.
Интервенты рассаживаются полукругом поодаль, и потягивая эфес, обсуждают дала ли ты мне уже по-телефону, или делают ставки, как скоро я побегу дрочить.
Хотя я говорю по-русски, моя счастливая рожа и возраст явно выдавают смысл каждого сказанного слова.
Ты тогда жила у Олеськи.
Как ты там оказалась?
Ах да..да.
Помню.. Ты ведь не ташкентская у меня была, из благородной Бухары, да еще и иранских непокорных кровей. Да нет – что вы сразу изобразили себе Шахерезаду? Скорее питерская девочка, волею политбюро выросшая в сени минаретов под горячим южным ветром.
Что касается внешности – то манерой, голосом, жестами, мимикой, характером – наверное Чулпан Хаматова, а вот внешностью скорее Николь Кидман. При чем обе – пушистые целки, разумеется.
Я позвонил тогда Олеське ведь, а не тебе – и полжизни нашей совместной потом пришлось внушать – судьба мол – вишь, как ты кстати трубку то тогда взяла? А? Я ведь всю жизнь ждал что такая девушка трубку поднимет.
Тебя вроде поперли с какой-то съемной квартиры, и ты была несчастна, бездомна и ужасно одинока.
Я просто буксовал когда мы говорили. Ты раздавила меня своим словарным запасом, и совершенно не девичьим интеллектом. Чувствовалось воспитание и интеллигентность в энном поколении.Моя гордая крепость жителя столицы с английского факультета была уничтожена почти мгновенно.
Дело в том – проповедовала по телефону ты – что вы, «англичане», поступили в институт по папиному звонку, а мы, «французы», - по призванию.
Спорить с тобой было трудно. Золотая медаль и полный вперед к красному диплому. А у меня Сергелийское кладбище и апоплексический гандж Али.
Тем более свеж еще был хрестоматийный пример, когда «англичанин» Абдуллаев – совершенная бездарность и узколобый уебок, знавший по-английски только модели гоночных автомобилей, лишь потому что его папа работал в «аппарате» президента Каримова, вдруг был назначен основным переводчиком Ее Величества Королевы Великобритании и Северной Ирландии во время монаршего визита в Узбекистан.
После такой теплой встречи на высоком уровне – вот уже второй десяток лет Ее Величество более тщательно планирует свой маршрут и всеми способами избегает повторного визита.
Я безумно как-то сразу в тебя хрупкую, телефонную влюбился. Нельзя конечно учесть распологающих факторов – заточение в Хорезме, твой почти детский голос, глубина знаний с одной стороны и детская же робкая наивность со стороны практической, жесточайший гандж, а особенно факт что и у Стаса, и у дяди Витолса тогда были постоянные(!) подруги которых, если верить рассказам, они бессердечно и регулярно ебли.
Я тоже хотел «постоянную подругу», так же примерно сильно, как в детстве хотят свой первый настоящий велосипед.
А тут мне так повезло – умная, красивая, робкая, нежная, нуждающаяся в моей защите и новой жилплощади. Страшно было даже мечтать о чем-то большем. Бест бай.
Исполнившись псевдоблагородных чувств я дал себе слово, что сниму тебе удобную квартиру на все мегабаксы, заработанные на хлопковатной каторге.
Верх коварства! Таким образом я сразу заполучал прекрасную персидскую наложницу и круглосуточно открытый гадж-клуб для наших со Стасом, Витолсом и Димоном экзерсисов.
Но это поверь не суть. Я все же мучительно влюбился в тебя своей первой настоящей юношеской любовью.
Я был ищущим сладострастия восточным деспотом – ты моя беззащитная, непуганая и не целованная танцовщица, мы уже тогда оба знали, что это всего лишь вопрос времени.
Самого ближайшего времени.
И, не выдержав муки оставшихся восьми дней, пообещав англичанам хорошего, а не турецкого пива, спрятав в носки два ломовейших олимпийских косых для Витолса, Стаса и Димона, я вылетел на пропахшем медовыми августовскими дынями Як-40 к тебе в Ташкент.
Мой первой переход с наркотой через спецконтроль.
Кто бы мог подумать, что с годами это войдет в привычку. У меня тряслось все снаружи и внутри. Если бы кто-то в этот момент крикнул у меня за спиной, я наверное забился бы на полу аэропорта Ургенч в слюнявой эпилептической судороге. Пронесло..
