МакЗюзин : Ватник (на конкурз)

-Веселятся, суки! – Тимофей плюнул на щербатый покрытый снежной грязно-серой кашей асфальт.
Мы топали по району Питера, где наши стоптанные валенки резко контрастировали с бравурными аккордами рояля доносившимися из ярко освещенных окон. У меня возникло желание перемешать этих светских людей с их роялем и гомоном в том говне, которое чавкало у нас под ногами.
-Точно, суки. – я утёр нос рукавом ватника.
Всего час назад мы жрали, отдающий жженой резиной, самогон в дешевом кабаке, но пронзительный зимний ветер почти выдул из нас его остатки. Желание выпить и отсутствие денег заставило нас остановиться, и глотая горькую от махорки слюну, подглядывать за неведомой красивой жизнью бурлящей за занавешенными шторами.
-Пойду выпить попрошу. – сказал я. - Думаешь нальют?
- Ага, - Тимофей злобно ухмыльнулся. – Жопой по лестнице давно не ездил?
За окном блестящий пОтом пузан смачно влил в себя стопку Абсолюта, и с довольной улыбкой принялся пожирать красного лобстера.
- Сволочи, - из моих глаз катились крупные слёзы. – Глобальное потепление им похуй. Эко рачка умучили. И бабки у них на всю эту хуйню откуда?
Тимофей грустно посмотрел в мои глаза.
- Мы по двенадцать часов в день дерьмо на свиноферме грузим, а выпить не на что. – я потряс кулаками перед носом дружбана.
- Наказывать их надо – Тимофей мрачно вздохнул.
- Но как? Как? Кто виноват? Что делать? – во мне проснулись обиды народовольцев.
Неожиданно, парадная дверь распахнулась и из неё выскочила изящная женщина в горностаевой шубке на голое тело и быстро направилась прочь. Минуту погодя за ней вывалился толстый пожиратель лобстеров в пальто нараспашку, он сыто отрыгнул и зашагал по тротуару.
- Жарко ему, бля, – сказал Тимофей, – ну ка за ним.
Мы медленно двинулись. Моё сердце стучало распределяя мощными толчками андреналин по трезвеющему организму. Мужик бодро зашагал вслед даме.
- Эка, сука, резвится – мой товарищ прибавил шагу.
Фонари как-то неожиданно закончились и мы оказались на пустынной темной улице.
- Чего он сюда прётся, – меня начало охватывать беспокойство, - Там дальше пиздец как темно, на площади. Давай срежем.
Через переулок мы вышли на площадь.
- Улицы разбитых фонарей. – Тимоха удовлетворенно ощерился.
- Улицы хороших пиздюлей. – подхватил я. Мой ватник намок от фонтанирующего андреналина.
- Пора, - сказал Тимофей прибавляя шаг. Он двинулся наперерез лощеному хмырю, тёмная фигура которого маячила на фоне одинокого лучика пробивающегося из дальнего киоска.
Мы догнали толстяка и перегородили путь. На нём было шикарное, до пят, кашемировое пальто с меховой оторочкой. Меня захватила злость. Я копил на свой ватник почти пять лет, а на такое пальто мне бы не хватило и всей жизни.
- А пальтишко-то моё! – я схватил его за воротник.
- Молчать, падло! – Тимофей замахнулся для удара.
В следующий момент тонкий каблук-шпилька с хрустом вонзился в глаз Тимохи. Изящная ножка нашей давешней знакомой припечатала его к мостовой. Из-под распахнувшейся полы горностаевой шубки, на мгновение, высветился силуэт приятного, округлой формы, бедра. Следующим выпадом красотка въехала острым кулачком мне в зубы.
На фоне черного неба кружился сонм невесомых снежинок. Где-то в стороне в луже крови лежало безжизненное тело Тимофея.
Чёрный лимузин появился из темноты, молчаливый водитель распахнул заднюю дверь. Толстяк снял пальто с оторванным воротником и брезгливо бросил его на холодное тело Тимохи. Его дама подарила мне ослепительную улыбку и скользнула в кожаное брюхо линкольна.
Я оперся на руку и тяжело встал. Кровь пульсировала в висках, накатила волна тошноты. Осколки зубов резали мой язык как бритвы. В руке я продолжал держать переливающийся в отблесках тусклого света меховой воротник.
Была уже глубокая ночь, и, казалось, в тишине города нет ничего, кроме вьюги.
Мой друган лежал накрытый пальто уставившись в небо кровавой пустой глазницей, как сломанная вещь, оставленная дитёнышем людоеда. В нем и в пальто не осталось тепла, чтобы сопротивляться природе, и их довольно быстро занесло снегом.