Антоновский : Суеврие

из цикла
“There are more things…
Ворон Гамлет из Кавказской Пленницы"

Конюшни, фасадами упирались прямо в деревянный забор, с дорожкой для прохода, расположившийся под строительными лесами. Обычно тут стояли бомжеватого типа хипстеры из Мода – все как один ядовито-химические жлобы и хабалки, словно жидкости, которые они употребляли, въедались щелочью в их мировосприятие, разъедая какую-то истинную, тёплую суть, алкогольной кислотностью.

Правее Мода, находился Ахтунг – с более зрелой публикой, вискарём, и фальшивой пятнично-воскресной бравадой на усталых тональных и выбритых триммером щеках.

Ещё правее находилась, совсем уж пошлая и дорогая Арена, с охранниками в костюмах и монстрами в качестве публики. Бляди – тут были грязны, настолько, насколько могут быть грязными денежные купюры, только сверху эту грязь словно накрасили помадой и надушили духами, что представлялось ещё более отвратительным.

Замыкал череду гадюшников – Bubble Bar – псевдо-интелектуальная рюмочная, с псевдо-интелегентным Дип-хаусом по вечерам.

Адекватный человек – горько плачет при воспоминание об этом пяточке, как плачет он при воспоминание о Думской улице, баре Жопа или ещё каком-нибудь месте – где пьянствует питерская молодежь, оставляя мозги и совесть дома, и опускаясь в ночной бред с каким-то иезуитским удовольствием.

Мне нисколько не удивительно – то странное явление, что скорее заинтересует наших потомков, чем привлечёт внимание нашего поколение – фотографии с никтанического места событий, тусовок в клубах, где персонажи запечатлённые на этих снимках – отличаются некоторым уродством, искажением. Заплывшие глаза, кривые улыбки, одутловатые лица.
Скептик спишет это на алкоголь.
Мыслитель – задумается о глубоком, заражение. О симптомах бездушия. О внутреннем уродстве.

Город – центр которого давно уже превратился в шалман – обречён. И тут даже не надо видеть на фотографиях с тусовок ужасных персонажей самого знаменитого фильма Тода Браунинга ( Уроды, 1936 ).

Санкт-Петербург – город которого не существовало во времена Средневековья, переживает свою Чуму сейчас в 21 веке, и я воспринимаю свой глубоко-запрятаный спальный район, христианским захолустьем, со своими ужасами и страхами, так же вписанный в чёрное время, но всё же отдалённый от чавкающей и пирующей метрополии центра.

* * *

Некоторые обратились в Сов.

В основном это были девушки.

Я видел нескольких сов в вагонах метро, поначалу это конечно сильно удивляло меня, но затем удивление сменилось вполне трезвыми мыслями: Возможно ли пережить всё это, и остаться в человеческом облике?

Знакомая, стала рассказывать про другую знакомую – что последнее время та дошла до танцев на столе.

Я не один видел в Питере сов.

Адекватный человек – понимал, что логичней всего будет, если на месте Питера вырастет лес, а жители поскорее обратятся в зверей и птиц, в насекомых и пресмыкающихся, что это единственный логичный, закономерный, правильный исход.

Любой заблудившийся в лесу путник – будет немедленно съеден. Выжившие будут рассказывать про непролазный лес, который несмотря ни на что им удалось миновать.

* * *

Дракон был о четырёх головах.
Каждая из четырёх голов разила перегаром. Наверное, отсюда и был огонь.
Днём дракон спал. Ночью безумствовал.
Гномы и совы сами шли к нему, отдавались, а он пожирал их.

-Рыцарей не было – говорит он ей и гладит по щеке.
- Рыцарей не было – повторяет он. – Откуда там рыцари? Рыцарей не было и никто не мог победить дракона.

Деревья мягко стучатся в окна, в комнате совсем темно, но люди давно уже перестали боятся темноты. Потому что если и есть на свете какое-то чувство, приближенное, хоть отдалённо, но приближенное к любви, это чувство страха перед неведомым и явно несерьезным.

Совы ухают и эхо их долетает до сюда.

- Рыцарей не было – говорит он ей – дракон сгнил сам.

Он понимает, что это слишком прекрасная и слишком надуманная концовка.

Улицы полны гномов. Гномов и сов.

Лес слишком дремучий, но тут никогда не будешь чувствовать себя в полном одиночестве.

Перебрав с таблетками гном с рыжей бородой пытается содрать с себя кожу. Надо ехать в эпицентр – к дракону, но ему так лень идти что он лежит на опушке леса, смотрит на сов, которые кружат над ним и впившись пальцами с очень длинными ногтями себе в грудь, уже столько времени, что кожа стала фиолетовые, рвёт на себя что есть мочи.

По дороге в эпицентр, бегает местный юродивый – и орёт, орёт, что есть мочи:

Не стоит! Совсем не стоит идти туда! Дракон сожрёт вас – как вы не понимаете.

Он глупый. Он думает, что можно поменять – хоть бы что-нибудь.

В эпицентре много драконов.

* * *

- Здесь все слишком под властью суеверий – говорит мне женщина в красном платье, пьяная в жопу, в 7 утра.
Кабаки закрылись, опустели. Все разъехались совокупляться по домам.

- Каких суеверий? – искренне не понимаю я.

Она делает большой глоток шампанского, просит меня прекратить делать вид что я не въезжаю в её темы.

- Вон тут – она показывает на стоянку возле кабаков – пацан положил голову под Порше Коен. Причём непонятно то ли он пьяный был – то ли ещё что-то. Девка резала себе вены – причем это были не какие-нибудь Эмо. Просто люди. Отдыхали по выходным. Просто понимаешь – когда они понимают, что вот тут тупик, а что бы пройти дальше надо делать какой-то огромный крюк...

Мимо нас проезжает девчонка на лошади. Они часто тут ездят. Днём – возят туристов. С утра – непонятно куда.

- А причём здесь суеверия – спрашиваю я.
- Суеверия это у меня. Или вообще у всех. Ты никогда не замечал. Ну вообщем…У девушек. Они как то… Я думаю у мужиков ещё больше. То есть – познакомятся с кем-нибудь нормальным или нет. В конечном счёте всё к этому сводится. А зачем ты пришёл сюда? – она смотрит на меня внимательно.

Я прислушиваюсь и понимаю, что Петербург отзывается тем болотом на котором он стоит. Это ужасный, страшный, режущий звук. Это в 7 утра. Когда звуки в кабаках уже молчат.

Я не успеваю ответить, потому что девушка превращаются в сову и улетает.

Я остаюсь один на один с драконом. Но теперь дракон не так страшен. Он спит.

Сквозь деревья в лес начинает проникать солнце. Это очень красиво.