Вернее – пронес все что мне требовалось
Так что у меня серьезно было что обмыть в тот наш первый вечер. Помнишь тот вечер? Мы выпустили из белой бутылки джина с тоником.
Тебя, девочку из интеллигентной строгих правил семьи, я поволок в лучший валютный бар. Тогда еще было такое понятие – «валютный бар». Инвестировал в эту атаку почти всю недельную зарплату.
Хотя целый вечер твои глаза так со мной откровенно говорили, что поведи я тебя вместо бара на двадцать первом этаже гостиницы Узбекистан в дешевую чебуречную, эффект наверное был бы тот же. Похоже в наших телефонных гамбитах ты играла не самую пассивную роль.
И я в первый раз увидел, что глубоко под покровами детской наивности, невинности розовой, в тебе спал вулкан полуночных оргастических безумств. Нужно было только найти его пульс.
..А потом мы шли пешком домой, хохоча и цитируя поэтов, играя в догонялки, и ты, конечно же, классически сломала каблук... Как в кино.. у нас с тобой все было очень красиво.
Сначала.

***
Мы сидим раскрасневшиеся на кухне у Олеськи и с ужасом ждем, что же дальше..
Третий час ночи. Часы на стене тикают так громко, что наверное мешают спать людям в соседней квартире.
Я уже давно должен был уйти, а не могу вот. Ты тоже явно не хочешь меня отпускать. Только злобное шарканье тапочками Олеськи подталкивает нас к решительным действиям.
Торжественно клянусь, что честно-честно совсем не буду приставать.
Причем абсолютно серьезно, мне тогда кажется кощунством приставать к тебе в первый же вечер, а ты расстилаешь нам ложе на застекленной Олеськиной веранде, под живописной гроздью красных перчиков «Калямпир».
Мы забираемся под толстое ватное одеяло вышитое олеськиной бабушкой и, поддерживая дистанцию, продолжаем болтать обо всем на свете. Нам все равно о чем, главное чтоб обязательно друг с другом.
Не помню, что именно сдетонировало тогда. Хотя тут могло обойтись и без искры. Низы, как говорил похотливый Ильич, больше не могли.
То ли я задел коленкой мягкую округлость твоей попы, то ли ты повернулась неожиданно и наши глаза и губы оказались огнеопасно близко, и я почувствовал твой чистый и дурманящий запах?
Мы взорвались!
О как же они сладки – самые первые поцелуи девушки за которой долго охотился! Разве есть на свете хоть что нибудь, дающее большую отраду?
Ты только судорожно шептала, что нельзя расставаться с девственностью до свадьбы, а сама все сильнее прижималась ко мне. Я как раз перед этим вычитал где-то, что процесс «дефлорации» имеет большое значение для дальнейшей «половой жизни» женщины и должен быть обставлен максимально романтически со всякой ритуальной символикой, типа свечей и плясок с бубном вокруг костра.
Застекленный балкон Олеськи с велосипедом ее спортивного, вечно бегающего по утрам и потом громко пердящего в туалете мужа, мусорным ведром и прорастающей картошкой в деревянном ящике совершенно не подходил под описание.
Так что мы в те сладкие предрассветные часы просто зацеловали друг друга до полной одури и синюшных распухших губ. Отключились только за пару часов до появления на кухне сонной утренне-бигудишной Олески.
Тот день был первым днем нашей совместной жизни.
Кроме придурковатой радости я вдруг почувствовал что-то похожее на ответственность, поэтому утром первым делом кинулся по объявлениям – искать этот заветный уголок, который мы немедленно должны превратить в рай.
***
Оказалось впрочем, что я несколько переоценил свои финансовые возможности. Довольствоваться пришлось малюсенькой однокомнатной клетушкой в сером доме холодного хрущевского бетона на границе двух цивилизаций.
С того берега безымянной речушки смотрел великий европезированый господин Чиланзар, а на этом уже резко начинался лепешечно-черешневый, мазано-глиняный Старый Город.
С видом профессионального маклера, слегка жуя спичку, я смыл воду в унитазе, открыл дверку холодильника цвета слоновой кости, как бы надеясь наткнуться там на недоеденный труп прошлогодней индейки, потом выглянул в окно. Там от остановки медленно отъехал оранжевый троллейбус.
-Да-да, видите как удобно, троллейбус под боком! – затараторила юркая хозяйка по имени Айрапетова.
