Пиздоглазый спермоглот, сын пиздоглазой шалавы : ЛАКШАРЫ

ЛАКШАРЫ (Прелюдия к рассказу «Последняя ночь Алматы»)

Когда в аду не хватит места, мертвые будут среди нас
Из кинофильма «Dawn of the dead»

Не надо. Моя голова дымится от напряжения. Я суррогатный человек, как и все остальные. Все, кому повезло. Мои руки источают аромат смерти, во рту пересохло из-за лета в пустыни Сахара, синяки под глазами, чьи-то неумолимые пятна. Волосы потеряли былую притягательность, немытые ноги, взгляд депрессивного гражданина. Наверное, меня растерзали голодные гиены, я покрылся коррозией.
А только вчера, т.е. совсем недавно, я был таким же, как и все окружавшие. Мы кушали близнецами, пили двойниками, умирали копированными. Стены смеются прямо в погрубевшее лицо, жуткие, неприятно серые стены-убийцы. На одной из них танцует мертвое изображение моего недавнего брата. Они его казнили, ввели в его зеленые вены лошадиную дозу жидкого азота, после чего он улыбнулся. Он до сих пор радостен. Кожу свели судороги. От трупа веет невообразимой вонью.
Дверь обшарпана. Иллюзия выхода. Моя синяя кисть не тянется в сторону ручки, ибо весь мир выглядит определенно безнадежным. Я срываю карликовые яблоки фиолетового цвета. В этом пыльном помещении цветет яблоня, а в ее дупле живет мразь. С длинными седыми волосищами, с гнилыми зубьями, с прокаженной ухмылкой. Оно работало на них. Всегда трудилось.
Мой помет уже потерял свой откровенный смысл. Гиповитаминоз по-прежнему не ожесточается, здесь он просто-напросто бессмыслен. Я открываю пасть, и из нее хищно вырываются ядовитые пары настоящего. На мне растут груди с оранжевыми сосками. Они растут на спине, на шее, на заднице, они свисают бесстыжими гроздями. Они тихо говорят, вернее, шепчут. Они зашептали моего брата. У того тоже было что-то немыслимое.
Малыш до сих пор не похоронен. Его нет на кладбище, т.к. ничего уже нет. Есть только эта комната, а за ее кровожадными стенами, тупо раскинулась практически безжизненная система одноклеточных механизмов. Если я еще жив, то почему почти мертв? Почему я не вижу берегов Калифорнии? Почему я не слышу запах моей великодушной матери? Почему мне надрезали лоб извращенцы в белом? Почему?
Меня кусает. Страх вонзает свои молочные клыки в мое прокисшее от удобоваримых яблок сознание. Слизь, безостановочно стекающая из волосяных ноздрей, засыхает милой коркой на поверхности легко ранимого эпидермиса. Я с любопытством трогаю свой конец, он не такой внушительный и мощный, как мой жизненный конец.
Сколько лет моей печени? Ночью тело знобит от непонятной дрожи в суставах. Трясутся ноги, стены пляшут предсмертную. Нет даже теней, которые могли бы напугать душевнобольного или же слишком гениального. Так и не понятого безрассудным обществом. Так и не подружившегося с обывательским стадом. Табуны. Вот чего не хватало богам безразличия. Табуны веселого апокалипсиса через ласковый опиум. Через бесшумный выпуск бесцветного газа. Да, именно так, газа и крови беспощадно требуют пылающие адским светом зрачки зомби. Погребенные заживо под руины общечеловеческой слабости уже никогда не взвизгнут, обнажая угрожающий оскал дикой необратимости.
Они меня не понимали. Даже родная мать. И вот, я устроил им ядерный снег. Мне это посоветовали лакшары, и я это сделал, причем ни минуту не раздумывая. Просто захлопнул глаза, чтобы не видеть затхлое мученичество. Они меня не знали, резали мою плоть металлическими вещами, опрокидывали навзничь, заставляли глотать шершавый царапающий зонд, который порвал мне толстую кишку, после чего из носа брызнули коричневые струйки истерии.
Лакшары приходили ко мне вновь и вновь. Я видел их. Хотя их невозможно видеть, и я не помню их, не знаю как они выглядят, но точно уверен, - это были лакшары. Они вселяют уверенность в безысходность этого мерзкого бытия. Лакшары – светлые силы великого разума, несущие истинное спасение всему живому.
Они приходили ко мне. Впервые это случилось давно. Проблема в том, что я не помню дат. Не помню даже век и тысячелетие. Но они посетили меня изнутри. Это было тепло и надежно, я улыбался великой радостью Виры. Тысячи дней и ночей мне приходилось общаться с силами прекрасного света. Я был пророком войны за счастье и вечное благоденствие. Я должен был спасти мир, ибо такую высшую судьбу уготовили мне сами лакшары. Я с большой гордостью считал себя мессией, я являлся путеводной звездой в неизведанное. Там был новым пророком в моем отражении.
Они были злы. И эти стены-кровопийцы тоже казались неимоверно жестокими. Меня били резиновыми палками. Наносили удары по голове, было страшно и больно, у меня гнили раны, они и сейчас нагнивают. Куски обезображенного мяса, кости навылет, открытые переломы. Эту же палку темные совали мне прямо в задний проход, я рыдал от боли. Но одно меня спасало, - приход лакшаров. Они посещали меня и исцеляли… каждую ночь, когда на небе зажигалась новая звезда без имени.
