CATAHA : Insomnia

Блядь, как же я устал!
Атрофировались все чувства, нет ничего, нет прежней злости, нет желаний, нихуя нет. Хочется просто лечь и лежать, не делать нихуя, а просто лежать, жрать и спать. Может быть, выпивать слегка, время от времени, хотя, в принципе, пить тоже не хочется. Не нужно никого, не хочется слышать никаких голосов, движений и даже шорохов. Нужна тишина, такая, чтоб ни звука, чтоб немного болела голова от тишины. Блядь, где же найти эту тишину, когда вокруг копошатся людишки, бегают, чё-то пиздят тебе в ухо, звонит телефон, гудит компьютер, ездят машины, солнце светит. Глаза болят от солнца. Почему оно светит? Кому? Зачем? Мне лично не надо солнца. Я не хочу видеть улыбающиеся оптимистические ебала людей, которые так его любят, которые с упорством последних ебланов пердят: «Ну, вот опять дождь зарядил, когда же солнце будет?».
Сука, всем катастрофически нужно солнце, как будто, они фотосинтезирующие растения или калькуляторы, которые работают только при свете, а чуть прикроешь рукой, они тухнут, цифры надламываются, кнопки отказываются функционировать.
Уехать бы куда-нить к ебеням, в глухомань, о которой ни одна падла, ни один задроченный старожил слыхом-не слыхивал.
Надо, чтоб обязательно была вода. Нет, не речка, а обязательно озеро, чтобы вода не двигалась, а тихо стояла, замерев. чтоб было видно дно, чтоб, когда заплывёшь на середину, казалось, вот же оно, рукой подать, а нырнёшь — бездна, бесконечность. чтоб была избушка, маленькая, на одного человека, с деревянными полатями и белой печкой. Чтоб можно было сидеть ночью, подкидывать дрова в её пылающее нутро и смотреть на огонь, попыхивая трубкой, плотно забитой душистой травой. Сидеть, смотреть на огонь и думать ни о чём. Смотреть, как пламя облизывает беспомощные поленья, поправлять их закопчённой кочергой, чтоб лицо обдавало тёплой и такой спокойной волной. чтоб обязательно была банька с маленьким окошком, задёрнутом застиранной занавеской. Протапливать баньку надо только берёзовыми дровами, тщательно просушенными и разрубленными на небольшие чурбаны. Начинать протапливать рано, на заре, «с чувством, с толком, с расстановкой», не суетясь и никуда не спеша. Протапливать долго, часов шесть, чтоб накопился стойкий, почти невыносимый жар. А потом долго париться, хлестать себя свежим берёзовым веничком, от которого такой запах, что немного кружится голова.
Добежать до озера, броситься в прозрачную воду, нырнуть пару раз — и обратно в баньку. И опять париться, охаживая себя веничком, взрывая застоявшеюся кровь, наполняя жизнью уставшее тело. А вечерком, сидя на завалинке и лениво отгоняя комаров, тянуть крепчайший чаёк, почти чифир, настоенный на ромашке, багульнике и ещё чёрт знает, на чём, из огромной кружки.
Выстрелом в мозг звенит будильник. Я физически ощущаю, как болью отзывается тело, каждая клетка, каждый сантиметр кожи. Тело плачет, а мозг скулит, как отпизженная собака. шесть, ноль, ноль.
Душ, горячие струи немного успокаивают тело, а горячие слёзы бегут по небритым щекам. Белая рубашка, ебучая петля галстука, строгий костюм, носки, туфли. Нахуй завтрак. Сигарета, спасительный дым глубоко в лёгкие.
Быстрей из дома, чтоб успеть, пока не выполз из норы облаков мой главный потенциальный враг — солнце. Прыгнуть в машину, закрыться от всех за темнотой стёкол. Включить музыку, только для того, чтобы заглушить звуки по ту стороны окна. Открыть бардачок, достать дедов наган и ощутить леденящую тяжесть воронённого металла. Холодный ствол слегка обжигает висок и дышит бездной, которую я видел во сне. Бороться с собой несколько бесконечных минут, когда палец подрагивает на курке. Со злостью зашвырнуть пистолет обратно в бардачок. Завести двигатель, рвануть с места и — в никуда.
Блядь, как я устал!