Она тараторила еще с полчаса даже после того как получила деньги за три месяца вперед. Инструктировала как правильно использовать ее драгоценный Тадж Махал(подождите пока смоете, а потом слегка повторно нажмите на ручку – вот так, видите?).
Наконец съеблась. А я со всех ног помчался за тобой и твоим рюкзачком к Олеське..
***
Как много оказывается можно получить в постели от девственницы если пообещать не соваться «туда»! Классическая миссионерка – это всего-то процентов тридцать от всего остального.
Качество прелюдий может перехлестнуть красоту самой оперы. Хотя если б предложили сейчас, наверное задумался бы – хлопотное это знаете ли дело, иранские девственницы.
Полупустая пыльная квартирка с холодильником ЗИЛ, кушеткой, дешевым подобием серванта и радиоприемником одолженым из реквизита к фильму «Судьба резидента», никогда не видела такого изящного праздника посвящения в Большой Секс.
Если нельзя туда – можно почти везде! Я исследую и прикасаюсь к тебе всюду, руками, губами, хуем, кончаю и начинаю снова.. Как человек проведший пару минут под водой и жадно хватающий дурманящий воздух.
Успокаиваемся только около пяти утра.
Когда свинцовый предутренний сон уже отключает нас, шагах в десяти, прямо за окном вдруг громоподобно и апокалиптически раздается:

Ашхаду алля иляха илля ллаААА!
Ашхаду алля иляха илля ллаААА!
Ашхаду анна Мухаммар расулу-ллāААА!!
Ашхаду аннаААА Мухаммар расулу-ллāААА!!

В этих жутких протяжно напевных словах столько гипнотической силы, что мы оба подскакиваем на кушетке и оторопело глазеем друг на друга.
Ни хрена себе! Квартирка Айрапетовой населена демонами! Жуть! Это не для слабонервных, поверьте! Сейчас в дверь позвонит дух аятоллы!
Странно представить – мы родились и выросли в Узбекистане, но никогда в жизни не слышали мусульманского призыва на утреннюю молитву. Наверно потому что узбекистанов тогда не было, а был Союз.
Взбудораженные близким присутствием непонятной нам магической силы, мы плотнее жмемся друг к другу, и ты томно шепчешь :
-Спасибо Сашка! Милый! Ты разбудил во мне женщину! Ты сделал мой ваучер ЗОЛОТЫМ!
Тогда модно было цитировать рекламу МММ, а у тебя всегда было тонкое чувство юмора, гораздо более продвинутое чем мое.
Три дня мы игнорируем лекции и мир вокруг нас.
За три дня я делаю только одну вылазку – за пивом, сигаретами, жрачкой и дурью. Хочу также лишить тебя девственности в отношении канабис индика.
Центр нашей жизни это продавленная кушетка Айрапетовой.
Твой «ваучер» в самом деле претерпел гигантскую метаморфозу. Теперь он превращается в подобие хищного цветка, что ловят и жрут доверчивых насекомых, мой язык рискует быть съеденным. В таких случаях я резко оставляю лингвистический натиск на твой клитор, и отодвинувшись любуюсь как ты изнываешь в сладостной муке, потом сильно сжимаю хуй твоими грудями и извергаюсь тебе на шею и лицо.
В учебнике «Что надо знать до брака и в браке» это называется ожерелье.
Мы делаем все, что бы сохранить до свадьбы твою святую непорочность. Персидская традиция – что поделаешь!
Злодейка-дурь это еще один уровень твоего посвящения в разврат. Мы спаливаем твой первый пятачок, и я включаю, без всякой особой впрочем надежды на ответную реакцию, антикварный приемник Айрапетовой:
«Настоящее имя Учителя - Чидзуо Мацумото. Учитель родился в 1955 году.
Отец Учителя изготавливал татами. В русском переводе "Асахара" означает "Сияющий свет в долине конопли". Йо-вангели-йо! Йо-вангели-йо! А теперь о погоде ...»
Это сообщение сбрасывает нас на пол лавиной истерического хохота. Пол холодный, и мы решаем, что надо бы срочно прикупить дешевенький татами.
Так сияющий свет в долине конопли становится третьим жителем нашего шалаша.
После этого я предлагаю тебе урок английского «с погружением».
Мы погружаемся с головой в бельевой шкаф Айрапетовой, вообразив его лондонским кэбом, и вот уже во весь опор мчимся через Пикадилли Серкос. Недоезжая трехсот футов до Бейкер Стрит я снова нежно ебу тебя, теперь уже на заднем сидении кэба..