Темные – это все те, кто был похож на меня. Но они ничего не ведали ни о лакшарах, ни о прибытии, ни о священных писаниях великого разума. Темные меня презирали. Всегда.
Я помню, как надо мной смеялись темные невежды, они показывали на меня пальцем и безудержно ржали. Я хранил девственное молчание знающего. Я ждал кульминационного шага, открытия, сигнала свыше. Я томился в ожидании лакшаров. Родители меня отправили туда, где учились слаборазвитые темные, над которыми зачастую издевались более обогащенные властью темные. Армия темных, я их всю жизнь ненавидел. Терпеть не мог их свирепые лица, их устрашающие палки, их алчность и себялюбие. Я ждал прибытия великого разума. Он должен был прийти ко мне. Забрать меня в свою безгрешную обитель.
Вишневые сады над головами трутней. Убогие мутанты, на протяжении всей ничтожной жизни поливающие себя кипятком. Я жарил погибель на вертеле, я впился зубами в эгоцентризм. Мои мышцы изъедены молью, я больше похож на непохожесть. Я само откровение. Свыше.
А однажды что-то пришло, и меня забрало. Туда, где кончаются муки и начинается рай. Туда, где нет голода, нет нищеты, нет братоубийственных войн. Мир лакшаров и высшего разума. Я влюбился в их мир всеми кончиками обезображенного тела. Я проникся духом их божественного начала, я осознал их святую предназначенность, естественно, не до конца, не до самого основания, но понял главную суть ее убаюкивающего разворачивания, ее процветания во всех уголках Вселенной, ее необходимости и незыблемости. Я понял бессмертие, поймал сладкую негу раскаяния… в том, что я был зачат темными.
И вот, спустя неопределенное время лакшары вновь спустили меня сюда. В царство темных. Сюда, где властвует культ бумажек, где темные грызутся друг с другом из-за куска хлеба, где темные продаются ради материальных благ другим темным, где нет доброты и душевности. Один беззвучный мрак.
И я открыл свой глас. Я начал проповедь среди темных. Я позвал их за собой. Я принялся их агитировать. В отместку властолюбивые темные твари поставили меня на учет к темным в белых халатах. Я – всего лишь конгломерат сладкого отмщения и пресного всепрощения. Я великое дитя невидимого разума.
Но потом меня сильно избили, лишили половой тяги к другому виду темных. Однако я не скис, я был верен лакшарам, я стал их сыном.
И за мной пошел лишь один. Я не знаю, как его звали, но он был. Он изображен на стене в кошмарной предсмертной гримасе. Он один пошел со мной и не сдался. Он бился до последней минуты своей жизни.
Я предлагал темным поделить богатство поровну между всеми жителями Земли, сосуществовать без войн и распрей, но они даже не прислушались к зову благородного спасителя. Они сами виноваты.
И тогда лакшары пришли ко мне еще раз, и попросили меня стать невидимой частицей ЖУТЧАЙШЕГО. И я стал ею. Я преобразился в меч возмездия за своего брата, который медленно издыхал в течение двух суток на бетонном полу в лужи собственного дерьма и крови. Он хрипел. Он звал. Он всхлипывал, в бессилии пытаясь зарыдать.
И высший разум, конечно же, внял его мольбам, внял истинной необходимости придуманного наказания. С того момента я стал частицей. И я полетел ею. По миру, по волнам, по земле.
Я проникал в носоглотку темных, и они начинали стремительно гнить, разлагаясь на отвратительные части безвозвратного. И тогда они начали друг друга есть, и началась страшная война, закончившаяся бордовым ядерным снегом.
Вопрос темных был решен раз и навсегда. Выход через освобождение. С помощью всепланетного очищения. Благодаря окончательному саморазрушению.
Падал бордовый снег. Он запорашивал собой «мерседесы» и «ягуары», «вольво» и «шевроле»; он кружился в самозабвенных ритмах тарантеллы. Все умирало, неспешно, на протяжении двух десятков лет, медленно вымирало. Зеленые бумажки уже не имели никакого значения, коттеджи никого не прельщали, некогда роскошные яхты угрюмо догнивали свой век, а золотая молодежь темных безвестно сгинула в прокуренных салонах и ночных клубах. Меч возмездия покарал меркантильных темных, всех нечестивцев, даже покалеченных и слабоумных, всех без исключения.
Я убил даже свою мать. Ради великого разума. Во имя лакшаров. Я изничтожил себя. Попрощался со своей двоякой сущностью. Это было моим перерождением. Я отправлялся к родимым. И теперь мой путь светел, как никогда.
Настал тот день, когда начало свирепствовать гниение, и люди стали безумствовать, и жрать друг друга, и изрыгать пену, и трупный смрад над целыми городами, - то была новая эпоха, лучшая. Я сын великого разума. Да будет именно так.