Случается чудо – мы еще не пресытившись безумием первого секса, уже готовим себе позиции для оступления на вторую стадию – стадию отношений в которую вступает каждая пара, когда секс это уже не ВСЕ.
И мы переживем обязательно и эту стадию, потому что у нас всегда есть о чем подолгу говорить после ласки. А это такое счастье!
Когда я хвастаясь показываю тебя Стасу, Витолсу и Димону, я не могу сдержаться перед ними, и все лапаю тебя за, что придется, а ты делаешь круглые глаза, безуспешно стараясь оставаться серьезной.
Мы с тобой сразу решаем принять их всех в Айрапет-клаб, и теперь мы ежевечерне упаливаемся там впятером.
Председателем клуба мы избираем Чайный Гриб. Его в банке с мутной жидкостью приносит из дома Стас.
«Отец разводит грибы» - сообщает Стас. «Пьющий жидкость сию будет иметь жизнь вечную» - гнусавит он подделываясь под Курехина. А еще Стас рисует на стене Айрапетовских розовых обоев огромный глаз. «Это мой глаз. Хочу всегда вас видеть».
Все было та-а-ак классно! Сладкий-сладкий сон, проснувшись от которого и поняв, что это всего лишь сон, всегда хочешь расплакаться.
Все разбилось в тот Новый Год..
У меня традиция своя есть – накуриться на Новый Год, и встретить его с близкими. Может не оригинально –но мне по душе.
И тут ты заявляешь, что уезжаешь к родителям в Бухару! Ну какая , скажи мне пожайлуста к ебеням может тут быть Бухара? Мы уже почти полгода живем как счастливые муж и жена? А у Витолса на торжественном гашиш-банкете ведь все будут с подругами? А я значит опять? Неприкаянный? Не понял я тебя тогда... А ты меня не поняла. И все-таки уехала... (Неделя пролетит- сам не заметишь. А я их подготовлю к мысли!)
А я в ту ночь, уже перед самым «московским» Новым Годом познакомился ближе с Вероникой...
Потом? Потом наверное была судьба. Какие-то идиотские выступления областных студентов в ВУЗ городке, и тебя с остальными «областными» целый месяц не пускают в столицу.
За это месяц я хороню айрапет-клаб и все глубже вхожу в Веронику.
Поэтому когда ты возвращаешься мои поцелуи походят на выдавливание сока из лимона. А хуй ты сосешь уж точно совсем как –то стеснительно, без энтузиазма что-ли.. Вот Вероника..!
Ненадолго задумавшись я тебе рассказываю как это делает Вероника. Она такая! Банк бы пошел грабить с автоматом раде нее. Понимаешь? Ты ведь – мой друг? Мы ведь друзья? И останемся друзьями?
И ты слушаешь все, ни чем не выдавая боли и тоски, когда я одним махом разрушаю целый мир.
А под утро тихо уходишь, забрав рюкзачок и не забыв приготовить мне завтрак.
Мы изредка встречаемся на поточных парах, избегая глядеть друг другу в глаза...
Мой отец – знающий обо всей истории, впервые за долгие годы отвешивает мне презрительную пощечину...

..Потом эта гадкая вечеринка у Левина, вино Алеатико и плачущий Стинг, а я все подталкиваю тебя ближе к Левину, хочу «чтоб попала в хорошие руки», а сам два раза за вечер выхожу с Вероникой в просторный левинский подъезд, и поднявшись на пролет выше, ебу ее милую полусухую, уперев в крышку мусоропровода.
Как будто ты ничего не видишь..
Как будто жажду снова твоей боли..
***
Вот сейчас стою, притопав пешком с волгоградского бублика, и наблюдаю за тобой в освещенном окне первого этажа.
Ты красивая, Ди! Женственности прибавилось. Плавности.
Греешь на плите молоко для симпатяшки дочки.
У тебя теперь уже есть дочка.. а у меня только справка об освобождении и турецкий свитер Гусси.
Прикуриваю от бычка новую сигарету и все не решаюсь уйти..
Наверное ушел бы сейчас – но ты вдруг случайно замечаешь в окно меня. Сразу улыбаешься и машешь мне рукой. Как ни в чем не бывало.
А я захожу и остаюсь.
Так будто выходил минут на пять, курнуть и вынести мусор.

Продолжение следует